3. Новые украшения

В то же время большой интерес общества к вопросу пигментации кожи говорит нам о том, что мы имеем здесь дело с самой примитивной формой украшения тела. И именно под этим углом зрения становится ясно, что тело в этом столетии будет меняться с головы до ног, причем все быстрее и быстрее. Разумеется, мы говорим здесь прежде всего о теле модном. Однако в этой области, как и во многих других, традиционно обнаруживается определенная передовая группа представителей доминирующего класса, если выражаться экономическим языком, связанная с культурным «авангардом», — здесь возникает необходимость пользоваться военной терминологией, как и во многих других сферах в это время, — задающая моду, которая, пройдя многочисленные опосредования, начинает в конце концов оказывать более или менее существенное влияние на широкие слои общества. Этому глубинному проникновению способствует активная популяризация профессий, связанных с украшением тела, вплоть до их эстетического признания. В этом состоит вся терминологическая амбивалентность, которую заключают в себе профессии «специалиста (специалистки) по эстетике» и «стилиста»: эти слова обозначают соответственно специалистов по уходу за телом и по облагораживанию личного пространства человека, начиная с одежды. К этому же процессу можно отнести и постепенное установление в правах профессии «модельера», который соотносится с позицией обычного портного, как «шеф–повар» с простой кухаркой; во второй половине века модельера наградят почетным определением «творец».

Опять же, с наиболее естественным видом украшения тела — украшением кожи — связано самое радикальное изменение: возвращение в конце XX века интереса к татуировкам и пирсингу[271]. То, что эти явления прежде сохранялись и бытовали в особой среде — в среде моряков, где татуировки, заимствованные, возможно, у коренных жителей Океании, имели особый статус (как, например, в престижном Королевском военно–морском флоте Великобритании), — не мешает констатировать нелигитимность этих двух практик в жизни современного западного общества: единственным признанным, почти возведенным в ритуал явлением здесь было прокалывание ушей у женщин. Оба явления получают новое развитие в одной и той же среде (англосаксонское общество) и в одно и то же время (начало 1970?х). Первый магазин аксессуаров для пирсинга открылся в 1975 году, первый специализированный журнал (Piercing Fans International Quarterly — «Международный ежеквартальный журнал любителей пирсинга») увидел свет спустя пять лет[272], первый съезд любителей татуировок прошел в Хьюстоне в 1976 году, а в 1982 году была открыта первая крупная выставка, посвященная этой теме. Дестигматизация экономически проявлялась в том, что появлялось все больше специализированных салонов, предлагавших клиентам обе услуги. Во Франции число таких мастерских выросло с пятнадцати в 1982 году до более чем четырехсот спустя двадцать лет.

Однако при наличии указанных общих черт, данные явления не имеют точек пересечения. Зародившаяся в США мода на татуировки была, по сути, игрой и в конце концов стала художественной практикой, которая требует высокого мастерства и стремится быть признанной полноправным направлением изобразительного искусства (Эд Харди, Фил Спэрроу, Жак Руди и другие). Зародившийся в Соединенном Королевстве пирсинг, ассоциировавшийся одно время (во второй половине 1970?х) с эстетикой и этикой панк–культуры, воспринимался — и не случайно — как агрессивный вызов господствующим культуре и морали. Но мода не замедлила установить контроль и над этим феноменом, о чем свидетельствует эволюция таких предприятий, как, например, Дом моды Вивьен Вествуд. По сути, это явление следует связать со все более активными проявлениями культуры эротического фетишизма и, в частности, садомазохизма, который раньше предназначался лишь для интимных практик.

