1. XIII столетие. — Империя, церковь, городское население; город Рим. — Избрание Иннокентия III. — Дом Конти. — Раздача денег римлянам вновь избранным папой. — Его посвящение и коронование. — Изображение папского коронационного шествия и вступления в Латеран

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

1. XIII столетие. — Империя, церковь, городское население; город Рим. — Избрание Иннокентия III. — Дом Конти. — Раздача денег римлянам вновь избранным папой. — Его посвящение и коронование. — Изображение папского коронационного шествия и вступления в Латеран

После рыцарского и религиозного одушевления XII века следующий век представляет картину более зрелого человечества, ведущего горячую борьбу за свое гражданское устройство и уже пользующегося благами жизни, облагороженной посредством труда, знания и искусств. XIII век — высший пункт Средних веков, когда церковь является в наибольшем блеске своей власти, между тем как старинная германская история сходит вместе с Гогенштауфенами с исторической сцены, оставляя свободное место самостоятельным национальным государствам. Империя при Фридрихе II сделала еще последнее гигантское усилие в борьбе за свое правовое существование с двумя течениями того времени, перед соединенным и силами которых она должна была пасть. Она вела борьбу с миродержавной властью папства, и последнее, как и во второй половине XII столетия, вступило в союз с итальянскими демократиями, разрушившими через посредство латинского городского населения германскую феодальную систему как чуждое учреждение. XIII век есть время великой борьбы за свободу против устарелой легитимности: буржуазной революции против феодального дворянства, демократии против императорской монархии, церкви против империи, еретичества против папства. Республиканская свода Италии придает ему больший блеск, чем какое-либо другое явление. Эта метрополия европейской образованности возвысилась с первого еще несовершенного сознания своей национальности в стенах укрепленных, одинаково управляемых городов, в которых было собрано удивительное количество духовных сил, богатства и труда. Такова была средневековая эпоха городов. Человек снова сделался по преимуществу гражданином города, как было в древности. Город с его родовыми делениями и родственными группами, с его установленными цехами во второй раз осуществил в истории понятие государства. Возвращение Италии, настоящей страны городов, к политическому культу общины тотчас по выделении ее из хрупких рамок империи могло бы казаться регрессом, если не обратить внимания на то, что выражал собою этот необыкновенный муниципальный дух. Это была победа над феодализмом, завоевание жизненных благ посредством знания и труда, создание собственной национальной культуры. Все это было совершено населением городов. Такими и были вольные города, лучшее произведение Средневековья, в которых происходила непрерывная выработка новой культуры. Италия еще раз самостоятельно расцвела в своих демократиях и снова впала в самое бедственное состояние, как только окончилось процветание этих вольных городов. Однако же ограничение государства пределами города и нации пределами коммунального гражданства – несовершенная форма общества, в которой не могут быть выражены высшие общественные требования. Как и в древности, образовались союзы городов, но соединение их в один скрепленный общим договором итальянский союз оказалось невозможным. Этому препятствовали империя, занимавшая еще выдающееся положение, и папство, связанное с одним из государств.

Церковь, признавшая неосуществимость гвельфской идеи о папской теократии над всей Италией, скоро расстроила всякое объединение основанием французской монархии на юге. Будучи совершенно неспособны создать политически единую нацию, города впали в состояние замкнутой обособленности. Энергичное стремление к партийности, поддерживаемое их государственной жизнью и бывшее выражением потребности найти символ общего политического культа, воспользовалось противоположностью церкви и империи для создания всемирно-исторических партий гвельфов и гибеллинов. Задержанное национальное объединение заставило жизненные соки, не отводимые колонизацией, как было в Древней Италии и Элладе, стекаться в узкие каналы, и после окончания мировой борьбы между церковью и империей города принуждены были направить скопившиеся в них силы на опустошительные межклассовые междоусобные войны, которые неизбежно привели к владычеству сначала толпы, потом городских тиранов и, наконец, мелких владетельных князей.

