ЛЕКЦИЯ ЧЕТВЕРТАЯ

Сегодняшняя лекция будет посвящена другому виду документов XVII в., вернее, тем же самым документам XVII в., но в ином оформлении: не в виде столбцов, а в виде книг.

Следует сказать, что различие здесь мы имеем прежде всего в форме. Книга могла быть превращена в столбец, и обратно столбец мог быть превращен в книгу.

Доказательство этого мы видим в том, как было напечатано Соборное уложение 1649 г. В предисловии к Уложению мы читаем: «…К тому Уложенью на списке руки свои приложили. И с того Уложенья списан список в книгу, слово в слово, а с тое книги напечатана сия книга». Подлинный список Уложения в столбце с подписями нам хорошо известен. С него была сделана рукописная книга, и с этой книги было напечатано Соборное уложение в том же 1649 г.

И, тем не менее, несмотря на отсутствие различия в содержании, несмотря на то, что книга могла быть превращена в столбец и наоборот – столбец в книгу, мы находим между тем и другим видом документов различие в форме и некоторое различие в содержании.

В книгу писали такие документы, которые требовали постоянных справок, для чего столбцы, особенно большие столбцы, были неудобны. Этим и объясняется та особенность, что в приказах составлялись указные книги, т. е. книги, в которых записывались царские указы, – для скорейшего приискания отдельных указов.

Столбец, особенно большой столбец, представлял собою несколько хаотическое собрание различного рода документов.

В отличие от этого книга представляла собою документы, приведенные в систему.

Выше уже говорилось, что столбцы имели определенное удобство для работы. Но это удобство превращалось в совершенно обратное качество – неудобство, когда в столбцы выписывались большие и разнообразные статьи. Этим объясняется, что в налоговых делах, главным образом, пользовались книгами. Вероятно, это имело и еще одну причину – то, что книги, в конечном итоге, были больше предохранены от возможности подделок. Для установления подделки в столбце надо было развернуть весь столбец и посмотреть все его сставы. Для того чтобы изучить книгу, достаточно было перелистать ее страницы. А если имелась предварительная запись по листам, то можно было в какой—то мере знать, что подделок и подчисток в этой книге не сделано.

Конечно, мелкие документы, так сказать, текущего порядка, делались на столбцах. Поэтому если писцовые книги, как само название показывает, представляли собой книги, то выписи из писцовых книг по преимуществу в XVII в. писались на столбцах.

Эта еще не принципиальная, но важная для понимания особенность книг XVII в. как сборника документов, станет понятна, если вы вспомните, что собой представлял столбец.

Столбец представлял собою в сущности соединение ряда документов: расспросных речей, царских указов, отписок, явок, памятей. Крупные следственные дела, подобно следственному делу о восстании Степана Разина, оставляют странное впечатление, потому что они составлены из отдельных документов, склеенных вместе и потом не приведенных в достаточную систему, а имеющих только хронологический порядок.

Обратимся к вопросу, что собою представляет книга. Обычно рукописные книги XVII в. представляли собою целый ряд сшитых тетрадей. Тетрадь и составляла ту основу, из которой сшивалась книга.

Книги различались по четырем важнейшим форматам, которые, по старинным понятиям, были обозначены так: в полный, или дестный, лист, в лист, в четверку – формат в четверть листа, в восьмушку – половина этого листа.

В приказной практике, как правило, употреблялась наиболее удобная книга в четверку. Были, впрочем, и такие книги, которые делались в лист, а иногда даже в большой лист. Большой лист – это развернутый лист большой александрийской бумаги. Но это все—таки редкость. Обычно приказная и хозяйственная практика использовали формат в четвертку. Восьмушка, еще меньший формат, в приказной практике употреблялась очень редко. Это понятно. Восьмушный формат – совсем маленький, это домашний формат, который для приказной практики не имел значения.

Книги, составленные из отдельных тетрадей, как правило, переплетались. Список с переписных книг Владимирского уезда 1650 г. имеет такой переплет. Это – картон, обтянутый кожей. Обычно употреблялась деревянная доска, обтянутая кожей, по краям досок имелись застежки.

