АНДРЕЙ РУБЛЕВ И ЕГО ЭПОХА[1061]

Время жизни Андрея Рублева устанавливается более или менее определенно. Он умер около 1430 года, умер «в старости велице», а такой старостью в те времена считали 70–80 лет. Следовательно, мы вправе отнести время рождения Рублева к 1360 году, а время его смерти – к 1430 году. И хотя эти даты поставлены условно, они правильно дают представление об эпохе Андрея Рублева. Он жил во второй половине XIV – первой трети XV века.

Постараемся в кратких словах очертить эпоху Андрея Рублева и после этого как бы вставить жизнь великого русского художника в рамку его времени, что, может быть, позволит сделать и какие—либо дополнительные наблюдения над его творчеством. Ведь творчество великих людей неразрывно связано с их эпохой. Можно подняться над своим временем, можно прозорливым оком предвидеть будущее и все—таки всегда оставаться сыном своей эпохи.

Андрей Рублей жил в те знаменательные годы, когда русский народ после долгих лет «злой татарщины» одержал свои первые и уже решающие победы над Золотой Ордой. Он был современником Дмитрия Донского и разгрома Мамая на Куликовом поле в 1380 году. Слава о победе на Дону, по словам современника, разнеслась далеко в чужие страны, она «шибла» (ударила) и к «ветхому» Древнему Риму, и к Константинополю, и к болгарской столице Тырнову, и к Железным воротам на Дунае, и к Кафе в Крыму. Правда, вслед за донской победой последовало разорение Москвы от войск Тохтамыша, но времена безраздельного господства татарских ханов над покоренной Русью уже явно отходили в прошлое. Таким образом, творчество Андрея Рублева развертывалось в эпоху победного движения русского народа, в эпоху его героической борьбы за независимость.

Не менее замечательными были и те сдвиги, которые происходили во внутренней жизни русского народа. Источники с трудом позволяют нам представить себе хозяйственную и политическую жизнь России того времени, но и за их скупыми и краткими показаниями мы различаем черты большого экономического подъема. Вокруг городов быстро растут села, деревни и починки. Москва времен Рублева уже окружена кольцом сел, теперь давно вошедших в черту города (Котлы, Коломенское) или давших названия городским улицам (Сущево, Воронцово поле и т. д.). История этих и многих других сел начинается с XIV века, они были современниками Андрея Рублева.

Колонизационный поток все более проникал и в отдаленные уголки страны. Отнюдь не феодалы, а простые русские люди осваивали поляны в темных дубравах, на берегах озер и лесных речек, эти безвестные Иваны и Кузьмы, имена которых дошли до нас в названиях бесчисленных Ивановок и Кузьминок, Бог весть кем и когда основанных.

Общий хозяйственный подъем еще более заметен, когда мы обратимся к истории русских городов. О множестве русских городов становится известно только с XIV века; они возникают как бы на наших глазах. Таковы Серпухов, Боровск, Руза под Москвой; Лух, Гороховец в Суздальской земле и многие другие.

Историки еще не дали объяснения причинам хозяйственного подъема русских земель того времени, но его следствия ясны и очевидны: подъем в хозяйственной жизни создавал предпосылки для формирования России XIV–XV вв.

Андрей Рублев жил еще в эпоху феодальной раздробленности, когда существовало большое число княжеств и боярских владений, когда каждая русская «земля» представляла собой как бы особое владение, но именно во времена Андрея Рублева особенно проявились объединительные тенденции, складывалось Российское государство, пока еще не централизованное, а только централизовавшееся, но уже объединившее большую часть русских земель под властью московского великого князя.

Постепенное складывание и укрепление Российского государства с центром в Москве было тесно связано с образованием русской народности. И в этом отношении эпоха Андрея Рублева была временем исключительным: ведь в его эпоху русские люди, разрушая феодальные перегородки, создавали свой единый язык и культуру.

Экономические и политические успехи России того времени были предпосылками для развития русской культуры. Андрей Рублев жил и творил в условиях большого культурного подъема, охватившего все русские земли того времени. Каменное зодчество вновь сделалось достоянием русских земель, фрески вновь стали покрывать стены русских построек, вновь появились прославленные живописцы, подобные Феофану Греку, и столь же прославленные писатели, как Епифаний Премудрый.

Итак, Андрей Рублев жил в замечательную эпоху. Как же с ней связаны его жизнь и творчество»

О творчестве Андрея Рублева написано много, и притом крупными историками искусства: И. Э. Грабарем, М. В. Алпатовым, В. Н. Лазаревым и др. Совсем по—иному обстоит дело с установлением основных дат жизни величайшего художника средневековья. Вырванные из источников, мало проверенные и мало объясненные, известия о жизни и творчестве Рублева плохо связывают основные факты в его биографии.

Нельзя в этом обвинять только историков искусства и литературы: они не всегда в состоянии справиться со сложным делом анализа и критики исторических источников, не говоря уже об их археографической обработке. Это дело историков, источниковедов, но как раз они нередко с поразительным равнодушием относятся к самым значительным явлениям культурной жизни прошлого, проявляя зато необыкновенную ретивость при установлении даты той или иной купчей или межевой.

Между тем нет необходимости доказывать, как драгоценна всякая деталь в биографии таких людей, каким был Андрей Рублев, и как важно показать жизнь и творчество этого великого художника в прямой связи с его временем, его эпохой. С этой точки зрения я и попытаюсь рассмотреть известия о Рублеве, их достоверность и полноту, иными словами, попытаюсь и со своей стороны сделать хоть маленький вклад в изучение биографии великого русского человека, отнюдь не претендуя на бесспорность своих выводов и предположений.

Известия о Рублеве можно разделить на три категории 1) известия летописные, 2) известия житийные, 3) припоминания о его жизни и его произведениях. Из всех этих видов известий о Рублеве на первом месте, конечно, стоят свидетельства летописные. Значительно более противоречивы, как далее будет видно, известия житийные.

