2. Отшельники и Петр Дамиани. — «Дисциплина» бичевания. — Стефан IX собирает вокруг себя выдающихся кардиналов

2. Отшельники и Петр Дамиани. — «Дисциплина» бичевания. — Стефан IX собирает вокруг себя выдающихся кардиналов

Мы видели, что в те времена, когда нравственность среди духовенства падала, появлялись святые люди, спасавшие церковь от окончательного падения. Такими людьми были Одон Клюнийский, Ромуальд и св. Нил; в XI веке мы так же встречаем подобных людей. Бенедикт IX нашел свою антитезу в лице святого, который принадлежал тому же времени. Забывшие Бога епископы предавались языческим оргиям, а в кельях, устроенных в непроходимых горах, монахи-анахореты лежали распростертыми в благоговейном экстазе, отрекшись от мира, они искупали грехи человечества добровольно наложенными на себя епитимьями. В этих кельях, пещерах благочестия, обитали младшие пророки, никому неизвестные; свидетелями подвижничества их могли быть только горный житель да поселянин. Эти тысячи отшельников, однако, были только нижними ступенями пирамиды; более одаренные натуры подымались выше, приобретали влияние в широких общественных кругах и вели людей к тому, что они отдавали римской церкви и свою душу, и свое состояние. Одному и тому же веку принадлежит Доминик ди Сора, Бруно, епископ Сени, Гуальберт Валломбросский, Гвидо, аббат Помпозы, и Петр Дамиани. Последний отличался выдающимися способностями; не будучи творцом и практическим деятелем первых времен монашества, он представлял собою силу, которую дает мистический энтузиазм. Искусно пользуясь этой силой, Гильдебранд разжигал в людях религиозный фанатизм и в то же время сам, с холодным и тонким расчетом, сооружал свою систему иерархии.

По своему духовному складу Петр Дамиани, казалось, был продолжателем Ромуальда и так же, как он, родился в Равенне, в 1007 г. Детство его было несчастно; он принужден был пасти свиней, пока не был взят на воспитание своими родными. Посвятив себя изучению грамматики, он стал ученым человеком и был даже учителем в Равенне; следуя, однако, своему меланхолическому темпераменту, он не переставал стремиться к уединению. Решив сделаться отшельником, он поселился в Фонте Авеллана, в ските, основанном Ромуальдом возле Губбио. В былые времена возрождению общества содействовал орден Бенедикта, представлявший как бы социальную монашескую республику; позднее начала, положенные в основу этого ордена, были забыты, и со времени Ромуальда возникли скиты. В середине XI века отшельников можно было встретить по всей Италии, причем они соединялись в конгрегации; так была конгрегация отшельников в Камальдэли, основанная Ромуальдом, и конгрегация Гуальберта в Валломброзе с уставом, еще более строгим. Движимые в борьбе с испорченностью церкви одним и тем же мистическим началом покаяния, все эти анахореты составляли армию, которая хотя и была разбросана, но действовала сообща, сражаясь не только за реформу общества, но еще более за реформу церкви и за суверенитет Рима. Влияние отшельников на все условия общественной жизни в то время, не исключая даже политических, является загадочным по своим размерам и, может быть, уступает только влиянию ветхозаветных пророков.

Подобно Ромуальду, Петр Дамиани учредил скит, собрал учеников и затем стал рассылать их в провинции как проповедников отшельнической жизни. Таким образом, слава настоятеля Фонте Авеллана распространилась по всей Италии. Вскоре он принял самое деятельное участие в борьбе с пороками, от которых страдала церковь его времени: с распутством духовенства и с симонией. Чтобы дать представление о состоянии церкви, сатирик нашел бы в те времена больше материала, чем тот, который имел в своем распоряжении Иероним. Сам Петр Дамиани, подобно предшественнику своему Ратерию, воспроизвел в некоторых посланиях роскошь, которой, как сатрапы, окружали себя кардиналы и епископы. Ближайшей своей задачей Петр Дамиани поставил поднятие нравственности монахов; но его реформа не исходила из либеральных и практических начал, завещанных Бенедиктом. Существо реформы Петра Дамиани сводилось к покаянию; она возводила таким образом умерщвление плоти в систему, которая теперь может казаться только детской и производит отталкивающее впечатление.