В городе Риме муниципальное направление проявилось в том же духе. Всякая практическая связь с империей была им последовательно устранена в то же время когда города в союзе со ставшим национальным папством принудили феодальную империю удалиться из Италии. Делом пап было устранить эту связь, уничтожить античное представление о Respublica Romana как об источнике государственной власти, отнять у Рима всякую зависимость от империи и поставить его исключительно под защиту церкви. Со своей стороны город постоянно боролся против пап, предъявлявших притязания на императорские права; и он не только получил свою гражданскую автономию, но в некоторые блестящие моменты достигал даже полной республиканской независимости. Не будучи способным возвыситься до признания себя за Urbs orbis или сделаться главой союза всех итальянских городов, он ограничил свое честолюбие владычеством в пределах римского герцогства вокруг Капитолия. В XIII веке он ограничивается исключительно практической муниципальной жизнью и только в следующем веке снова возвышается до фантастического идеала. Поразительно видеть, как римский народ ревностно занимается домашними делами своей республики, не заботясь о мировых делах. В то время как империя истощилась до того, что от нее осталась только тень, а церковь достигла своей великой цели сделаться всемирным правительством, римляне держали свои взор неизменно направленным на серые стены Капитолия, закрывали свои ворота папам так. же, как и императору, и думали только о лучшем устройстве своей общины. Муниципальная история Рима в XIII веке заключает в себе несколько славных страниц, заставляющих уважать римский народ, который временами отстаивал свою независимость в самых трудных условиях, так что папство, бывшее в XIII веке на вершине своего мирового могущества, было в то же время совершенно бессильно в Рима.

В начале и в конце этого великого века, историю которого мы излагаем в настоящем томе, стоят Иннокентий III и Бонифаций VIII, как пограничные столпы самого важного периода средневековой истории культуры, которые вместе с тем обозначают высший подъем и падение папства вообще.

8 января 1198 г. в портике Септизониум был единогласно избран папой кардинал Лотарь, принявший имя Иннокентия III. Он был сыном графа Трасмунда Сеньи из старинного дворянского рода в Лациуме, владевшего там имениями в Ананьи и Ферентино. Его дом принадлежал к фамилии, занимавшей в Кампаньи в X веке должности графов, подобно фамилии Кресцентиев в Сабине. Но только после Иннокентия III графский титул сделался постоянным фамильным именем de Comitibus или dei Conti. Предки Лотаря были германского происхождения и переселились в Лациум. Это доказывается постоянно повторяющимися в роду Конти именами: Лотарь, Рихард, Трасмунд и Аденульф. В истории Рима они ничем не заявили себя; но Клариция, мать Иннокентия III, была римлянка из рода Romanus de Scotta. Молодой, богатый Лотарь получил образование в Париже и Болонье, где приобрел обширные схоластические познания и большие юридические сведения; затем при преемниках Александра III он с отличием служил в качестве клирика, после чего Климент III возвел его в сан кардинала-диакона при церкви Сергия и Вакха в Капитолии. Тридцати семи лет он достиг Святого престола. Он имел красивую наружность, хотя был небольшого роста, обладал большим красноречием и все преодолевающей силой воли.

Только что Иннокентии был выбран, как римский народ приступил к нему с громкими криками, требуя денег. Его присяга на верность всегда покупалась, и, кроме того, городская община требовала от каждого вновь избранного папы уплаты дани в 5000 фунтов. Трон Иннокентия III подвергался опасности быть опрокинутым раньше, чем он действительно взошел на него. Уступая буйному требованию римлян, он решил извлечь из злоупотребления прочную выгоду. Он не поскупился, как, к своему несчастью, сделал Люций III, но раздавал деньги щедро и приобрел благосклонность народных масс, хотя раздача папских денег в таком большом количестве была постыдна и могла быть названа торговлей властью.