Наиболее ранние сведения о работах Андрея Рублева помещены в Троицкой пергаменной летописи начала XV века под 1408 годом, где читаем: «Того же лета мая в 25 начаша подписывати церковь каменую великую съборную Святая Богородица, иже в Владимире, повеленьем князя великаго, а мастеры Данило иконник да Андрей Рублев».[1062] Особая ценность этого известия заключается в том, что оно помещено в летописном своде, составленном вскоре после 1408 года. Свод был московского происхождения и основан на московских известиях. Таким образом, сообщение о росписи собора во Владимире было записано современником, на что прежде всего указывает и точная дата – 25 мая.

Известие о росписи собора во Владимире повторено, но уже с некоторыми изменениями, в других летописях. Особое значение имеет запись в Московском своде конца XV века. В нем читаем: «Мая в 25 почата бысть подписывати великаа съборная церковь Пречистаа Володимерьская повелением великаго князя, а мастеры Данило иконник да Андрей Рублев».[1063] Это известие представляется более поздней вариацией той записи, которую мы читали в Троицкой летописи. В частности, выпало определение владимирской церкви как каменной, характерное для начала XV века, когда каменные церкви в Московской Руси насчитывались еще единицами.

Новый вариант того же известия дан в Никоновской летописи, откуда обычно свидетельство о работе Андрея Рублева во Владимире заимствуют историки искусства: «Месяца мая начата бысть подписывати великаа соборнаа церковь Пречистыа Богородици Володимерскаа повелением великаго князя Василиа Дмитриевича, а мастеры быша Данило иконник да Андрей Рубль».[1064]

Особенностью этого известия является утрата точной даты, вместо которой остается только обозначение месяца мая без числа, а также замена прозвища «Рублев» более сокращенным «Рубль». Относительно поздний характер известия Никоновской летописи не требует доказательств, в силу чего и прозвище «Рубль» вместо «Рублев» делается несколько сомнительным.

Изменение прозвищ, как и утрата числа, когда начали расписывать собор, могло произойти оттого, что подлинник, с которого списывались известия, был дефектным или малоразборчивым.

При всей своей краткости известие 1408 года позволяет сделать несколько выводов о самом Рублеве. Остановимся прежде всего на вопросе о том, какие причины вызвали реставрацию собора во Владимире.

Главной святыней этого собора считалась икона Богородицы, которая в эпоху Рублева была перенесена из Владимира в Москву. По летописи, это произошло в 1395 году в связи с нашествием Тимура на Москву, однако летописи говорят о самом походе Тимура как—то неясно, вставляя вместо коротких, но точных записей о нашествии витиеватую повесть о перенесении в Москву иконы Владимирской Богородицы. Повесть возникла явно уже после смерти митрополита Киприана, то есть после 1406 года. Есть основание предполагать, что икона Владимирской Богоматери не осталась в Москве в 1395 году, а вернулась во Владимир.

В повести о нашествии Едигея на Москву говорится о церкви во Владимире: «Есть в ней же чюдотворнаа икона Пречистыя иже рекы целеб точащи поганыя устрашав». В 1410 году татары, ограбив Владимирский собор, «икону чюдную святыя Богородица одраша».[1065] Значит, перенесение Владимирской иконы в Москву окончательно состоялось после 1410 года. Таким образом, реставрировали собор во Владимире еще тогда, когда в нем стояла патрональная икона московских князей.

Были и особые основания для того, чтобы реставрация собора производилась именно в 1408 году. Незадолго до этого Владимир вместе с другими городами был отдан литовскому князю Свидригайлу, который «никое же пути сотвори» церкви во Владимире, что вызвало большое недовольство против москвичей.[1066]

Между тем содержание в порядке Владимирского собора требовало больших забот. По росписи 1510 года к собору было приписано 16 дворов «строев» (строителей), 23 двора сторожей, «а лес на ту церковь пасут Санничская волость».[1067] Свидригайло «стеснил пути» – доходы, ведомство церкви, пришедшей в запустение и требовавшей спешной реставрации. Для росписи Владимирского собора и посланы были самые прославленные великокняжеские живописцы.

Мы остановились на известии 1408 года, но имеется и другая, более ранняя дата упоминания об Андрее Рублеве, приводимая в сочинениях о великом художнике; она внесена в летопись под 1405 годом: «Тое же весны почаша подписывати церковь каменую святое Благовещение на князя великаго дворе, не ту, иже ныне стоит, а мастеры бяху Феофан иконник Грьчин, да Прохор старец с Городца, да чернец Андрей Рублев, да того же и кончаша ю».[1068]

М. Д. Пр иселков внес известие 1405 года в реконструированную им Троицкую летопись начала XV века, ссылаясь на Карамзина, но сделал явную ошибку, так как Карамзин не пишет, откуда он взял это известие. Во всяком случае, в Троицкой летописи начала XV века нельзя было писать, что расписывали не ту церковь, которая стоит «ныне». Ведь новый собор Благовещения был построен после 1484 года. Действительно, в Московском своде конца XV века известия о росписи церкви Благовещения дано короче: «Тое же весны начаша подписывати церковь Благовещенье на великого князя дворе первую, не ту, иже ныне стоит, да того лета и кончаша».[1069] Таким образом, нет ни слова о мастерах, расписывавших церковь. Однако Московский свод нередко сокращал известия и выбрасывал некоторые детали. Само по себе сообщение 1405 года может считаться вполне достоверным.