Приказные книги отличались одной особенностью: гораздо большей бедностью, чем книги, написанные для чтения.

В Посольском приказе и в других приказах во второй половине XVII в. употреблялся переплет, который принято называть «в сумку». Переплет «в сумку» построен по типу портфеля, т. е. одна сторона его вытянута и имеет такой хлястик, который закладывается дальше в сумку. В Посольском приказе эти переплеты «в сумку» часто употребляются. Название «в сумку», – старинное. Мой покойный учитель академик В. Н. Перетц употреблял другое название: «переплет портфелеобразный». Такой переплет портфелеобразный вы можете увидеть в Государственном историческом музее.

Надо сказать, что книги, в которые записывали документы, имели совершенно определенное назначение. И поэтому нам с вами надо будет остановиться на этих книгах как видах документов, как документов приказного происхождения, так и документов, относящихся к боярской, монастырской и просто частновладельческой практике.

На первом месте стоят книги, относящиеся к налоговой практике. Это прежде всего писцовые книги, переписные книги, дозорные книги, приправочные книги.

Писцовые книги существовали уже в XVI в. При этом надо отметить, что они в XVI в. были значительно богаче, чем писцовые книги XVII в., составленные вскоре после Смутного времени.

Какие же особенности писцовых книг? Писцовые книги ставили задачу дать для налоговых целей описание земельных владений, земельных угодий и тяглецов, т. е. плательщиков тягловых податей в городе и уезде.

Описание уездов велось по отдельным станам. Этому описанию предшествовала посылка писцов на место, обычно с писцовым наказом. Сохранились такие писцовые наказы, особенно от XVII в., говорящие, каким образом писцы должны составлять писцовые книги.

Писец обычно представлял собою крупного уполномоченного. Приезжал он вместе с подьячими, и здесь, на месте, уже происходило описание уезда. Начиналось оно обычно с описания города как центра уезда, а потом описывались отдельные станы.

Надо сказать, что описание это было далеко не стандартным, и на эту черту писцовых книг следует обратить серьезное внимание, потому что очень многие при работе над писцовыми книгами исходят из представлений о каком—то единстве писцовых книг и единстве писцовых наказов.

Что же входило в XVII в. в описание»

Перед нами Углицкая писцовая книга, относящаяся к 20–30–м годам XVII в.[998] Описание следует в таком порядке: «Стан Городцкой, а в нем села, и деревни, и починки, и пустоши за дворяны, и за детьми боярскими, и за приказными людьми, и за вдовами, и за недорослями, и за иноземцы в поместьях». Далее идет описание этих поместий. За описанием поместий следует описание монастырских и церковных владений.

Что собою представляло описание поместий» Чаще всего это краткие сведения, но тем не менее имеющие значительный интерес для историка. Например: «За Логином за Федоровым сыном Козиным в поместьи, по ввозной грамоте, за приписью дьяка Неупокоя Кокошкина 135 году, отца его поместье, три четверти деревни Харитоновы на реке Волге, а четверть тое деревни в поместье за Криком да за Нехорошим Тимофеевыми детьми Дедюрнева. На Логинову три четверти: двор помещиков, да крестьян: во дворе Федька Артемьев с братьею, с Климком да с Куземкою; да бобыли; во дворе… пашни пахатной середней земли 8 четвертей с осминою да перелог 3 четверти в поле, да лесом порозшие 8 четвертей в поле, а в дву потому ж, сена 19 копен, леса непашенного десятина…» А дальше идет описание пустошей. После этого подводился итог: «И всего за Логином Козиным в поместьи…» и т. д.

Надо отметить, что такое описание писцовых книг XVII в. далеко не характерно. Существовали писцовые книги, включавшие значительно большие подробности. И эта особенность писцовых книг, представляющая собою большую ценность, к сожалению, недостаточно изучена.

В писцовых книгах XVI в. мы встречаем, помимо хозяйственных описаний, описания, имеющие громадное значение для истории искусства и культуры вообще.

