НАЧАЛО РУССКОГО КНИГОПЕЧАТАНИЯ[1103]

О начале книгопечатания в России написано довольно много, и тем не менее некоторые вопросы, связанные с зарей русского книгопечатания, остаются до сих пор неясными. Вот на этих—то неясных и спорных вопросах начальной истории книгопечатания я и предполагаю остановиться в своей статье.[1104]

Почти 100 лет назад замечательные русские исследователи – любители книг и рукописей, хорошо известные в науке, А. Е. Викторов и Леонид – подняли вопрос о так называемых безвыходных русских изданиях. Эти издания приписывались другим замечательным исследователем нашей книжности, И. Каратаевым, южнославянским типографиям.[1105] Леонид на примере изучения некоторых старопечатных книг впервые доказал, что безвыходные издания вышли не из каких—то южных типографий, а являются произведениями, возникшими в России.[1106]

С тех пор эти безвыходные издания привлекают к себе внимание исследователей, вызывают различного рода споры, остающиеся доныне не полностью решенными.

Особенно тщательно изучались безвыходные издания в последние годы А. С. Зерновой, Т. Н. Протасьевой и отчасти автором этих строк.[1107]

Теперь уже можно считать доказанным, что первенцем русского книгопечатания является «Триодь постная» (сборник церковных песнопений во время Великого поста).

Тщательное исследование бумаги и записей на отдельных экземплярах «Триоди» убедительно показало, что эта книга возникла примерно в 1553–1555 гг. К этому времени и надо относить начало русского книгопечатания, которое завершилось спустя 10 лет выпуском роскошного, так называемого первопечатного «Апостола» 1564 г.

Как мы видим, «Апостол» не был на самом деле первой печатной книгой, выпущенной в России. Ему предшествовали «Триодь постная» и, возможно, некоторые другие книги (два издания Псалтыри, три издания Евангелия), тем не менее празднование выхода «Апостола» 1 марта 1564 г. может считаться законной датой, с которой начинается вполне достоверная книгоиздательская деятельность московских типографий, так как только в «Апостоле» 1564 г. мы находим послесловие, указывающее и место, и время издания этой книги.

Первопечатный «Апостол» явился своего рода официальным изданием, которому предшествовали безвыходные, практически пробные издания московских типографий.

Что дело происходило именно таким путем, доказывает не только послесловие «Апостола» 1564 г., но и сказания о начале книгопечатания в России, составленные в первой половине XVII в. в среде московских печатников, когда еще живы были воспоминания о деятельности первой типографии. В них несколько смутно и неясно говорится о том, что и до выхода «Апостола» «некии» еще несовершенным путем начали печатать книги.

На 1553 г. как на время начала книгопечатания в России, указывает и послесловие к «Апостолу» 1564 г., которое ранними исследователями нашей письменности читалось с некоторыми поправками в тексте, так как в послесловии слова о том, что в Москве начали изыскивать мастерство печатного дела в лето 7061 (1553) года считались ошибкой, поскольку тут же говорится, что это случилось в 30–е лето государствования царя Ивана Васильевича. Между тем 30–е лето царствования Ивана Васильевича падает не на 7061, а на 7071 г.

Сейчас уже можно считать доказанным, что никакой ошибки в послесловии сделано не было, и что речь идет о двух событиях. В 7061 (1553) году в Москве начали изыскивать, то есть изучать, мастерство книжного дела, а в 30–е лето государствования Ивана Васильевича (1563) построили Печатный двор, который и выпустил в 1564 г. первопечатный «Апостол». В одной своей работе я приводил и прямое свидетельство того, что книгопечатание в России началось в 1553 г. при митрополите Макарии.[1108] Таким образом, 1553 г. надо считать началом изыскания способов книгопечатания. В результате этих изысканий через 10 лет, в 1563 г., был построен на средства казны Печатный двор и предпринято издание «Апостола», вышедшего в свет 1 марта 1564 г.

Таковы даты начала русского книгопечатания, которые теперь, пожалуй, можно считать в какой—то мере бесспорными. Но далеко не бесспорны те побудительные причины, по которым книгопечатание в России предпринято было царской и духовной властью. Ведь книгопечатание в России с самого начала было делом государственным, официальным, и такой характер оно продолжало сохранять и дальше, на протяжении многих лет, по крайней мере, весь XVI век.