22 февраля 1198 г. Лотарь был посвящен в соборе Св. Петра, откуда он совершил торжественное шествие в Латеран в сопровождении городского префекта и сенатора, дворянства, земельных баронов, консулов и ректоров городов, явившихся на торжество принесения присяги.

Его коронационное шествие дает нам возможность в нескольких чертах обрисовать эти замечательные средневековые зрелища. С не меньшей пышностью, чем коронационное шествие императора, только без чуждой им военной помпы и без боя в Леонине, эти римские торжественные зрелища выставляли на вид блеск папства. Уже в XI веке вошло в обычай, чтобы папа, получивший посвящение у св. Петра, в торжественном шествии возвращался в свою резиденцию Латеран, а со времени Николая I принято было, чтобы эта процессия в виде триумфального коронационного поезда двигалась через центр Рима по дороге, которая стала обычно называться Via Sаcra или Via Рарае. Она направлялась к базилике Св. Константина, которую папа с необыкновенными церемониями принимал в свое владение; вместе с тем он отмечал свое вступление в управление также и в качестве светского властителя Рима и Церковной области. Тотчас после посвящения его епископами Остии, Альбано и Порто он садился в кресло на платформе лестницы церкви Св. Петра. Архидиакон снимал с его головы епископскую митру и при приветственных кликах народа надевал ему царственную Regnum. Это была круглая заостренная тиара, та самая легендарная корона, которую будто бы Константин принес в дар папе Сильвестру. Сначала она была сделана из белых павлиньих перьев, потом ее украсили драгоценными камнями и золотым обручем, а позднее она была окружена тремя диадемами, на вершине же украшена карбункулом. Коронуя папу, архидиакон произносил: «Прими эту тиару и знай, что отныне ты отец князей и королей, правитель мира, наместник на земле Спасителя нашего Иисуса Христа, Ему же честь и слава во веки веков». Христос и Его босыми ногами странствовавшие апостолы были бы чрезвычайно удивлены при виде их преемника, облаченного в великолепные, блестящие золотом и драгоценными каменьями одежды, который, вставши с трона с короной на голове, как папа-король, садился на коня, покрытого алым чепраком. Если при этом присутствовали император или короли, то они держали ему стремя и несколько времени шли, держась за повод; если же их не было, то эту обязанность исполняли римские сенаторы и аристократы. Все участники процессии садились на своих лошадей, потому что шествие было конное. Оно двигалось в следующем порядке: прежде всего богато убранная лошадь папы без всадника; затем крестоносец (crucifer) на коне; двенадцать конных знаменосцев с красными знаменами в руках; два других всадника, несущие на копьях золотых херувимов; двое морских префектов; скриниарии, адвокаты, судьи в длинных черных рясах, присвоенных их должности; певческая капелла; диаконы и поддиаконы; знатнейшие аббаты; епископы, архиепископы, аббаты двадцати римских аббатств; патриархи и кардиналы-епископы; кардиналы-пресвитеры; кардиналы-диаконы, все на конях, на которых иные старики едва могли держаться. За ними следовал папа верхом на белом иноходце, которого справа и слева вели за узду сенаторы и аристократы. Возле него ехали поддиаконы и городской префект в сопровождении судейских коллегий. За ними следовали городские корпорации, милиции, рыцари и римская знать, в блестящих латах, с их фамильными гербами и цветами. Продолжавшееся несколько часов шествие этих духовных и светских владык, торжественное пение, звон всех колоколов, клики народа, цехи чины и власти, разнообразие одежд, смещение церковного со светским — все это представляло удивительное зрелище, выражавшее в одной картине всю сущность папства.