Дело в том, что писец описывал церковь и при описании делал некоторые указания о том, что собою представляла церковь. Если эта церковь была каменной, что было редкостью, это всегда отмечалось. Деревянная обычно обозначалась в трех видах: деревянная – верх шатром; клетская – построенная по типу дома; и «на каменном деле» – по образцу каменных церквей, последнее – не вполне ясное обозначение, по моим предположениям, по типу каменных церквей, – пять куполов. Некоторые считают, что выражение «на каменном деле» означает, что церковь стояла на каменном фундаменте.

Дальше описывался «Бог милосердный», т. е. иконы. А затем – книги. И благодаря этому мы в состоянии представить себе довольно точно библиотеки отдельных монастырей и церквей в XVI в. Благодаря этому могли установить существование печатных книг XVI в., которые не известны были нам и которые, по—видимому, надо причислить к изданиям XVI в., не имеющим выхода, т. е. листов, обозначающих время их издания.

Можно только пожалеть, что указания на эти книги не были использованы в свое время, когда традиции более раннего времени существовали сильнее, чем теперь, через 100 лет.

Но я могу отметить, что еще 30 лет назад мне пришлось встретиться с очень любопытным явлением: в церквях Дмитровского уезда сохранились иконы, относящиеся к XVI в. и даже описанные в писцовых книгах. Это очень интересно, потому что на этом основании можно сказать, как они описывались в XVI в., в XVII в. и т. д.

Если теперь вы перейдете к вопросу о том, что собой представляли переписные книги, то вы обратите внимание, что к середине XVII в. в налоговой политике российского правительства произошли большие изменения.

В основу переписных книг был положен учет всего податного населения. Переписные книги первоначально служили основанием для крестьянской крепости. Но одновременно они служили налоговым источником. К этому времени основной фискальный интерес сосредоточился на самих тяглецах, поэтому угодья в переписных книгах описывались гораздо слабее и с точки зрения только доходов. Вообще переписные книги гораздо беднее писцовых книг по содержанию. Но для учета населения они полнее, потому что туда вносилось обычно все тягловое население.

Кроме того, существовали еще дозорные и приправочные книги. Дозорные книги делались иногда по требованию населения, которое просило «дозорителя», т. е. составителя книги, составить дозорную книгу, которая исправила бы то, что накопилось со времени составления писцовой книги. Ведь между переписями проходило длительное время, и для исправления сведений необходимо было составить дозорную книгу.

Приправочные книги составлялись как справки к писцовым и переписным книгам.

Необходимость составления дозорных и приправочных книг станет понятна для вас, если вы учтете, что большинство населения к началу XVII в. после Смутного времени пользовалось писцовыми книгами XVI в. Между тем, во время польско—шведского, так называемого литовского, разорения многие города были разорены целиком. Необходимо было составлять новые писцовые книги, это было чрезвычайно длительно и, кроме того, дорого, – в этих случаях и составлялись дозорные книги.

Такие дозорные книги составлялись и между валовыми переписями помимо требований по ряду других причин. Дело в том, что подобные книги нужны были, так как население всегда обладает текучестью. А вы сами знаете, что в XVII в. нередко были такие случаи, когда тяглецы бежали из города и уезда, а взимание налогов проводилось по той же переписной или писцовой книге, как было установлено раньше.

Я должен отметить, что сами по себе все писцовые, переписные, дозорные, приправочные книги отличаются очень большим разнообразием. И это их разнообразие заставляет внимательно относиться к некоторым видам книг. Иногда оказывается, что по каким—либо причинам составляется новый документ, включавший и чрезвычайно любопытные сведения, которых мы не найдем в обычных переписных или писцовых книгах.

Обратимся теперь к вопросу о том, что дают писцовые книги и чего в писцовых книгах искать нельзя, т. е. проведем то критическое рассмотрение источника, которое мы проводили раньше с вами по отношению к другим приказным документам.