Наиболее ценным в летописном свидетельстве 1405 года является упоминание о трех живописцах: Феофане Гречине, Прохоре из Городца и Андрее Рублеве. При этом в отличие от Рублева, названного просто «чернецом», Прохор из Городца именуется «старцем». И хотя чернец и старец одинаково обозначали монаха, в этом можно видеть намек на б о льшую молодость Андрея Рублева по сравнению с Прохором. Так, летописец, говоря о смерти епископа коломенского Герасима, называет его «старцем» в значении старика, а не только монаха.[1070]

Для росписи церкви Благовещения, как мы видим, были собраны не только московские иконописцы. В тогдашней России были известны два Городца: один – в Тверской (Старица), другой – в Суздальской земле. Наиболее вероятно, что летопись имеет в виду именно второй, суздальский Городец, часто упоминаемый в известиях второй половины XIV века. В конце XIV века Городец на Волге и Суздаль были столицами удельного князя Бориса Константиновича. В 1392 году Городец был присоединен к Московскому княжеству.

Что же мы можем сказать на основании известий 1405 и 1408 года о самом Рублеве»

Источники наши молчат о происхождении Рублева, но вся его жизнь связана с Москвой, даже прозвище Рублев. Москвичи хорошо знают подмосковное село Рублево, может быть, чем—нибудь и связанное с нашим художником. Ведь другой замечательный иконный мастер XIV века, Парамша, изделия которого передавались от отца к сыну в роду великих московских князей, владел земельными участками.[1071] И Андрей Рублев не обязательно с юных лет должен был быть монахом, он мог принять монашество и позже, сделаться иноком после тяжких личных потерь, как многие другие. Поэтому часто повторяемая догадка о псковском происхождении московского живописца на том основании, что спустя 50 лет после его смерти существовал псковский посадник Рублев, представляется необоснованной.

Как все москвичи того времени, Рублев был свидетелем грозных событий, сопровождавших великое княжение Дмитрия Донского. Рублев был современником Куликовской битвы. И если он даже сам не был одним из московских «небывальцев», не привычных к бою, но храбро сражавшихся на Дону с татарами, то молодые годы его были все—таки овеяны героическими мечтами. Рублев был и современником разорения Москвы полчищами Тохтамыша в 1382 году, а также быстрого ее восстановления.

Место пребывания Андрея Рублева неизвестно, но работы его связаны с Москвой. Он, видимо, постригся и жил в одном из московских монастырей, предположительно в Андрониковом. Впрочем, в литературе высказана была догадка, что Рублев в юные годы жил в Троицком монастыре. М. В. Алпатов высказал эту догадку почти в утвердительной форме (там, «видимо, провел свою молодость Андрей Рублев»).[1072] Однако с таким утверждением трудно согласиться. К тому же неправильно рисовать Троицкую обитель в духе традиционных житийных черт, изображающих чернецов как колонизаторов, которые «сумели с топором пробиваться сквозь чащу леса». Сергий Радонежский основал свою обитель в глухом лесу, но поблизости от удельной столицы – Радонежа, где жили его родители. Значит, пустынность места, где был основан монастырь, была очень относительной. Кроме того, есть почти прямое указание на то, что Даниил и Андрей не принадлежали к числу троицкой братии. По сказаниям, они были «умолени» (упрошены) игуменом Никоном приняться за роспись Троицкого собора, а это никак не вяжется с представлением о жизни Андрея в стенах Лавры при Сергии. Ведь монахи обычно с великим почтением относились к монастырям, в которых они постригались, считая своим долгом помогать месту своего пострижения, как это видно из многих агиографических произведений. Судя по всему, Андрей Рублев постригся и жил в Андрониковом монастыре.

Имеется, впрочем, еще одно до сих пор не проверенное известие об Андрее Рублеве, опубликованное недавно В. Антоновой. На обороте иконы, которая носит традиционное название «Петровской Богоматери», сделана надпись, по предположению, XVII века: «Аз писал многогрешный сию икону Андрей Иванов сын Рублев великому князю Василию Васильевичу лета (1425)».[1073] Надпись эта носит все черты подлогов позднейшего времени. Но нельзя не поставить в вину издателям каталога юбилейной выставки в Третьяковской галерее, не потрудившимся даже год записи на иконе передать по подлиннику, а не только в переводе на современное летосчисление. На обороте той же иконы имеется и более ранняя надпись, относимая к 1504 году (даты опять услужливо и нелепо даны только в переводе на современное летосчисление, что не дает возможности их проверить). Из этой записи выясняется, что в храм Воскресения были даны иконы и книги Иваном, прозвище которого издатели каталога прочитали как «Бородин», тогда как, вероятно, речь идет о видной фамилии Бороздиных, тверских, а позже московских бояр.

Нет сомнения в том, что такая редкая надпись и заставила нехитрого поддельщика сочинить другую надпись – от имени самого Андрея Рублева, что, впрочем, не помешает некоторым авторам спорить о принадлежности этой иконы его кисти.

Когда постригся в монашество и стал жить в Андрониковом монастыре Андрей Рублев, остается неизвестным, но можно предполагать, что это произошло еще до 1405 года.

Судя по всему, Андрей Рублев и Данило иконник принадлежали к числу московских мастеров, работавших при дворе великого князя и уже прославившихся. В этом случае нелишне вспомнить о другой записи в Троицкой летописи, относящейся к росписи церкви Рождества Богородицы в Кремле (1395): «Июня в 4 день, в четверг, как обедню починают, начата бысть подписывати новая церковь каменная на Москве Рождество Святыя Богородицы, а мастеры бяху Феофан иконник Грьчин филосов да Семен Черный и ученицы их».[1074] Известие 1395 года имеет ту же форму, что и известие 1408 года, с точной датой, без указания памяти святого. Феофан назван не только иконником, но и гречином и философом. Последнее наименование указывает на особые знания Феофана как богослова, ученого человека.

