МОСКВА – ЦЕНТР КНИЖНОСТИ И ОБРАЗОВАННОСТИ РОССИИ

Значение Москвы для России не ограничивалось только ее хозяйственной и политической ролью. Москва была крупнейшим центром книжности и образованности тогдашней России. О культурном значении Москвы можно было бы написать многие книги и все—таки не исчерпать того многообразия и того значения в духовной жизни страны, которое Москва имела в XVI в. Она бесспорно занимала первое место, была среди других русских городов передовой и ведущей.

В России XVI столетия крупными очагами книжности были в первую очередь монастыри. К числу крупнейших центров книжной переписки в Москве принадлежал Чудов монастырь в Кремле, начавший собирать книжную коллекцию уже вскоре после своего основания в XIV столетии. Этот монастырь был митрополичьим. Поэтому в его библиотеке попадаются книги, написанные самими митрополитами. Такова Степенная книга, написанная полууставом XVI в., на листах которой сделана запись: «Собранна смиренным Афанасием митрополитом». Афанасий занимал митрополичий престол в 1564–1568 гг. и покинул его, согласно официальным данным, «по немощи», а вероятнее всего по требованию Ивана Грозного.

Позже в библиотеку Чудова монастыря поступали также и книги царских приближенных. Среди них выделяется роскошная Псалтырь, принадлежавшая близкому царскому родственнику боярину Дмитрию Ивановичу Годунову. «Книгохранителем» Чудова монастыря, по московским сказаниям, был в начале XVII в. Григорий Отрепьев, этот «недостойный чернец Чудова монастыря», которого официальные русские документы считают самозванным царем Дмитрием

Ивановичем, называя его, как бывшего дьякона, презрительным названием «расстрига».[790]

Другим митрополичьим собранием рукописей была библиотека Успенского собора в Кремле, куда поступили 12 громадных фолиантов, содержащих Четьи—Минеи митрополита Макария – эту своего рода церковную энциклопедию XVI в., включившую в свой состав жития святых и церковные поучения.

Значительные собрания рукописей имели и другие монастыри (Андроньев, Симонов, Новодевичий), но эти коллекции с течением времени были разрознены и от них сохранились только отдельные экземпляры XVI в. Записи на книгах позво ляют утверждать, что книги переписывались и при отдельных церквах. В частности, сохранились книги, принадлежавшие церкви Николы Мокрого в Зарядье и церкви Никиты Мученика в Заяузье.[791]

В монастырях и при церквах по преимуществу переписывались церковные книги: евангелия, служебники, октоихи (сборники церковных песнопений) и т. д., а также летописи и различного рода сказания. Но кроме церковных переписчиков существовали писцы—ремесленники, готовившие рукописи для продажи и поэтому торопившиеся. Среди наших манускриптов немало найдется таких, которые испещрены ошибками и не отличаются тщательностью передачи текстов. Против них и были направлены строгие постановления Стоглавого собора. Но имеются и роскошные рукописи, тщательно выверенные по различным текстам. В предисловии к одной из таких рукописей (Беседы Иоанна Златоуста) ее заказчик, вологодский и великопермский архиепископ Иона, пишет, что текст писали для него «з добрых переводов, а трудов и потов много положено, как правили сию святую книгу». Действительно, красные галочки под отдельными словами и фразами показывают, что тут возможны разночтения, а на полях написаны тексты, взятые из других «переводов». Рукопись обошлась архиепископу в 30 рублей, что представляло собой в 1593 г., когда изготовили книгу, значительную сумму.[792]

Историки литературы, как правило, ограничиваются указаниями на церковные центры переписки и составления книг. Но Москва обладала и гражданским центром, учреждением, которое занималось переводами с иностранных языков, преимущественно с латинского и немецкого. Это был Посольский приказ, при котором состоял штат писцов и толмачей. Как доказал А. И. Соболевский, толмачам Посольского двора поручалось составление переводов разных сочинений, главным образом, написанных на польском и латинском языках. Толмачи переводили и с восточных языков, в частности, с турецкого и татарского. Хорошие образцы таких переводов содержатся в посольских книгах XVI в., хранящихся теперь в Центральном государственном архиве древних актов (ЦГАДА).