Причины, побудившие царя Ивана Васильевича и митрополита Макария начать книгопечатание, объяснялись по—разному. Большинство авторов обращало внимание на необходимость книгопечатания прежде всего как технического средства. И на самом деле, переписка книг от руки, производившаяся писцами до начала книгопечатания, была делом крайне трудоемким и дорогим. Следовательно, введение книгопечатания было своего рода закономерным актом для любой страны, желавшей развивать у себя книжное дело и просвещение.

Но, как обычно, не только технические выгоды определяли книжное дело. Особый интерес царская и духовная власть проявляла к книгопечатанию и по той причине, что книги уже в середине XVI в. были средством пропаганды не только тех или иных вероучений, но и определенных политических идей. Жалобы на плохих писцов и на небрежную передачу церковных текстов раздавались уже на Стоглавом соборе 1550 г. Соборное определение уделяло большое внимание различного рода церковным настроениям в тогдашней жизни России. Брожение умов, происходившее в России, было связано со многими новыми явлениями в жизни Европы того периода. После открытия Америки перед Европой предстал новый мир, существование которого до этого времени только предполагали. В экономическую жизнь вторгались новые веяния; в той или иной мере они проявлялись в экономической жизни России. Реформация, начавшаяся в Германии, за короткое время успела пустить корни и в соседней Польше и в Литовском великом княжестве. Новые веяния сказались и в России в появлении различного рода рационалистических взглядов, а порой в прямо еретических высказываниях; и, что самое поразительное, эти еретические высказывания, в том числе даже сомнения в существовании загробного мира, проникали в среду московского духовенства, связанного непосредственно с митрополичьим двором.

В этих условиях вполне понятно решение царя и митрополита Макария обратиться к книгопечатанию для установления единства в передаче церковных текстов. Книгопечатание в данном случае оказалось не столько средством дешевого переписывания книг для их распространения, сколько средством определенной церковной пропаганды. В этих условиях создалась почва для того, чтобы книгопечатание с самого начала оказалось под наблюдением церковных властей. Не случайно поэтому московские издания XVI в. стали указывать в своих послесловиях имена царей и митрополитов, при которых выпущены были те или иные издания. До сих пор еще не проведено сличение текстов безвыходной «Триоди» и двух без выходных Псалтырей, которые были изданы в Москве до первопечатного «Апостола», с текстами соответствующих рукописных книг. Эти издания, может быть, были пробными не только со стороны их внешности, но и со стороны текста. Первопечатный «Апостол» 1564 г. и явился той официальной церковной книгой, которую московские власти признали достойной для выпуска в свет.

Так представляются побудительные причины, заставившие царское правительство отказаться от переписки книг и перейти к книгопечатанию. Не воображаемые еретики заинтересованы были в книгопечатании. Наоборот, в утверждении единообразия церковных текстов заинтересованы были прежде всего и царское правительство, и духовная власть во главе с митрополитом. Ведь разногласия в чтении текстов именно и создавали опору для различного рода еретических вольнодумных высказываний.

Эта простая истина великолепно подтверждается известным делом о еретичестве Матвея Башкина.

Книгопечатание для пропаганды тех или иных церковных взглядов использовалось не только московскими властями. К этому прибегали и кальвинисты Литовского великого княжества, выпустившие для пропаганды своих идей известный Несвижский катехизис. Таким образом, книгопечатание в России было тесно связано с политическими и религиозными спорами, отразившими собой реформационные сдвиги, происходившие в то время в Германии и соседнем Литовском великом княжестве.