Прежде всего, нельзя требовать от писцовых книг полноты сведений. Иногда неполнота писцовых книг зависела от условий, при которых полагалось описывать ту или иную местность. И этим объясняется то, что исследователи, которые верят целиком писцовой книге как источнику, безусловно верному и точно изображающему картину населения того или иного времени и района, нередко ошибаются.

Приведу очень яркий пример такой неполноты, с которым мне пришлось встретиться в мои молодые годы. В 1624 г. в сотной выписи был описан город Дмитров. В этой сотной 1624 г. вы находите указание, что в Дмитрове было всего 108 тяглых дворов. А когда возьмете другие документы, то вы найдете еще описание Конюшенной слободы, находящейся в Дмитрове за рекой. Еще во время моей молодости эти две части города резко различались. В Конюшенной слободе, которая находилась в дворцовом ведомстве, было 60 дворов. Если сложить, то город представляется в 168 дворов; он становится, следовательно, гораздо больше, вполовину больше. Если возьмете переписную книгу 1705 г., то окажется, что в Дмитрове 188 дворов. Из других источников известны 87 дворов Конюшенной слободы и 25 дворов Борисоглебской слободы. Опять одна треть города оказалась неописанной.[999]

Этим, между прочим, объясняется очень большая ошибка, которую делают наши исследователи, когда говорят о городах конца XVI в. как о городах запустевших.

Мы встречаемся с явлением чрезвычайно странным. Возьмем хотя бы Коломну конца XVI в. По писцовым книгам, там мы встречаем ничтожное количество посадских людей. А когда сосчитаем всех людей в городе, то оказывается, что город не запустел. Произошло большое явление, произошло не запустение города, а переход посадского населения в беломестцы. Совершенно естественно представить себе, что монастырская слобода имела ремесленников, среди которых были и повара, и сапожники, и продукция их не могла быть рассчитана на монастырь, где жили 50 человек братии. Этот уход ремесленного человека под другую юрисдикцию особенно распространился в XVI в. Поэтому и Рязань, по рязанским писцовым книгам, кажется совершенно пустынной с точки зрения посадского населения, а когда вы сосчитаете все население, которое можно отметить как городское, то оказывается, что население Рязани было довольно значительным.

И вот эта особенность писцовых книг иным историкам очень мешает дать реальную картину русского города XVI в. и, вероятно, XVII в., так как по целому ряду причин в писцовых книгах описание некоторых слобод не помещали.

При изучении писцовых книг необходимо иметь в виду и большую пестроту описания. Были писцы, которые по тем или иным причинам умалчивали некоторые интересные для нас подробности в описании. Другие, наоборот, были чрезмерно словоохотливы и вносили такие данные и названия, которые не были как будто вызваны непосредственной необходимостью этого описания.

Наконец, не надо забывать о прямой утайке и населением, и писцами различного рода объектов описания. Утайка могла производиться простым путем – достаточно было в писцовом наказе не написать, что нужно заняться такой—то слободой, и она оказывалась пропущенной. Какой—то элемент неточности всегда был в писцовых книгах.

Это прекрасно знало правительство. Так, в 1614 г. правительство Михаила Федоровича, посылая своих писцов в уездные города, дало одному из писцов следующий наказ: «А вы будете учнете дозирати не прямо ж, и от того учнете посулы и поминки имати, а после про то сыщетца, и вам от нас быти в великой опале. А однолично б есте дозирали прямо и учинили нам перед прежним прибыль, а не учините прибыли, и мы пошлем с Москвы иных дозорщиков, а вам за то от нас быти в великой опале».[1000]

Это уже крик совершенно бесполезный. Никаких других дозорщиков посылать не могли, а первого дозорщика подозревали в возможном жульничестве. Это постоянное явление, с которым приходится сталкиваться в писцовых наказах.

Итак, писцовые книги отличаются, во—первых, неполнотой сведений; во—вторых, неясностью, потому что те или иные угодья или какие—нибудь статьи дохода не вошли в книгу. То же самое, в сущности, относится и к переписным, приправочным и дозорным книгам.