Довольно внушительные библиотеки принадлежали некоторым боярам, судя по записям на отдельных экземплярах, оставшихся от этих книжных собраний. Мало известно нам о царской библиотеке, но таковая, несомненно, существовала. Иностранные и русские свидетельства сообщают о громадной библиотеке латинских и греческих рукописей, принадлежавшей московским царям. Теперь уже можно с определенностью утверждать, что рассказы иностранцев об этой библиотеке были основаны на действительном факте, а не только на легендах.[793]

В Москве впервые зародилось русское книгопечатание. Настоящим годом его возникновения «при митрополите Макарии» надо считать 1553 год. Печатное дело нашло поддержку Ивана Грозного, тогда еще человека молодого и отзывчивого на новые начинания. В 1563 г. началось официальное печатание книг, которому предшествовал выпуск так называемых безвыходных изданий, книг, вышедших без обозначения времени и места их напечатания. В 1564 г. появился на свет первенец царской типографии – знаменитый первопечатный Апостол, результат трудов двух русских мастеров – Ивана Федорова и Петра Мстиславца.[794]

Книгопечатание в Москве было трагически нарушено в 1565 г. отъездом первопечатников в Литовское великое княжество, но оно стояло на прочных ногах и возобновилось уже через три года. На этот раз печатниками были Никита Тарасьев и Невежа Тимофеев, может быть, ученики первопечатников. С этого времени книгопечатание долгое время находится в руках одной и той же фамилии. Невеже Тимофееву наследует сын его Андроник Тимофеев, работающий при царях Федоре Ивановиче и Борисе Годунове. Он выпускает ряд книг, в послесловиях к которым называет себя Андроником Тимофеевым Невежею. Ему наследует его сын Иван Андроников сын Невежин. Он так и подписывается на Апостоле 1606 г., напечатанном при Дмитрии Самозванце: «напечатана же бысть сия богодухновенная книга художством и труды многогрешнаго Ивана Андроникова сына Невежииа и прочих сработников, трудившихся любезными труды».

Печатный двор в Москве XVI в. занимал уже почетное место среди других учреждений столицы. По словам летописца, при Борисе Годунове «печатали книги: Еуангелья, Апостолы, Псалтыри, Часовники, Минеи общие, Триоди постные и цветные, Охтаи, Служебники. А печатаны в розных городех».[795] К сожалению, издания, напечатанные в других городах России того времени, пока не обнаружены.

Печатное дело требовало не только технического мастерства, но и определенного литературного таланта. Большие и витиеватые послесловия к книгам, сочиненные первопечатниками и утвержденные царем и митрополитом, – источник очень своеобразный и пока еще не изученный. Чего стоит, например, изложение титула Лжедмитрия в Апостоле 1606 г., напечатанного «повелением благочестия поборника и божественных велений изрядна ревнителя, благовернаго и христолюбиваго исконнаго государя всея великия Росии крестоноснаго царя и великаго князя Дмитрия Ивановича всея Росии самодержца».

В Москве сосредоточивались лучшие художники и мастера тогдашней России. Они принимали участие в росписи московских соборов и церквей, расписывали Грановитую палату с ее аллегорическими изображениями, выполняли большие иконописные композиции, подобные изображению воинствующей церкви в Мироваренной палате в Кремле. Из Москвы посылали архитекторов для строительства городов. Сюда собирали лучших зодчих, подобных Барме и Постнику, строителям Покровского собора (Василия Блаженного). В Москве находились любители, своего рода болельщики того времени, восхищавшиеся новыми постройками. «Во дни благочестиваго царя и великаго князя Федора Ивановича всея Русии, – читаем в одном летописце, – зделаны верхи у Троицы и у Покрова на рву розными образцы и железом немецким обиты и от пожару от самаго не бысть верхов на тех храмех».[796] Под пожаром, видимо, понимается большой пожар Москвы в 1571 г.

Как говорилось выше, Москва давала для страны лучших пушечных и колокольных мастеров. Странные и необычные замыслы различного рода технических усовершенствований предлагались иногда царскому двору. Об одном из таких любопытных случаев рассказывает летописец. Некий человек из Твери заявил, что он может делать золото. Его привели в Москву и заставили делать опыты, но «не дашася ему такая мудрость». Царь приказал боярам пытать тверского алхимика вместе с его учеником. Алхимик оправдывался тем, что он, как и раньше, кладет в сосуд зелье и водку, однако, ничего не получается. Не выдержав мучений, оба алхимика отравились ртутью «и в той муке и преставися».[797]

Москва была своего рода законодательницей мод. По московским образцам старались одеваться щеголи того времени, карикатурные изображения которых дал в своих посланиях митрополит Даниил.

Лучшие образцы вооружения и конских уборов обозначались почтительным термином «на московское дело». В столицу собирались со всех концов страны для покупки различного рода товаров. Одним словом, Москва XVI в. была застрельщиком всего нового, что создавалось в стране. Недаром русские люди горько оплакивали разорение своей столицы интервентами. «Преславная, но и паче превеликая Москва, – восклицает Катырев—Ростовский, – коль немилостиво раскопана и тяжкими пореваема падении, и стрелницы твои высоки низу опровержеся». Тот же автор дальше добавляет: «Слышанна же сия бывшая победа во всех градех московских, яко превеликая Москва разрушена и раскопанна, и плакашеся о таковой победе вси людие».[798]