Запись 1395 года об учениках Феофана Гречина и Семена Черного невольно заставляет предполагать, что в числе этих учеников мог быть и Андрей Рублев, и такое предположение не покажется смелым, не потребует даже особых доказательств. Ведь пройдет всего 10 лет, и Андрей Рублев вместе с Даниилом иконником окажется во главе иконописцев, выполняющих важнейшее поручение – роспись Владимирского собора. Важно подчеркнуть тот факт, что перед нами довольно четко выступает определенный круг людей, занятых одним и тем же делом: иконописанием и росписью церквей. К нему принадлежали такие люди, как Феофан Гречин, Семен Черный, Прохор из Городца, Андрей Рублев и др. Это великокняжеские и митрополичьи иконописцы (иконники). Возможно, последнее название не просто обозначает профессию, но и должность как бы старейшины всей дружины иконописцев. Так, иконниками последовательно названы Феофан Гречин и Даниил, друг Андрея Рублева, точно один сменяет другого.

Иконописцы были знакомы и с образованными людьми своего времени, с Епифанием Премудрым, составителем жития Сергия, с авторами «Сказания о Мамаевом побоище», как показывает вставной эпизод о встрече Дмитрия Донского в Андрониковом монастыре после победы на Куликовом поле. В этой среде появляются такие произведения, как красочное «Хождение Пимена в Царьград», написанное монахом Игнатием, повесть о Митяе – кандидате на митрополичий престол, запись о работах Феофана Гречина и пр. В этой среде при явном содействии митрополита Киприана создается обширная Троицкая летопись – общерусский летописный свод, рассказывающий об истории всей Русской земли, живописцы и писатели не замыкаются в круг только русских интересов, они живо откликаются на известия о наступлении турок на Византийскую империю и на Болгарское царство, в их среде распространяются книги, переписанные или переведенные в Константинополе, одним словом, перед нами своеобразная московская академия художеств в средние века.

Усиленная строительная деятельность в Москве выделяет конец XIV – начало XV века как время больших художественных работ. Это время связано с деятельностью великого князя Василия Дмитриевича и двух митрополитов – Киприана и Фотия. Историки искусства обычно выделяют наиболее яркие фигуры, приписывая им или их «школам» создание почти всех сохранившихся до нашего времени выдающихся икон и фресок. Между тем и летописи, и сказания говорят не только о прославленных живописцах, но и об их учениках «прочих», иногда с прибавлением «многие прочие», которые не так прославились, как знаменитости, но в сущности и создали эпоху Рублева и Феофана Гречина. Без этих неизвестных «прочих» гениальные творения Андрея Рублева и Феофана Гречина остались бы только уникумами, а не создали бы стиль.

Распространение икон школы Рублева имеет и свои географические очертания: это Москва и окружающие ее удельные города: Звенигород, Дмитров, Серпухов и др. Центром же была Москва с великокняжескими и митрополичьими «писцами», хотя это и не значит, что не существовало местных школ иконописцев.

Позднейшие переделки и дополнения многое исказили в истории русской культуры того времени. Так, Епифаний Премудрый вывел на первый план Сергия Радонежского и созданный им Троицкий монастырь. Но исследователи не обратили внимания на то, что Епифаний в своем рассказе подражал митрополиту Киприану, который таким же образом приписывает митрополиту Алексию создание монастырей: Чудова и Андроникова в Москве, Благовещенского в Нижнем Новгороде, Царево—Константиновского во Владимирской земле. Киприан подчеркивает, что Алексий всюду устраивал в монастырях общежительное житие монахов, введение которого Епифаний приписывает Сергию. Поэтому, говоря о культурном влиянии Троицкого монастыря на другие монастыри, нельзя забывать, что это влияние распространилось значительно позже, чем это изображено в житиях Сергия.

Нельзя не отметить и другой особенности в истории Троицкого монастыря, имеющей прямое отношение к нашей теме. Троицкий монастырь уже в начальный свой период оказывается связанным не только с великокняжеским двором, но и с удельными князьями: Владимиром Андреевичем, позже – с Юр ием Дмитриевичем. В их уделах строятся новые монастыри при непосредственном участии самого Сергия: Высоцкий монастырь в Серпухове, столице Владимира Андреевича, Саввино—Сторожевский монастырь в Звенигороде, стольном городе Юрия Дмитриевича, и пр.

В Звенигороде и оказались монументальные произведения, связанные со школой Рублева, что и заставляет нас на них остановиться.

Юрий Дмитриевич, брат великого князя, воздвиг в Звенигороде два каменных собора: на Городке, где находилось его местопребывание, и в Саввино—Сторожевском монастыре. Собор в Саввино—Сторожевском монастыре, по общему мнению, был сооружен до 1406 года. Это как будто вытекает из показания «Жития Саввы Сторожевского», по которому князь Юрий «повеле воздвигнути церковь каменну и добротами украсити ю» еще при жизни основателя монастыря, умершего 3 декабря 1406 года.

К сожалению, «Житие Саввы Сторожевского», написанное в XVI веке Маркелом, наполнено противоречиями, сам писатель «Жития» заявляет, что он ничего не может сказать о рождении Саввы, а только говорит о пребывании Саввы в монашестве, да и то «вкратце». По «Житию», монастырь на Дубенке был поставлен Сергием Радонежским по просьбе Дмитрия Донского после Куликовской битвы, то есть после 1380 года. Сергий исполнил просьбу великого князя, построил церковь Успения и поставил в новой обители игуменом своего ученика Савву. Позже Савва был призван в Троицкую Лавру и был там игуменом шесть лет, предположительно в 1392–1398 годах. После этого он был приглашен Юрием Дмитриевичем создать новый монастырь под Звенигородом «на Сторожех».

Князь Юрий много заботился о новой обители, «и повеле, по „Житию Саввы“, поздвигнути церковь каменну». Дальше в «Житии» рассказывается о победе Юрия Дмитриевича над волжскими болгарами и смерти Саввы.