Поэтому очень важно предостеречь заранее, что можно найти в писцовых и переписных книгах, а что нельзя, и какие ошибки может сделать исследователь.

По этому поводу есть очень интересная статья Г. Е. Кочина «Писцовые книги в буржуазной историографии».[1001] Г. Е. Кочин последовательно рассматривает, как буржуазная историография относится к писцовым книгам.

Следует сказать, что до середины прошлого века писцовые книги были чрезвычайно мало известны в нашей исторической литературе. и это, конечно, не случайно, потому что даже для людей XVIII – первой половины XIX в. писцовые книги более раннего времени были не просто историческим документом, а документом, на котором нередко основывались владельческие права.

Когда впервые началось печатание в большом масштабе писцовых книг, чему в высокой степени способствовал Н. В. Калачов, тогда вообще в связи с общим повышением интереса к экономической истории стало развиваться изучение не столько писцовых книг, сколько экономической истории на основании писцовых книг.

И такие авторы, очень крупные, как и. Н. Миклашевский и А. С. Лаппо—Данилевский, были чрезвычайно заинтересованы писцовыми книгами и представляли себе, что на основании писцовых книг можно дать яркую картину прежнего состояния страны.

Но несколько позже началось более скептическое отношение к писцовым книгам. Д. и. Багалей в своей рецензии на книгу и. Н. Миклашевского, книгу, до сих пор представляющую значительный интерес, заявил, что книга и. Н. Миклашевского «представляет нечто среднее между исследованием и статистическим описанием».[1002] Тем не менее, этот неумеренный восторг и стремление свести все к таблицам, к статистике, очень ярко проходит в нашей исторической литературе.

Своего рода вершиной такого отношения можно назвать книгу Н. Ф. Яницкого, посвященную так называемому кризису в Новгородской земле в конце XVI в.[1003] Я нарочно это подчеркиваю, потому что в отличие от М. Н. Покровского Б. Д. Греков полагал, что в это время существовал кризис. Я думаю, что то, что считал Борис Дмитриевич показателем кризиса, представляет собою другое явление, представляет – революцию цен в XVI в. Здесь не стоит об этом говорить. и вот Н. Ф. Яницкий составил книгу почти целиком из одних таблиц. и в конце концов он ничего на этих таблицах не показал и ничего не доказал.

Поэтому такие крупнейшие исследователи, как В. О. Ключевский, Н. А. Рожков, С. Б. Веселовский – автор колоссального двухтомного труда под названием «Сошное письмо», – относились к этим книгам весьма критически. По словам С. Б. Веселовского, писцовые книги «не представляют достаточного материала для сколько—нибудь полного изображения экономического строя Московского государства».[1004]

Ясно, что в этой критической оценке, с одной стороны, есть то, что правильно отмечалось, – недостатки писцовых книг, которые не позволяют смотреть на них как на статистический источник, имеющий полную достоверность, а с другой стороны, все—таки нужно признать, что на основании писцовых книг может быть сделана некоторая условная статистика, как она делается всегда. И хотя эта условная статистика никогда не будет точной, она в некотором приближении дает представление о явлении.

Как это понимать» Просто. Книга Н. Д. Чечулина, посвященная московским городам XVI в., позволяет установить все—таки некоторые закономерности по количеству ремесленников, ремесла, торговли и т. д., которые отражены в писцовых книгах.[1005] Не следует только думать, что это может быть оформлено в такие таблицы, где все будет являться совершенно точным по отношению к действительности. Эти таблицы будут отражать только то, что имеется в нашем источнике, а то, что будет отсутствовать в нашем источнике, может быть лишь в какой—то мере, приближенно, установлено на основании писцовых книг.