Город был украшен венками; по пути папского шествия возвышались воздвигнутые мирянами триумфальные ворота; за это при проходе под ними раздавались деньги. Пройдя через триумфальную арку императоров Грациана, Феодосия и Валентиниана, процессия направлялась в квартал Парионе, где папа подъезжал к башне Стефана Петри для выслушивания приветствия еврейской общины. Здесь стояла депутация детей Израиля, непоколебимых исповедников чистого, неподдельного монотеизма, полная страха и робкой надежды, с раввином синагоги во главе, державшим на плече завернутый в покрывало свиток Пятикнижия. Римские евреи должны были приветствовать каждого нового папу в качестве главы государства, который милостиво давал им убежище в Риме, подобно тому как их предки ранее выражали свое верноподданство при вступлении на престол древних императоров. В суровом или благосклонном взгляде нового папы они читали свою будущую судьбу, в то время как раввин в знак верности подносил наместнику Христа книгу закона Моисея. Папа бросал на него лишь беглый взгляд, возвращал свиток назад раввину и говорил со снисходительной строгостью: «Мы признаем закон, но мы осуждаем мнения иудеев, ибо закон уже исполнен Христом, тогда как слепой народ иудин все еще ждет Мессии». Евреи удалялись, сопровождаемые насмешливыми криками римской черни, а процессия продолжала двигаться через Марсово поле, причем в разных местах клир приветствовал папу каждением и пением гимнов, а народ, предаваясь карнавальному веселью, оглашал воздух радостными песнями. Чтобы умерить натиск толпы, а может воспоминание древних консульских обычаев, камерарии в пяти определенных местах разбрасывали деньги.

Пройдя по форуму через триумфальные арки Септимия Севера и Тита, мимо Колизея и церкви Св. Климента, процессия достигала Латеранской площади. Здесь встречал папу Латеранский клир с торжественным пением. Его провожали к портику, где он садился на древнее мраморное кресло, sella stercoraria. Символическая церемония глубочайшего унижения верховного главы христианства, сидевшего на стуле с таким названием, есть, может быть, самый странный из средневековых обычаев, о котором теперь нельзя слышать без улыбки. Однако подходившие кардиналы поднимали святого отца с унизительного седалища, произнося утешительные слова Писания: «Он воздвигает бессильного из праха и бедного из грязи». Продолжая стоять, папа брал у одного из камерариев три пригоршни золота, серебра и меди и бросал в народ, говоря при этом: «Золото и серебро не для меня; но что имею, то даю тебе». Затем он молился в Латеране, принимал, сидя на троне за алтарем, выражение преданности от капитула базилики, проходил через дворец, который он принимал в свое владение, присаживался и переходил с места на место, затем опускался в лежачем положении на древнее порфировое ложе против капеллы Св. Сильвестра, где настоятель Латерана вручал ему пастырский жезл и ключи от церкви и от дворца: последние как символ его правительственной власти, а первые как символ власти, связывающей и разрешающей. Потом папа садился на другое порфировое кресло и возвращал настоятелю эти знаки власти; его опоясывали красным шелковым поясом, на котором привешен был кошелек, заключавший в себе мускус и двенадцать печатей из драгоценных камней, бывших символами апостольской власти и христианской добродетели. В это время все дворцовые служащие допускались к целованию ноги папы. Он три раза бросал в народ серебряные денары, говоря: «Он рассыпал и давал бедным; правосудие Его пребывает вовеки». Далее он молился в папской домовой капелле Sancta Sanctorum перед мощами святых, снова отдыхал на троне в церкви Св. Сильвестра, держа в руках открытую митру, в которую он складывал обычные денежные приношения, или Presbyterium, в то время как целый ряд кардиналов и прелатов преклонял перед ним колена.

Затем следовало принесение присяги римским сенатом в Латеране и, наконец, банкет в столовой зале. Папа сидел один за столом, уставленным драгоценной посудой, тогда как прелаты и знать, сенаторы и префект с судьями занимали места за другими столами. Самые благородные сановники служили ему. Присутствовавшие на пиру короли подносили первые блюда и затем скромно занимали свои места за столом кардиналов.

Таковы основные черты больших папских коронационных процессий. Они продолжались, сохраняя свой средневековый вид, до Льва X; затем старинные символические обычаи вышли из употребления, и церемония превратилась в сообразную с требованиями времени форму ввода во владение или торжественного занятия Латерана.