В литературе высказано мнение, что построение каменного собора в Саввино—Сторожевском монастыре было связано с удачным походом Юрия Дмитриевича против болгар в 1399 году, но «Житие» никак не связывает эту победу с построением собора. Да и кажущаяся совершенно точной датировка каменного собора в Саввино—Сторожевском монастыре (до 1406 года) может быть подвергнута сомнению. Дело в том, что имеется еще один источник по истории Саввино—Сторожевского монастыря, никогда раньше не изучавшийся, – «Служба Савве Сторожевскому». В ней читаем следующие строки, показывающие, что о Саввинской обители имелись другие сведения, чем в «Житии» Маркела. Савва «крадущих исполни ужаса и прогна от Богородична храма» (л. 3 об.). О церкви, созданной Саввой, сказано: «Прехвалне отче Савво, храм древянный Пречистые Богоматери назидая, наздал» и пр. (л. 6).[1075] Далее в «Службе» читаем: «Княжо прошение, отче, со тщанием исполняя, храм Богоматере воздвиже» (л. 10); «хвалится, преподобие, град твой, яко венцем царским обложися» (л. 10 об.). Последние слова намекают на построение в Звенигороде крепости—града.

Особенно интересно прямое указание на деревянную церковь, которую создал («наздал») Савва. Время создания «Службы Савве Сторожевскому» неизвестно, но некоторые черты ее указывают, что она была создана вскоре после смерти Саввы. Прямое свидетельство о деревянной церкви, созданной Саввой, заслуживает дальнейшего изучения как указание на время каменного строительства в Звенигороде, которое, может быть, надо относить не к самому началу XV века, а к несколько более позднему времени. Тогда собор в Троицком монастыре явится прямым продолжением звенигородских памятников архитектуры, а не будет от них отделен двумя десятилетиями. Ведь иконы школы Рублева, открытые в Звенигороде, могли быть написаны и для деревянных церквей.

Андрей Рублев, как мы уже знаем, в 1408 году работает во Владимире и вскоре после этого возвращается в Москву. Во всяком случае, его не было во Владимире в 1410 году, когда татары ограбили Владимирский собор.

Тут в известиях об Андрее Рублеве наступает длительный перерыв, который, однако, тоже может быть заполнен.

До сих пор остается загадкой, какое отношение к творчеству Андрея Рублева имеют росписи церкви в Люблине, сделанные рукой некоего Андрея. Не считая возможным решать этот вопрос категорически в ту или иную сторону, отмечу только, что участие Андрея Рублева в люблинских росписях вероятно. Рублев принадлежал к числу великокняжеских и митрополичьих живописцев. Между тем в 1411 году митрополит Фотий выехал из Москвы в Литву. В Киеве он поставил Севастьяна епископом для Смоленска, в Луцке – Евфимия епископом для Турова, а 1 августа 1412 года из Галича поехал обратно в Москву.[1076] Это краткое сообщение дополняется белорусскими летописями, согласно которым Фотий приехал в Литву и 1 июня в Новом городке встретился с великим князем Витовтом, затем отправился в Киев, в Галич, Львов и Владимир. Фотий оттуда поехал в Вильно, дорога же из Владимира в Вильно проходила через Люблин, в объезд пинских болот. Фотий 24 декабря прибыл в Вильно, где оставался до 6 января. После этого через Борисов, Друцк, Тетерин, Мстислав и Смоленск он вернулся в Москву.[1077]

На стенах Люблинской замковой церкви сохранилась запись, что церковную роспись делал художник Андрей и что роспись была окончена 15 серпня 1418 года. Так сказано в новейшем польском описании Люблина.[1078] Но Каринский дает запись в таком виде: «Многих земль господаря, а под лет 1000 лет[о] и 4 ста и трет[е]ие на 10 лет[о] искончася сии костель месяца августа на память святаго Лаврентия мученика, рукою Аньдреево. Амин[ь]».[1079]

Запись сделана, несомненно, украинцем или белорусом, а не москвичом, но это не может служить доказательством невозможности участия Андрея Рублева в росписи Люблинской церкви. Наоборот, необычное указание на роспись церкви «рукою Андреево[й]» указывает на то, что мастер, расписавший церковь, и составитель записи – разные люди. Составитель записи как бы отметил участие мастера Андрея, не зная или не считаясь с его московским прозвищем – Рублев. Ведь и русские источники называют Рублева только иконописцем Андреем, а летописцы для сведения сообщают и его прозвище, как и других иконописцев: Гречин, Черный, из Городца и т. д.

Теперь мы подходим к последнему этапу в жизни Андрея Рублева, связанному с росписями соборов в Троицкой лавре и в Андрониковом монастыре. Хронологически на первом месте стоит роспись собора в Троицком монастыре, время создания которой устанавливается только предположительно, как и время построения самого собора в Троицкой лавре.

В литературе, впрочем, указывается точная дата построения собора – 1422 года, которая будто бы указана во всех редакциях «Жития Сергия».[1080] В действительности такая дата устанавливается лишь косвенным путем, причем о событиях, сопровождавших построение собора, рассказано по—разному во всех редакциях «Жития Сергия». Не ставя себе задачу анализировать все списки «Жития Сергия» и приложенные к нему «чудеса», отмечу только, что в древнейших версиях «Жития Сергия» о построении Троицкого собора рассказывается в особом сказании «о проявлении мощем святаго». В нем сообщается о чудесах над гробом Сергия «минувшим 30 летом по преставлении святаго» и открытия его мощей. Если принять во внимание, что Сергий умер в 1391 году, то события, описанные в «Сказании», относятся к 1421 году. Сергий явился во сне некоему властелину из удела князя Владимира Андреевича, и тот рассказал об этом игумену Никону. Однако они оба умолчали о видении «до времяне подобна». Только после этих видений замыслили, «помыслиша въздвигнути церковь камену», что было действительно около 1422 года.

После сооружения церкви и произошло открытие мощей.