Как всякое нововведение, книгопечатание не явилось само собой из—под земли, оно было связано с развитием печатного дела в других странах. Поэтому совершенно напрасно доказывать, что наши первопечатники были людьми, не знавшими европейской типографской техники. К сожалению, у нас нет никаких свидетельств о том, как и откуда появилось книгопечатное мастерство в Москве. Первопечатники вырисовываются перед нами как самостоятельные создатели того технического дела, которое к тому времени стало уже достоянием всей Европы. Но некоторые свидетельства исторического порядка, да и самого печатного мастерства ведут нас в определенную среду. Об этой среде несколько загадочно упомянуто и в послесловии к первопечатному «Апостолу». Оно ссылается на то, что печатные книги в Москве выполнялись по образцу тех книг, какие выпускались в то время в Греции, Венеции и Фригии. Упоминание о Греции остается и до сих пор несколько непонятным. Какие греческие книги имеет в виду послесловие к «Апостолу» 1564 г.» Может быть, речь идет о тех греческих текстах, которые печатались уже в то время в Италии и некоторых других странах. Указание на Фригию более понятно. Под этим названием обычно понималась Италия. Действительно, Венеция была тем городом, который явился зачинателем славянского книгопечатания.

По времени своего издания первая славянская книга, обнародованная в Венеции, всего только на два года отстает от первенца славянского книгопечатания – Краковского Осмогласника 1491 года.

Вслед за венецианскими изданиями появились черногорские печатные книги, выпускаемые в Цетинье с 1493 года. Но настоящими образцами для русского книгопечатания могли послужить в первую очередь сербские издания середины XVI века. К сожалению, связи сербской книжности и сербского книгопечатания с русским книгопечатанием и книжностью до сих пор раскрыты очень слабо, несмотря на работы крупных югославских специалистов, подобных Радойчичу и Медако—вичу. Именно югославским ученым принадлежит честь раскрытия многих сторон деятельности сербской книжности XVI века.

Связи России этого столетия с далекой Сербией были оживленными и плодотворными. Они идут и через Афон с его сербским Хиландарским монастырем, и непосредственно путем сношений сербских монастырей с Россией. Об этом мной упоминается в другой работе, озаглавленной: «Россия и Сербия в XVI веке».[1109] Именно среди сербских изданий мы и найдем образцы печатных книг, которые по характеру своего шрифта и оформления особенно близки к русским первопечатным изданиям XVI века.

Участие сербских мастеров в начальной стадии изыскания печатного мастерства в России, таким образом, представляется вероятным, и можно только пожалеть, что, отыскивая иноземные образцы для первых русских печатных изданий, наши исследователи забывают о Сербии и ищут их в иных странах, с которыми Россия имела сношения, но никогда не имела той глубокой общности языка и культуры, которые связывают ее с южнославянскими странами.

Уже в свое время В. Е. Румянцев отмечал, что на Московском печатном дворе даже в XVI в. употреблялись термины итальянского происхождения[1110] – факт чрезвычайно выразительный, так как в XVII в. появление этих терминов в Москве кажется запоздалым. Но по традиции итальянские термины в книгопечатном деле могли задержаться на Московском печатном дворе уже с начального периода русского книгопечатания. Поэтому непонятный термин «штанба», соответствующий итальянскому термину stampa (печать), и появился в послесловиях книг Московского печатного двора.

Конечно, это утверждение, что навыки нашего книгопечатания пришли с юга, из Сербии, а при ее посредстве из Италии (Венеции), не означает, что на начальном русском книгопечатании не сказались другие влияния, в том числе и немецкие. Однако нельзя не пожалеть о том, что, отыскивая различного рода влияния, оказанные на начальное русское книгопечатание, наши исследователи пропустили в первую очередь ту страну, где зародилось славянское кирилловское книгопечатание, то есть Польшу. До сих пор не приведены сравнения с многочисленными польскими изданиями, хотя в польских печатных книгах XVI в. мы можем и должны в первую очередь искать образцы тех печатных украшений, которые вошли в обиход начального русского книгопечатания.

Как известно, деятельность московских первопечатников Ивана Федорова и Петра Мстиславца продолжалась недолго. Но нельзя пройти мимо того знаменательного факта, что и Иван Федоров, и Петр Мстиславец с самого начала своей деятельности не были простыми техническими работниками, а состояли также своего рода и редакторами, и «справщиками» изданных ими книг.

Иван Федоров сам называл себя «Москвитином». Прозвание Федоров – это его отчество, так как простые люди в то время обычно не имели фамилии, а называли себя по отцу.