И любопытно, что Н. А. Рожков, который к писцовым книгам относился довольно критически, сделал знаменитую ошибку, о которой потом нам рассказывали наши учителя в то время, когда мы, как и вы сейчас, сидели на университетских скамьях. Дело заключалось в следующем: Н. А. Рожков, пользуясь писцовыми книгами XVI в. и увидя, что там не упоминается о лесных угодьях, пришел к такой мысли, что леса на Руси в конце XVI в. были уже вырублены, эти колоссальные леса, которые, несмотря на варварское истребление их, стоят до нашего времени, почему, конечно, не случайно Л. М. Леонов в своем «Русском лесе» призывает к охране леса как одного из наших богатств. Эту ошибку Н. А. Рожкова отметил В. О. Ключевский.[1006]

Книги также употреблялись и в других сферах, главным образом в налоговой и финансовой политике, а также в хозяйстве крупных феодалов. Среди таких книг особое значение имеют таможенные книги и приходо—расходные книги.

Таможенные книги сравнительно поздно вошли в обиход историков. Да и в настоящий период таможенные книги частично только используются, несмотря на новейшие публикации. Большая публикация под редакцией покойного А. и. Яковлева в значительной мере показала, как трудно, в сущности, работать с материалом таможенных книг.[1007]

Книги эти представляют собою таможенные записи, которые производились в таможенных избах, и, как всякие записи о продаже и покупке товаров, они носят в некоторой степени случайный характер.

Тем не менее, таможенные книги представляют собою материал первостепенной важности и неоднократно подвергались обработке. В особенности это надо сказать про московскую таможенную книгу конца XVII в., недавно изданную Государственным историческим музеем под редакцией С. и. Сакович.[1008]

Но, как и другие материалы с такого рода записями, таможенные книги дают материал весьма разрозненный, так как сохранились они еще более случайно, чем писцовые книги.

Писцовые книги, как правило, имеют копии, хотя многие уезды совершенно пропущены, тем не менее, мы имеем и подлинные книги и копии, сделанные по ним для различного рода потребностей, в том числе и такие книги, которые находятся в частном владении.

Таможенные книги испытали другую судьбу. В сущности, это книги временного порядка. и, конечно, эти таможенные записи не могли иметь такого распространения, как писцовые книги. Сама работа над таможенными книгами до сих пор не получила еще сколько—нибудь широкого распространения. Вот почему этот материал ждет еще новых исследователей.

На мой взгляд, несколько ранее таможенных книг в обиход вошли другие книги финансового порядка, – это так называемые приходо—расходные книги.

Приходо—расходные книги представляют собою книги, в которых записывался приход и расход. Такие приходо—расходные книги составлялись в приказах, составлялись в дворцовых ведомствах, в монастырях, в церквах, в епископской резиденции, наконец, у крупных феодалов, бояр. Тип такой приходо—расходной книги можно представить по тем записям, которые имеются в книге 1662 г., составленной в вологодском епископском доме.

Надо заметить, что обычно приход и расход писался раздельно. и эта особенность чрезвычайно ценна, потому что можно до некоторой степени представить себе приход и расход того или иного учреждения. и приход, и расход, конечно, в значительной мере зависел от того, что представляло собой то учреждение, где составлялась приходо—расходная книга. Например, приходо—расходная книга в дворцовом хозяйстве нередко представляла собою книгу на покупку красок, на покупку одежды, на отпуск денег за изготовление того или другого изделия. Таким образом эту книгу скорее можно было назвать расходной книгой дворцовых ведомств.

Книги приходо—расходные в особенно большом количестве сохранились за XVII в. Но некоторая часть осталась и от века XVI.

Среди наиболее известных, пока еще не изданных книг, – книги [Иосифо]-Волоколамского монастыря конца XVI в. Так как Волоколамский монастырь был чрезвычайно близок к царскому двору, то в этих книгах, помимо прихода и расхода, мы найдем некоторые отголоски политических событий, особенно когда приезжали те или иные большие лица в монастырь, в том числе сам Иван Грозный. В книге за 1581 г. рассказывается о службе в монастыре по смерти царевича, убитого царем Иваном Грозным. Иван Грозный приезжал в монастырь каяться и внес большое количество различного рода подарков. Иногда бывают записи очень любопытные, в частности рисующие своеобразный быт дворца того времени. Например, в Волоколамском монастыре в записях мы встречаем ссылку на то, что в расход записали камчатную скатерть, «а взяли государевы люди».