В «Сказании» нет ни слова о росписи собора и скорой смерти Никона. Наоборот, сообщается, что Никон еще прожил довольно долгое время: «По сем же времени великого Никона препроводив лета довольна в великих трудех, в всем последуя своему отцу, добре упас врученную ему паству, к Господу отъиде».

В некоторых списках Пахомиева «Жития Сергия» нет указания на 30 лет, прошедших со смерти Сергия до открытия его мощей, а сказано просто: «Минувшим же летом по преставлении святого». Зато упоминается, что Никон был игуменом 36 лет.[1081] Прибавив 36 лет к 1391 году, году смерти Сергия, мы получим дату смерти Никона: 1427 или 1428 года. Эту дату показывают иконописные подлинники и прямо сообщает один Летописец, бывший в руках у Карамзина: «Преставись игумен Никон, чудный старец». Карамзин отнес это известие к 1428 году, но Никон умер 17 ноября. Следовательно, в переводе на современное летосчисление эту дату можно перенести и в 1427 год.[1082]

«Сказание о преложении мощей» явно составлено на основе «Жития Сергия» с поправками Пахомия, потому что в нем даже не упоминается о великом князе Василии Васильевиче, князь же Юрий Дмитриевич назван «великодержавным». Такое «Сказание» могло быть написано между 1432–1446 годах, но не позже 1447 года, когда Василий вновь сел на великокняжеский стол.

Установление даты создания «Сказания о преложении мощей» имеет большое значение для правильного понимания тех условий, при которых создавался Троицкий собор. «Сказание» совершенно молчит о великом князе Василии Васильевиче, и создается впечатление какой—то оппозиции троицких монахов великому князю, совершенно пренебрегающему интересами большого монастыря. Документы, однако, рисуют нам обратную картину – большого участия великих князей в собирании монастырских земельных имуществ. Сохранилось довольно значительное число жалованных грамот, данных монастырю Василием Дмитриевичем и Василием Васильевичем, причем некоторые из этих грамот датируются временем сооружения и росписи собора в Троицком монастыре. Позже троицкие чернецы стали поддерживать Юрия Дмитриевича в его борьбе с Василием Васильевичем. Но это более позднее время, когда неблагодарные и коварные троицкие чернецы забыли уже благодеяния, оказанные монастырю двумя великими князьями.

Таким образом, в историю построения и росписи Троицкого собора необходимо внести соответствующие поправки. Собор сооружался и расписывался при явной помощи великих князей, сначала Василия Дмитриевича, позже его сына Василия Васильевича, а не Юрия Дмитриевича и его сыновей, как вытекает из «Сказания о преложении мощей». В таком случае и участие в росписи Троицкого собора, по нашему предположению, великокняжеских или митрополичьих живописцев – Даниила иконника и Андрея Рублева – находит полное объяснение.[1083]

По «Сказанию о преложении мощей» в издании 1646 года, Никон построил каменный собор и его «подписанием чюдным и всяческими добротами украсив», после чего «Сказание о преложении мощей» добавляет следующую деталь, имеющую непосредственное отношение к Андрею Рублеву.

Передаем это место в «Сказании» в переводе на современный язык: «Нужно нам помянуть и о следующем: удивительно, как исполнилось желание преподобного отца настоятеля Никона, упрошены были им чудные добродетельные старцы живописцы, Даниил и Андрей преждеупомянутый, которые всегда духовное братство и любовь великую к себе приобрели, и как украсили росписью церковь эту в конце своего богоугодного и блаженного жития, так и к Господу отошли, в близости друг к другу, в духовном союзе, как и здесь пожили, и эту последнюю роспись оставили на память себе, как она для всех видима».[1084]

Из этого рассказа выясняется особое, выдающееся положение Даниила и Андрея. Игумен крупнейшего монастыря не просто поручает им работу, а умоляет их расписывать церковь. Иконописцы умирают вскоре после окончания своих работ, но время их кончины не указано.

В «Сказании о преложении мощей» нет ни слова о том, где же жили старцы—иконописцы, где они работали. Нет и точного указания на время смерти Андрея Рублева и Даниила, а также на их работы в Андрониковом монастыре. Роспись Троицкого собора названа их последней росписью («писание конечное»). Говорится только, что смерть Даниила и Андрея Рублева последовала вскоре после окончания ими работ по росписи Троицкого собора, иными словами, отсутствует точная дата их смерти.

О событиях, переданных в «Сказании о преложении мощей», имеется и другой рассказ. В Софийской второй летописи, где приводится отрывок из «Жития Никона», говорится, что Никон воздвиг прекрасную каменную церковь и решил ее украсить росписью. Дальнейший рассказ даем в переводе: «Преподобный, побеждаем великим желанием, верою, пребывал в том неизменно, чтобы своими очами увидеть церковь завершенною и росписью украшенною. Он быстро собирает живописцев, людей замечательных, всех превосходящих, в добродетели совершенных, Даниила именем и Андрея, спостника его, и неких с ними. А они спешно творили это дело, как бы предвидя духом скорую духовных этих людей и живописцев смерть и свою кончину, что вскоре по совершении дела и было. Но Бог помогал окончить дело преподобного. И вот они усердно начинают и весьма разнообразными росписями украшают церковь, что может удивить всех и теперь, оставив это последнее произведение на память о себе.

После этого малое количество времени прожив, смиренный Андрей оставил жизнь и отошел к Господу первым, а затем и Даниил пречестный, спостник его, оба о Господе добро пожили и в старости глубокой конец приняли. Когда же Даниил хотел отрешиться от телесных уз, внезапно видит возлюбленного им, ранее умершего Андрея, которого желал увидеть, с радостью дух свой предает Господу».[1085]

В этом «Сказании» смерть Андрея и Даниила связывается со смертью игумена Никона в 1427 году. Таким образом, если верить Софийской второй летописи, Андрей Рублев умер до 1427 года, то есть раньше игумена Никона. Однако в записи Софийской летописи, вернее – в ее источнике, отсутствует указание на роспись Андроникова монастыря. Сообщение о ней находим в другом «Сказании».