Периодизация этой эпидермической революции подтверждается развитием всех прочих способов украшения тела. Начало демократизации, получившее развитие при помощи индустрии, в конце века приведет к полному перевороту устойчивых представлений — идет ли речь о границе между полами или об общей тенденции (начиная с I Мировой войны) ко все большей «натуральности». Подобную перемену можно обнаружить, в частности, в сфере макияжа, где предложение товаров и услуг становится все разнообразнее и начинает охватывать все слои общества, причем в макияже пропагандируется все большая скромность, пока и здесь не утверждается эстетика «племенного» макияжа, где каждый сам за себя[273]. Перемена еще очевиднее в парикмахерском деле, чьи основы потрясает символичное укорачивание женских волос: как гласит легенда, оно произошло в середине I Мировой войны, и главную роль в нем сыграла не Коко Шанель, а несколько первоклассных парикмахеров, как, например, Антуан, чьи ножницы сделали свою судьбоносную работу весной 1917 года; профессиональная пресса написала о нем уже после возвращения к мирной жизни — 1 мая 1919 года[274]. С этого момента, возможно, следует установить связь между произошедшим переворотом и расцветом парикмахерского искусства, что проявилось в увеличении числа парикмахерских салонов и в постепенном совершенствовании технической стороны вопроса. Только во Франции число парикмахерских выросло с 7 с небольшим тысяч в 1890 году (половина из них находилась в Париже) до 40 000 в 1935?м. Параллельно начиная с 1890?х в моду входила ондуляция — завивка волос горячими щипцами, изобретенная французом Марселем Грато. Вслед за эпохой ремесленников, в частности изобретателей перманента (1906), последует эпоха промышленников и их лабораторий, таких как компания L’Or?al, которая на исходе II Мировой войны впервые представит сначала холодную завивку (1945), а затем прямое окрашивание (1952). Единственный столь же важный период в истории парикмахерского искусства будет относиться уже ко второй половине столетия: он связан с возникновением мужской парикмахерской моды, которая зародилась среди молодых американцев, поклонников рок–культуры. После этого происходит настоящий взрыв, где одна мода сменяется другой, а различные стили сосуществуют параллельно (битники, «битлы», афро, панк…)[275].

Подобным же образом, не давая своенравной и эфемерной моде ввести себя в заблуждение, следует рассмотреть и швейное дело — высшую форму украшения тела в XX веке. Подобно тому как появление в продаже в 1957 году первого лака для волос в виде аэрозоля имело большее значение, чем прически, созданные в то же время англичанином Видалом Сассуном; подобно тому как стиль той или иной эпохи предстает перед нами в образах, разработанных и воплощенных модными домами Chanel, Dior или Yves Saint Laurent, — истинный символический переворот кроется в выставлении напоказ женских ног и в утверждении короткой стрижки, а с 1960?х годов — в популяризации женских брюк. Настоящая социальная перемена заключается в распространении одежды прет–а–порте: это происходит в американском обществе уже в межвоенный период. После эпохи популярности первоклассных модельеров, которые в XIX веке обеспечили успех новым женским магазинам, промышленное производство одежды ускорило распространение моделей, созданных для представителей доминирующих классов и регионов, — что, однако, не стоит рассматривать как униформизацию одежды. К концу этого периода станет очевидна тенденция к «кастомизации» (то есть индивидуализации массового продукта путем добавления дополнительных элементов) одежды и обуви. Таким образом, украшение тела стремится ко все большей оригинальности, даже если мода, как это обычно происходит, влечет за собой конформистское поведение.

Тот факт, что мы имеем здесь дело не просто с производственно–экономическим процессом, следует апостериори из изучения ранее упомянутых революций, будь то укорачивание волос или юбок, мода на брюки у женщин или на обтягивающие брюки у обоих полов, мода на загар, татуировки или пирсинг, то есть мода на ярко выраженную эротизацию украшения тела[276]. Такое понимание вопроса подтверждается и поразительным переворотом, который произошел в конце века в отношении женского белья: к нему с опаской относились представители авангарда 1960?х, но начиная с 1990?х годов женское белье активно реабилитируется. «Низ завладевает верхом», — излюбленный лозунг прессы. Здесь, как и в других вопросах, эстетическое прочтение, базируясь на заимствованных у истории искусства методах рассуждения, подчеркивает роль, сыгранную некоторыми «творцами», которые часто оказывались представительницами прекрасного пола (назовем, например, Шанталь Томас). Однако основная движущая сила тенденции превосходит эти индивидуальные инициативы, которые могли бы и не получить широкого освещения, если бы общество не пошло вперед, то есть не последовало бы за развитием этой тенденции. Вдобавок она оказалась усилена и подчеркнута симметричным, но еще менее предсказуемым явлением: интересом к мужскому белью, его демонстрации и, соответственно, к его постепенной софистикации. Нельзя сказать, что подчеркивание половых различий отсутствовало в системе украшения тела в 1900?х годах, но они лишь подразумевались, демонстрировались оригинально, но не напрямую, между делом; бюст и волосы оставались искусно подняты. Основной вектор движения в этом столетии был направлен на то, чтобы постепенно свести систему украшения тела непосредственно к телу, не скрытому более за материальными объектами. Это требовало мастерства, чтобы к тому же одновременно подчеркнуть эрогенные зоны тела и незаметно, если можно так выразиться, эротизировать все тело. То, что экономика активно включилась в процесс или что появление новых синтетических материалов упростило демократизацию ранее малодоступной эротической роскоши, вовсе не означает, что в этом и состоял изначальный посыл. Экономика и техника лишь сопровождали эту тенденцию, делая ее возможной и усиливая ее, но не являясь первопричиной.