В наших архивах есть замечательные собрания приходо—расходных книг. Наиболее замечательные из них находятся не в Москве, а в Архангельске. Это собрание книг Антониево—Сийского и Николо—Карельского монастырей. Собрание Николо—Карельского монастыря начинается книгами XVI в. и кончается книгами начала XIX в. Все эти книги сохранились в большом порядке.

Возникает опять вопрос о том, что можно получить от этих приходо—расходных книг и чего от них ждать нельзя.

В книгах встречается самый различный материал. Наиболее важным является в них тот материал, который относится к товарам и ценам. Для книг конца XVI в. очень большое значение имеют ссылки на зависимость крестьян, мастеровых, работающих на монастырь, и, наконец, ссылки на некоторые политические события.

Далеко не все сохранилось. Но некоторые уникальные книги изданы. Напомню об издании, которое недавно вышло под моей редакцией, – «Книга ключей и Долговая книга Иосифо—Волоколамского монастыря XVI в.»,[1009] где имеется роспись ремесленников на протяжении 30 лет и роспись ключей, т. е. феодальных пожалований, которые получали приказчики. Книга эта осталась без должного рассмотрения. Конечно, как и всякий материал, подобная книга может подлежать известной статистической обработке. Но надо сказать, что статистическая обработка зависит здесь, собственно говоря, от самого материала.

Скажу об одном явлении, с которым мне пришлось столкнуться. Если взять приходо—расходную книгу Иосифо—Волоколамского монастыря конца XVI в., вам бросится в глаза, что продажа сельскохозяйственных товаров: ржи или какого– нибудь другого зерна, скота, – там чрезвычайно незначительная. Если бы на этом основании я сделал вывод, что они сами все целиком съедали, то это оказалось бы совершенно неверным, потому что, оказывается, составлялась особая книга прихода и расхода хлеба. В приходо—расходную книгу вошли случайные записи, главным образом, такого характера: кто—нибудь подарил монастырю столько—то мешков ржи, и эту рожь продали. А настоящие приход и расход хлеба сюда не вошли, потому что они записывались отдельно.

По приходо—расходным книгам, старцы больше всего съедали рыбы. Это так и должно быть. Но опять—таки нужно иметь в виду, что в приходо—расходные книги некоторые статьи не входили. Например, статьи на покупку вина, хотя по другим материалам, по обиходнику Волоколамского монастыря, мы знаем, что вино пили «на великие кормы», а когда было «братии утешение великое», пили пиво и квас без меры.

Наряду с приходо—расходными книгами составлялись ужинно—умолотные книги. Что такое ужинно—умолотные книги» Это книги, в которых обычно записывалось, какие производились полевые работы.

Кроме такой финансовой, налоговой учетной сферы, книги употреблялись в значительной мере в посольских делах. И о них также в какой—то мере надо сказать.

Если вы обратитесь к делам Посольского приказа, то увидите, что посольские книги сохранились начиная с конца XV в. А вот столбцы – это по преимуществу XVII в. Хотя посольские книги относятся также и к XVII в.

Содержание посольских книг, в сущности, по характеру документов однообразно. Это статейные списки, царские грамоты, списки с грамот иностранных государей, отписки и расспросные речи. Они отличаются в зависимости от того, с какой страной происходили сношения. Такие посольские книги мы встречаем в турецких, крымских, польских и других делах.

Следует отметить, что материал этот очень важный и по своему качеству, потому что в посольских книгах мы встречаем изложение целого ряда событий, которые происходили за границей, и поступили к нам в виде отписок послов. Послы, как правило, занимались разведывательной деятельностью. Послы должны были дать характеристику того, что происходило при них в стране.

В этом отношении чрезвычайно интересны турецкие дела. Есть замечательная отписка, в которой рассказывается о войне Карла V с Турцией, так что можно составить представление о положении народа, о восстаниях в Турецкой империи и т. д. Такой же характер носят, например, английские дела. Знаменитое дело Эссекса в Англии и связанное с этим волнение передано нашим послом очень тщательно.