Набожный монах, подвергая себя мучительному бичеванию, мог утешаться мыслью, что ангелы небесные смотрят с радостью на такое истязание тела; но это бичевание не вносило в общество того благополучия, которое могло бы быть дано ему разумной работой того же монаха. Человеческая мысль снова глубоко затмилась, и люди стали полагать, что приближение к Богу заключается в совершении над собой бессмысленных истязаний. Сам Дамиани воспроизводит образ такого кающегося. У нас живет в келье, говорит он, безумный идиот; он с трудом лепечет, но знает 50 псалмов и повторяет их каждый день по семи раз. Вот уже 15 лет как он не выходил из своей кельи; волосы на голове у него отросли до щиколоток, и борода страшно всклокочена. Три дня в неделю он не ест ничего; в остальные три дня съедает немного хлеба и пьет воду. По воскресеньям он готовит себе кушанье, какое-то печенье; но для нас было бы великим наказанием даже попробовать или только понюхать это печенье. Его келья вся пропитана смрадом; вода, которую он пьет, совершенно загнившая; своего платья он никогда не меняет. Товарищами, не покидающими его ни днем, ни ночью, ему служат две змеи, которые, когда он поет свои псалмы, обвивают, ласкаясь, его голову. В настоящее время образ несчастного идиота Мартина Сторакса вызывает в нас то мучительное чувство сострадания, которое мы испытываем при виде душевнобольного. Дамиани так же не находил похвальным самобичевание в такой форме: его спасли от нее его образованность и жившее в нем поэтическое чувство; но они не помешали ему все-таки учить тому, что самобичевание есть истинное средство достижения святости. И таким образом он сделался учителем и отцом флагеллантов.

Покаяние, налагаемое на грешника, было исстари одним из самых могущественных орудий, которым располагала церковь для воздействия на человечество. Не облагороженные воспитанием люди не считали для себя постыдным, когда возмездие за их проступки назначалось им в той же форме, как детям в виде телесного наказания. Даже такой император, как Генрих III, нередко подвергал себя бичеванию; люди всех состояний, без различия пола, даже женщины знатного происхождения, подставляли в продолжение веков свои обнаженные спины розге, которой фанатически или с улыбкой сек их какой-нибудь монах или диакон. В XI веке был установлен точный расчет числу и силе ударов плетью, и для каждого проступка был определен соответственный период покаяния. Но человеку свойственно совершать проступков больше, чем тот срок покаяния, которым он располагает: иной грешник имел в своем списке такое множество грехов, что должен был бы прожить целые века, чтоб иметь время искупить, согласно уставу покаяния, все свои грехи. Чтобы выручить человечество из такого затруднения, церковь разрешала богатым людям заменять годы покаяния денежными пожертвованиями на дела благочестия, а бедным — соответственным числом ударов плетью, постом и пением псалмов. Желая спасти свою душу (pro redemptione animae), люди жертвовали деньги, имущество и так же земли, и таким образом в продолжение веков в кассу церкви притекали несметные богатства, пока наконец это погашение нравственного долга звонкой монетой, противное христианским началам, не привело к перевороту, произведенному Лютером. В Средние века человеческая душа была в рабстве у духовенства и закрепощена за церковью (ecclesiae adscriptae), которая и обосновала свою почти невероятную силу на такой связи вины и покаяния.

По уставу год покаяния равнялся 21 солиду или 30 талерам для богатых и 3 солидам — для бедных. Двадцать ударов по руке или 50 псалмов соответствовали одному дню покаяния, а год покаяния равнялся 3000 ударов розгой, точно отсчитывавшихся и сопровождавшихся пением псалмов. Таким образом, грешник при некотором навыке мог отбыть века покаяния в короткое время. Сам Дамиани, как учитель был посрамлен искусством Доминика, который умел наносить себе удары с такой бешенной быстротой, что число их равнялось целым столетиям покаяния.

