ПАШНЯ И ЛЕС

Как показывают сохранившиеся писцовые книги, Московский край в XVI в. был уже сильно распахан. Причину этого трудно искать в особо благоприятных почвенных условиях подмосковных районов, как это делал покойный П. П. Смирнов, так как почва Подмосковья не принадлежит к числу особо плодородных.

Лучшие земли лежали к югу и юго—востоку от Москвы, но и здесь «худая» и «середняя» земля преобладала над «доброй». Так, в некоторых селениях Васильцова стана, примыкавшего к Москве с юго—востока, считалось пашни «доброй земли» 100 четей, «середней земли» – 400 четей и «худой земли» – 400 четей.[809] Следовательно, тут «середняя» и «худая» земля явно преобладала над «доброй». В северных же и западных подмосковных станах постоянно встречаем указания на «худую землю». В Рузском уезде, например, некоторые села обладали только «худой землей», у других количество «середней земли» не превышало ¹ / 5 всей пашни.

Поражает и большое количество пахотных земель, лежавших в Подмосковном крае под перелогом или поросших лесом («пашни лесом поросло»). В описаниях про некоторые земли, покрывшиеся кустарниками, так и говорится: «кустарем поросло». Иногда вместо кустарника отмечается поросняк: «и поросником поросло».[810] «Поросняк», по Далю, – мелкий кустарник с преобладанием ивняка.

В поисках новых пашен лесные пространства распахивались довольно безжалостно, и Н. А. Рожков, писавший на основании писцовых книг о недостатке леса в Московском крае, не был уже так далек от истины, как укорял его В. О. Ключевский. Ошибка Рожкова была в том, что относительный недостаток леса при некоторых селах он распространил на весь Московский край. Огромные лесные массивы еще стояли в XVI столетии в Московском крае в болотистых и малодоступных по тому времени местах, далеких от больших городов и селений. Но в более населенных местностях лес ценился высоко. Во многих случаях отмечалось качество леса: «у деревень рощи в бревно 20 десятин да в кол и в жердь 100 десятин».[811] Это явный показатель того, что ценился не просто лес, а его качество. Многие территории Московского края были покрыты мелким лесом «в кол и в жердь» – следствие усиленной вырубки леса, а также оставления земли под перелог. Лес, принадлежавший Белопесоцкому монастырю под Каширой, описывается по всем его видам: «лесу пашеннаго кустарю 5 десятин, а непашеннаго лесу, болота, по реке по Оке по смете 15 десятин, да большаго лесу, бору, по смете и по сказке в длину на версту, а поперек полверсты».

Строевой лес ценился настолько дорого, что подарки лесными угодьями отмечались во вкладных книгах. В Махрищский монастырь, например, было дано по одному вкладу 7 десятин, по другому 10 десятин леса, «а цена 20 рублев». Значит, десятина леса стоила 2 рубля, столько же, сколько 20 четвертей ржи в урожайный год. Это прекрасная иллюстрация относительной дороговизны леса в Московском крае в XVI в.[812]

Еще в конце XV в. районы к юго—западу от Москвы были покрыты густыми лесами. Межевые грамоты рисуют перед нами эту лесную сторону. Лес, принадлежавший селу Почап, по словам старожильцев, «пошел и до Колужского рубежа», т. е. до границы с Калужским уездом. Характер хозяйства в этом районе довольно четко определяется спором о селище Зеленово, считавшемся принадлежавшим к названному селу. Зеленово отдавалось в аренду, «в наймы сена косити», в пашню, а также для различного рода лесных промыслов: лес секли и драли бересту на деготь.[813]

Громадный массив леса был расположен в излучине, образуемой Сестрой и ее притоком Дубной в том самом якобы «безлесном», по Н. А. Рожкову, Дмитровском уезде. Здесь и в начале XIX в. было очень мало селений, а монастырь, основанный при слиянии Дубны с Сестрой, получил характерное название Медвежьей пустыни. Обширные малопроходимые леса лежали на границе Московского края с Владимирским.