Я невольно думаю, ведь у нас тоже были послы от других стран, неужели от этих послов даже в XVI в. ничего не осталось в иностранных архивах. Мне не приходилось видеть издания таких документов, относящихся к нашей истории.

Пользуясь своим положением, послы иногда давали целый обзор того, что представляла собою та или другая страна. Так, Бухара XVII в. интересна по отпискам послов, которые показывают, какими богатствами отличалась Средняя Азия, и чего там не было.

При таком большом значении посольских дел как исторического материала не следует, однако, забывать о необходимости критического подхода к посольским делам. Сам характер посольской переписки исключает возможность думать, что в этой посольской переписке совершенно точно переданы все события, которые происходили внутри государства. Возьмем хотя бы с вами посольские дела, там постоянные наказы послам: «А будут спрашивать вас об опричнине», – послы должны были отвечать неопределенными словами: «Захочет царь – опричнину сделает, – это дело государево». Никакого официального объяснения не находим.

Вообще говоря, посольские дела в достаточной мере у нас не изучены или изучаются чрезвычайно узко. Хотя в некоторых случаях они могут дать и такой совершенно исключительный материал, как письмо Василия Грязного к Ивану Грозному и ответ Ивана Грозного, которые мы находим в крымских делах.

Кроме этих книг, мы должны обратить внимание еще на книги, которые составлялись в виде сметы для строительства городов, так называемые «строельные книги», а также на десятные списки служилых людей – материал чрезвычайно однообразный, но имеющий свое значение, особенно для военного историка.

И, наконец, следует обратить внимание на так называемые разрядные книги, которые представляли собою росписи полкам и воеводам. На них подробно останавливаться сейчас я не буду. Отмечу только, что на эту тему моим учеником В. И. Бугановым защищена интересная диссертация.[1010]

Разрядные книги составлялись в приказах. Но следует отметить, что большинство их дошло до нас не в приказных фондах, а в частных. Объясняется это простым явлением. Разрядные книги сделались основным документом для доказательства дворянского происхождения. И уже в XVI–XVII вв. они служили доказательствами в местнических спорах.

Такой же характер имели и родословные книги, большинство из которых дошло до нас в частных коллекциях, хотя в конце XVII в. и была составлена так называемая «Бархатная книга», основанная на более ранних «Государевых родословцах».

Следует заметить, что родословные книги и разрядные книги включают иногда важные и ценные материалы, но они требуют особенно большой осторожности. Это объясняется тем, что родословные и разрядные книги, как я уже говорил, служили для доказательства дворянского происхождения. И на основании этого появились, например, такие разряды, которые являются часто разрядами подложными. Таковы некоторые ливонские разряды, таковы разряды казанского похода, которые составлены по типу других разрядов, но сведения их очень смутные.

Что касается родословных книг, то и здесь, особенно в XVII в., многое вызывает недоверие.

Одна из таких книг была составлена родовитым подьячим по поручению определенных дворянских родов. Эта книга ставит своей задачей опорочить многие другие дворянские роды. И делается это довольно просто; например, рассказываются различные случаи, видимо, бывшие и не бывшие, говорится, что такой—то родственник такого—то или предок такого—то состоял в службе при царе Иване Васильевиче и тогда—то получил оплеуху. Оплеуха всегда будет записана в этой книге. Есть там другие показания, чисто сплетнического порядка, которые, видимо, очень тщательно собирались и записывались. Об этом имеется очень интересная работа Н. П. Лихачева «Разрядные дьяки XVI в.» и целый ряд других работ Н. П. Лихачева, который показал много интересных моментов.[1011]

В заключение я должен сказать, что этот короткий обзор книг XVII в., во—первых, не претендует на полноту, а во—вторых, он лишний раз подчеркивает, что в области источниковедения XVII в. нам предстоит провести еще громадную работу, которая только начинается.