2. Изменение телесной техники

Начиная с 1840?х годов и особенно активно после 1860?х развитие вооружений (в первую очередь ружей) начало заставлять западных солдат переходить от вертикального положения к горизонтальному, и поля сражений стали заполняться лежащими людьми. Новый этап технологического развития, начавшийся в 1880?х — 1890?х годах, закрепил этот переход, ставший очевидным в войнах начала века (англо–бурская война 1899–1901 годов, русско–японская война 1904–1905 годов, балканские войны 1912–1913 годов), но важнейшим этапом в развитии телесной техники сражения стала I Мировая война. Уровень опасности беспрецедентно возрос, и теперь согласно требованиям самосохранения солдаты воевали на корточках, а еще лучше лежа.

Это изменение было предопределено технологической эволюцией. Автоматические винтовки западных армий начала XX века выпускали больше снарядов за минуту в форме конических, быстрых, вращающихся пуль — с высокой поражающей силой, — которые наносили серьезные ранения на расстоянии до шестисот метров. Они «ранят и убивают в тишине»[832] на пустом, как кажется, поле боя. К увеличенной эффективности винтовок добавились пулеметы, типичное оружие индустриальной войны, способные создавать стену из пуль, выпуская от 400 до 600 снарядов в минуту. С другой стороны, мощь артиллерии возросла в десять раз по сравнению с началом XIX века. Она начала доминировать на полях сражений, находясь в нескольких километрах от них. I Мировая война ознаменовала важный разрыв: в ходе нее западные общества перешагнули решающий порог военной активности. Боевые потери поднялись на небывалый уровень: средние показатели в 1914–1918 годах достигли 900 убитых в день во французской армии и более 1300 в германской; они достигли 1450 в русской. Во время следующей войны Германия фиксировала более 1500 убитых в день, а СССР больше 5400. Тем не менее максимальные локализованные потери приходятся на I Мировую: с 20 по 23 августа 1914 года французская армия потеряла 40 тысяч убитыми, из которых 27 тысяч погибли 22?го. 1 июля 1916 года британская армия потеряла 20 тысяч человек убитыми и 40 тысяч ранеными.

После 1945 года, однако, количество потерь резко падает и больше никогда не поднимается до уровня двух мировых войн. За время войны в Индокитае 1946–1954 годов французская армия потеряла 40 тысяч человек — в годы I Мировой столько человек погибали в среднем за полтора месяца. За тридцать семь месяцев войны в Корее США потеряли 33 629 человек убитыми, 103 284 получили ранения — всего на полуострове побывало 1,3 миллиона американских солдат. В 1964–1973 годах во Вьетнаме, где солдаты носили пуленепробиваемые жилеты, американская армия потеряла 47 тысяч убитыми на поле боя (если прибавить несчастные случаи и болезни, цифра возрастает до 56 тысяч) и 153 тысячи ранеными на 2,3 миллиона солдат, отправленных на театр военных действий. В день погибало около пятнадцати солдат — в десять раз меньше, чем во время II Мировой. Массовые потери продолжали сопровождать войны, но в асимметричных конфликтах середины и второй половины XX века они в первую очередь были характерны для противников западных армий: около полутора миллионов китайцев и северных корейцев были убиты и ранены в 1950–1953 годах; северо–вьетнамские силы и Вьетконг потеряли почти миллион человек в 1964–1973 годах.

В 1930?е годы Вальтер Беньямин очень точно описал изменения, которые произошли в военных действиях в начале века: «Поколение, которое ездило в школу на трамвае, запряженном лошадьми, обнаружило себя в открытой местности, где все было непривычно, за исключением облаков, и где в центре, в силовом поле, пересеченном траекториями напряжения и разрушительными взрывами, находится крохотное и беззащитное человеческое тело»[833]. С начала XX века новый уровень опасности на поле боя заставлял западных солдат пытаться защитить свое тело: пригибаясь, чтобы уменьшить возможную область поражения, ползя и ложась так, чтобы оказаться ниже области огня. Эти телесные практики сохранились и в следующих конфликтах: фотографии, сделанные американскими военными репортерами во Вьетнаме, которые смогли оказаться ближе к полю боя, чем журналисты, работавшие на предшествовавших или последующих войнах, показывают солдат, скорчившихся в своих окопах, в траншеях или за мельчайшими естественными препятствиями, лежащих в практически внутриутробных позах, использующих соматические навыки, в которых сложно различить наследие предварительных тренировок и проявления естественных рефлексов: они лежат почти на боку, грудь и живот прижаты к земле, нога согнута, чтобы защитить открытую часть живота. Спина — «эта неуступчивая и изогнутая спина, похожая на панцирь… эта твердая и загибающаяся стена, за и внутри которой скрываются наши слабости»[834] (Мишель Серр) — остается открытой. Хорошо видно, как солдаты защищают голову: руками, прижимая каску к голове, практически обнимая ее, закрывая затылок.

Это телесное поведение в первую очередь отражает физический страх перед бомбардировками, который становится неконтролируемым, если они оказываются слишком сильными или слишком близкими. Габриэль Шевалье в «Страхе» (1930) описывал его так: «Артиллерия торопливо осыпала нас снарядами, она целилась прямо в нас, не промахиваясь больше, чем на пятьдесят метров. Порой снаряды падали так близко, что покрывали нас землей и мы вдыхали носом исходивший от них дым. Люди, которые раньше смеялись, превратились в загнанную дичь, лишенных человеческого достоинства животных, тела которых полностью повиновались инстинктам. Я видел, как мои товарищи, бледные, с безумными глазами, толкались и наваливались друг на друга, чтобы удар не пришелся по ним одним, трясясь, как марионетки, от приступов страха, обнимая землю и зарывая туда лицо»[835]. В минуты страха обстрела потеря контроля над сфинктерами и самыми базовыми телесными действиями становится самым обычным явлением. Канадский новобранец, попавший во время II Мировой под огонь немецких 88?миллиметровых орудий, описывал свой опыт таким образом: «Сержант просто намочил штаны. Он всегда писался, когда это начиналось, добавил он, и вскоре это случилось. Он не пытался извиниться, и тут я понял, что со мной тоже что–то не в порядке… на земле было что–то теплое, и казалось, что это стекает по моей ноге… Я сказал сержанту: „Сарж, я тоже обоссался”, или что–то такое. Он широко улыбнулся и сказал мне: “Добро пожаловать на войну”»[836].

Многие другие неотъемлемые элементы старого военного этоса ушли в прошлое вместе с требованием держать спину прямо. В первую очередь вынужден был исчезнуть кавалерист, чей конь увеличивал его телесные способности, но делал его при этом более легкой мишенью по сравнению с пехотинцем. Исчезновение военного коня, долго бывшего центральной составляющей западных войн, стало причиной для сильных переживаний: в 1916 и даже в 1917 году командование союзников все еще поджидало удачного случая для использования лошадей. Машины, даже самолеты начали восприниматься многими кавалеристами как новые ездовые животные, которые смогут воссоздать физическую экзальтацию и эффективность кавалерийской атаки.

Схожие изменения коснулись и военной одежды. Богатое наследие униформы, в котором жестокость сражения смешивалась с эстетикой одежды, было окончательно забыто в 1914–1915 годах в связи с реалиями современного боя, который требовал невидимости, и необходимо осознать всю важность этой трансформации не только в плане изменения опыта ведения боя, но также в плане его восприятия нашими обществами.