Это «Сказание» имеется в «Житии Никона», помещенном в издании 1546 года (приводим в переводе): Никон «вскоре собрал людей живописцев, в добродетелях совершенных, Даниила именем и спостника его Андрея, и прочих с ними. И быстро дела начинают и украшают (церковь) самыми разнообразными росписями, так что можно удивлять и всех ее видящих. И окончив все, они уходят в один из монастырей богоспасаемого града Москвы, Андрониковым именуемый, и там церковь во имя Всемилостивого Спаса также росписью украсив, последнее творение на память себе оставили. И недолго пожив, Андрей, покинув жизнь, отошел к Господу, также и спостник его Даниил, оба добро пожили и в старости великой были, благой конец приняли. Ведь, когда Даниил хотел отрешиться от телесных уз, внезапно он видит возлюбленного им Андрея, призывающего его. Он же, увидев того, кого желал (видеть), великой радости исполнился. Братия же тут стояла, и он поведал ей о пришествии своего спостника и тут предал дух. Там же бывшая братия видела его смерть и правильно поняла, почему блаженный Никон ускорил расписывание церкви. Ведь он знал о скорой смерти этих духовных людей, поэтому братия и великую благодарность ему воздала».[1086]

Из последних слов о том, что Никон ускорил подписание церкви, предвидя скорую смерть, делают вывод, что Андрей и Даниил умерли раньше Никона, смерть которого датирована 17 ноября 1427 или 1428 года. Но это неверно, так как речь идет не о смерти Никона, а о смерти Андрея и Даниила. Они были еще живы при Никоне, смерть которого произошла вскоре после завершения росписи Троицкого собора; Никон «по совершении же церковном мало пребыв». Таким образом, роспись церкви в Троицком монастыре относится к 1425–1428 годам. «Житие Никона», как мы видели, прямо говорит о том, что роспись собора в Андрониковом монастыре была последней работой Андрея Рублева, совершенной им вскоре после окончания росписи собора в Троицком монастыре.

Обратимся теперь к вопросу о том, что представлял собой Андроников монастырь в XV веке. Монастырь был основан митрополитом Алексеем после его возвращения из Орды, но еще при жизни великого князя Ивана Ивановича, то есть около 1359 г., как об этом говорится в «Житии митрополита Алексия», а не в 1360 г.[1087]

Алексей воздвиг великолепный храм и поставил в нем икону Спасителя, назвав монастырь Спасским. «И тако вскоре абие создана бысть церковь зело красна».[1088]

Игуменом в монастыре был поставлен Андроник, устроивший в нем общее житие для монахов. Андроник еще юношей постригся в Троицком монастыре и прославился своим иноческим житием. Как и многие другие монахи, он «задумал покинуть Троицкий монастырь» и «сотворити свои монастырь».

В Епифаниевой редакции «Жития Сергия» с изменениями, приписываемыми Пахомию, добавлено, что Андроник был «рода отчества святого Сергия града Ростова» и тот его очень любил. Впрочем Пахомий уже опускает слова о том, что Андроник своими подвигами вызывал удивление самого Сергия.[1089] Причины, по которым митрополит просил отдать ему Андроника, объяснены у Пахомия желанием иметь одного из учеников Сергия «на строение монастыря». Об освящении монастыря сказано подробнее: митрополит «устрои месту тому игумена Андроника строити монастырь и вдасть ему еже на потребу довольно и дав благословение и отъиде … и бысть обитель велика зело, еже и ныне видима есть нами, строить стройна и честна церковь камена красна и подписана чюдно зело».[1090] Из этих слов можно вынести представление о том, что каменная церковь в монастыре была построена уже в XIV веке, при митрополите Алексее, но это едва ли верно: первый монастырский собор был деревянным, как это видно из «Жития митрополита Алексия», написанного митрополитом Киприаном, следовательно, не позже 1406 года. Киприан говорит, что церковь была «зело прекрасна», но не называет ее каменной, тогда как о церкви Благовещения в Нижнем Новгороде тут же сообщается как о каменной.

Андроников монастырь уже вскоре после своего возникновения сделался одним из культурных центров тогдашней Москвы. Об этом говорят рукописи конца XIV – начала XV века, написанные в этом монастыре четким русским полууставом. Мы имеем полное право говорить о существовании «андрониковской школы» писцов. Особо следует отметить большое внимание, уделяемое в Андрониковом монастыре искусству рукописей. Так, андрониковский монах Анфим в записи к переписанной им рукописи 1404 года извиняется, что он написал ее нехудожественно («аще и нехудожне сию снискахом»), хотя рукопись написана прекрасным почерком, и речь идет, значит, о художественном оформлении книги.[1091]

В монастыре создавались и литературные произведения. В частности, сохранилось описание церемонии, происходившей в Москве при возвращении Дмитрия Донского после Донской победы. Описание это было составлено, вероятно, уже при митрополите Киприане и носит характер некоторого литературного сочинительства, хотя и связано с действительным событием.[1092] Таким образом, и Андроников монастырь связывал себя с победой русских войск на Дону.

История монастыря в первой половине XV века остается неясной. Об этом свидетельствует Синодик Андроникова монастыря, где показаны три первых его игумена: Андроник, Савва и Александр. По Строеву, Андроник умер 13 июня 1374 года, после него был Савва, упомянутый 24 октября 1403 года, затем Александр, по Строеву, не раньше 1427 года, вслед за ним Ефрем и Исаакий.[1093] Савва действительно еще жил в 1410 году, когда он вместе с Троицким игуменом Никоном был свидетелем при составлении завещания Владимира Андреевича Серпуховского.[1094] Время смерти Саввы неизвестно. По Строеву, он был еще игуменом в 1410–1420 годах.