Ради подавления в себе нечистых чувственных вожделений этот Доминик постоянно носил на голом теле железную кольчугу и снимал ее только тогда, когда ему нужно было подвергнуть себя бичеванию; взяв в каждую руку по розге и распевая псалмы, он наносил себе такое количество ударов, которое заменяло покаяние в течение ста и более лет. Дамиан успевал отбыть вековой срок покаяния только в течение года, между тем как Доминик, по его словам, оканчивал этот срок в шесть дней. Три тысячи ударов составляли год покаяния; за тот промежуток времени, который требуется, чтоб пропеть псалмы, рассчитывал далее Доминик, вполне можно дать 1000 ударов; псалтирь с его 150 псалмами соответствует, следовательно, пяти годам покаяния; взятые 20 раз эти пять лет составляют 100; таким образом, пропеть 20 раз псалтирь, сопровождая пение бичеванием, и будет равносильно покаянию в течение 100 лет. Усердие своего друга Дамиани ставил в пример и горячо защищал бичевание против нападок другого монаха Петра, который оказался достаточно разумным и мужественным, чтобы осудить это ужасное установление.

Если мы будем судить об этих жертвах своих заблуждений, которые производят на нас такое отталкивающее впечатление, независимо от их мрачной эпохи, мы не найдем в них ничего, кроме какой-то жалкой карикатуры; но в связи с этой эпохой они также полны трагизма, как и все другие жертвы, которые в каждую эпоху, но в разных видах, человечество должно было приносить ради своего нравственного освобождения.

Если бы Дамиани не имел никаких других заслуг, кроме ревностной защиты системы бичевания, она, конечно, не обеспечила бы ему известности. Но Дамиани был не только аскетом. Тогда как Ромуальд был человеком невежественным, Дамиани был образован, вел переписку со всеми выдающимися людьми своего времени и влиял своими посланиями на людей, как высокопоставленных, так и низкого положения. Если Гильдебранд был головой церкви своего времени, одаренной государственным умом, то Дамиани был сердцем этой церкви, в котором жило деятельное чувство. Дамиани не обладал сильным умом; как монах, он отличался большой простотой, и воображение его было загромождено мистическими образами. Но все это и давало ему власть над народными массами. Человеку с такими талантами, глубоко проникнутому религиозным энтузиазмом, нельзя было оставаться затворником, и Стефан IX принудил его переселиться в Рим. Отшельник не мирился с жизнью среди кардиналов и знати. Как ни невежественно было тогда в общем так же и высшее духовенство, со времени Льва IX в Риме все-таки можно было указать между кардиналами несколько человек, выдававшихся и своим образованием, и умом. Сношения со всем миром и великая задача, которую преследовала церковь, придавали тогда этим кардиналам почти такое же значение, какое имели государи. Когда я нахожусь среди этих епископов, жалуется Дамиани, они донимают меня шутками и остротами, приправленными аттической солью, всякого рода тонкостями городского обхождения и тысячью вопросов; все это делает из нас, пастырей, каких-то краснобаев и гаеров. Если в таких случаях я делаю вид, что не понимаю или возмущаюсь, меня называют нелюбезным, фанатиком, гирканским тигром, каменной статуей. Строгий монах имел достаточно оснований жаловаться на кардиналов, которые с соколом на руке охотились в Кампаньи, увлекались, как солдаты, игрой в кости и высмеивали сурового отшельника, когда он запрещал им даже невинную игру в шахматы. Последовав приглашению перейти в Остию и в Рим, Дамиани стал служить церкви в качестве нунция, миротворца, посредника между партиями, апостола безбрачия и народного оратора.

Кроме Дамиани, были еще другие люди, с умом сильным и с направлением более практическим, которых Стефан IX призвал к себе или уже нашел в Риме. Кардинал-епископ Сильзы Кандиды, бургундец Гумберт; кардинал церкви Св. Хризогона, клюнийский монах Стефан; епископ луккский Ансельм ди Бададжио; аббат Монте-Касино, кардинал церкви Св. Цецилии, Дезидерий и наконец Гильдебранд — таковы были люди того времени, давшие церкви более или менее сильный толчок к движению. Уже с давних времен Рим не сосредоточивал в себе такого значительного числа выдающихся кардиналов; эта коллегия советников папы шла навстречу новой, блестящей эпохе. Светский Рим остался тем же, чем он был и раньше; но церковный Рим изменился до неузнаваемости. И папа, и окружавшие его лица были замечательными людьми; все они были чужеземцами и принадлежали раньше к орденам клюнийскому и св. Бенедикта. Могла ли римская церковь погибнуть так же, как какое-нибудь древнее светское государство, когда она, не будучи связана с истощенной почвой Рима, всегда стремилась к обновлению и ради этого привлекала к себе свежие силы всех стран?