Н. Н. Воронин и В. Н. Лазарев в «Истории русского искусства» почему—то датируют построение собора временем «до 1427 г.», упоминая тут же игумена Александра, который, по Строеву, сделался игуменом Андроникова монастыря «после 1427 г.».[1095] Между тем в своих работах П. М. Строев отличался крайней пунктуальностью, и совершенно непонятно, почему предложенная им дата полностью игнорируется. В реставрированном виде, как и в реконструкции П. Н. Максимова, собор Андроникового монастыря носит явно нерусские формы, напоминает сербские церкви. Не входя в оценку правильности реставрации, отмечу только, что связи с Сербией в начале XIV века были довольно оживленными. Напомним о Лазаре Сербине, построившем городские часы в Кремле в 1404 г.[1096]

Правда, известие о построении «часомерья» в Кремле отделено от начала игуменства Александра двумя десятилетиями, но ведь и роспись собора во Владимире Андреем Рублевым отделена от росписи Троицкого собора таким же промежутком лет. Поэтому участие серба Лазаря в постройке собора в Андрониковом монастыре не так уже невероятно. К тому же боевые часы, поставленные Лазарем Сербином, как показывают миниатюры лицевых летописей, представляли собой своеобразное башенное сооружение, наподобие часозвони.

В той же повести о начале Андроникова монастыря, вставленной в состав «Жития Сергия», рассказывается, что после первого игумена Андроника игуменом в монастыре стал Савва: «По времени же в оной обители бывшу игумену Александру, ученику предупомянутого игумена Саввы, мужу добродетелну, мудру, изрядну зело. Так же и другому старцу его именемь Андрею, иконописцу преизрядну, всех превосходящу в мудрости зелне, и седины честны имея, и прочии мнозе. Сима добре строящима обитель благодатию Христовою и сотворше совет благ с братиею и Богу помогающу создаста в обители своей церковь камену зело красну и подписаниемь чюдным своима руками украшена в память отець своих, си же до ныне всеми зрится».[1097] Слова «сима добре строящима обитель», написанные в двойственном числе, относятся к Александру и Андрею и подчеркивают особую заботу Андрея Рублева об Андроникове монастыре, где он, видимо, был не просто монахом, а соборным старцем, управлявшим вместе с игуменом и другими соборными старцами обителью, где и был похоронен.

В этой записи отсутствует указание на Даниила, старшего товарища Андрея Рублева, и это не случайный пропуск. По «Житию Никона», получается, что Даниил умер в Троицкой Лавре, где и была сделана запись о его видении.

Присутствующие при кончине Даниила монахи («тамо сущая братия») – это троицкие монахи. Именно они воздают похвалу троицкому игумену Никону, предвидевшему скорую кончину живописцев. Здесь мы, видимо, находим объяснение тому странному противоречию в житиях Сергия, по которому оказывается, что Андрей Рублев умирает то в Троицком монастыре, то в Андрониковом монастыре в Москве. В XV веке еще помнили, что Даниил иконник умер в Троицком монастыре, но прославлен был не столько Даниил, сколько Рублев. Тогда уже стала складываться легенда, что и Рублев умер в Троицком монастыре, хотя другие сведения говорили о его похоронах в Андрониковом монастыре.

В позднейших сказаниях Андрей Рублев заслонил собой своего старшего товарища, по—монашески «спостника», то есть вместе с ним постившегося. Стоглав говорит об иконах, которые надо писать по образцу Рублева, и не упоминает о Данииле. Между тем приведенные выше свидетельства о дружбе Андрея и Даниила дают и любопытную деталь о самом Андрее, называя его смиренным. Это, возможно, настоящая характеристика великого художника как человека простого, негордого, кроткого.

Последнюю свою работу Рублев выполнял в Андрониковом монастыре, на этот раз уже без Даниила, о котором не упоминает сказание о начале Андроникова монастыря. Это произошло после 1427 года.

Последняя, «конечная», работа Андрея Рублева проводилась в Андрониковом монастыре при игумене Александре, который, по Строеву, стал игуменом не раньше 1427 года. Эта дата сходится с примерной датой окончания росписи собора в Троицком монастыре. Следовательно, собор в Андрониковом монастыре расписывался в 1428–1430 годах.

Подведем некоторый итог, конечно, сугубо предположительный, об основных датах в жизни Андрея Рублева. Он родился около 1360 года, в 1395 году, вероятно, уже принимал участие в росписи церкви Рождества в Кремле, в 1405 году расписывал собор Благовещения в Кремле, в 1408 году принимал участие в реставрации Владимирского собора, в 1410–1412 годах предположительно работал в Люблине, в 1415–1420 годах снова работал в Москве и в Звенигороде, в 1425–1427 годах расписывал собор в Троицкой Лавре, в 1428–1430 годах выполнил свое «конечное рукоделие» в Андрониковом монастыре.

Андрей Рублев умер, окруженный славой величайшего мастера своего времени. И вокруг его имени тотчас же стали слагаться легенды. Красивейшую из них передал Иосиф Волоцкий: Андрей и Даниил, неразрывно связанные друг с другом «духовным союзом», даже праздники проводили в созерцании живописи, раздумывая о новых творческих замыслах. Кто может проникнуть в замыслы великих творцов, кто сумеет разгадать, какие живые люди воплотились в трех юношах «Троицы», так необычно, не по—юношески грустных, кто воплотился в ликах апостолов владимирских фресок с их русскими лицами, такими необычными для византийской живописи. Об этом мы можем только гадать и делать предположения.

Но образы эти стоят перед нашими глазами и восхищают нас, как восхищали современников Андрея Рублева и будут восхищать всех любящих прошлое и настоящее русского народа.