Петр Мстиславец, судя по его прозвищу, происходил из города Мстиславля на Смоленщине. Впоследствии свою деятельность он и сосредоточил в Белоруссии. Его издания стали выходить в Вильне (Вильнюсе), тогдашней столице Литовского великого княжества, где значительную часть населения составляли белорусы.

Очень скупо говорят о первопечатниках послесловия выпущенных книг. Но из последующего мы узнаем некоторые детали, относящиеся к жизни Ивана Федорова. Сам он себя называет дьяконом церкви Николы Гостунского в Кремле. Эта церковь была построена в XVI в. и оказалась своеобразным центром, вокруг которого группировался особый церковный причт. В ней происходил и Собор 1553 г., направленный против московских еретиков. Дьякон Гостунской церкви, таким образом, принимал какое—то участие в этом Соборе и тем самым связывал себя с московским духовенством, приближенным к митрополиту.

В дальнейшем оказывается, что Иван Федоров уехал из Москвы за рубеж, в Литовское великое княжество, вместе с малолетним сыном Иваном. За рубежом Иван Федоров уже не называет себя больше дьяконом и не упоминает о своей принадлежности к духовенству. Возможно, это обозначает, что он успел овдоветь, но не захотел принять монашеский сан, как это принято было делать в России, где овдовевшие священники и дьяконы считались своего рода отщепенцами.

За рубежом Иван Федоров – уже не духовное лицо. Это печатник, это управитель магнатских имений, это выдающийся техник, принимавший участие даже в литье пушек.

Деятельность первопечатников прервалась вскоре после издания ими второй книги – «Часословца». Такое издание предназначалось не только для церковных целей. Это была и первая книга для обучения грамоте. Тяга к изданию книг, предназначенных не только для чтения церковных текстов, но и для обучения, проходит красной нитью и в дальнейшей деятельности Ивана Федорова. Уже на чужбине, во Львове, он выпускает букварь 1574 г., выпускает его для людей «греческого закона».

Тщательные поиски книг, возможно, обнаружат и другие издания первопечатных книг учебного порядка. Такими плодотворными поисками, уже давшими значительные результаты, ознаменовались труды английского ученого Симмонса, обнаружившего в английских библиотеках русские печатные издания XVI века, пока еще не найденные в России.

Загадочными и непонятными являются отъезд первопечатников из России и его причины. Известен рассказ Флетчера о том, будто бы Московская типография была уничтожена невежественными людьми. К этим невежественным людям воображение некоторых историков относило и переписчиков книг, которые якобы боялись конкуренции со стороны печатников. В этом связывании пожара типографии с переписчиками книг кажется наиболее странным отождествление книжных писцов с невежественными людьми. Ведь как раз средневековые русские переписчики книг, овладевшие грамотой и знакомые с письменностью, и были самыми образованными людьми московского населения XVI в. Нечего и говорить, что переписка книг на первых порах мало страдала от конкуренции книгопечатных заведений. Ведь и в XVIII в. оставались еще писцы, которым заказывалась переписка различного рода книг, так как рукописных книг и рукописных произведений было несравненно больше, чем печатных изданий.

Рассказ Флетчера представляет собой своего рода памфлет, направленный против русского православия, и это ярко выражено в самом сочинении английского путешественника.

Мне приходилось уже высказывать мысль, что отъезд первопечатников был связан с теми внутренними и внешними событиями, которые происходили в Восточной Европе между 1565 и 1567 гг. В это время военные действия между Россией и Литовским великим княжеством временно прекратились. В самом Литовском великом княжестве шли споры по поводу задуманной некоторыми польскими, литовскими, украинскими и белорусскими магнатами унии Литовского княжества с Польским королевством. К противникам унии принадлежали многие православные белорусские и украинские магнаты.

Одним из средств борьбы против надвигавшейся унии было распространение книжного просвещения и усиление православной пропаганды на Украине и в Белоруссии.

В этих условиях и состоялся переезд первопечатников к гетману Ходкевичу в его заблудовские владения. О добровольном переселении Ивана Федорова в заблудовские владения рассказывает одно свидетельство XVIII в., основанное на документе об учреждении заблудовского монастыря. По словам этого документа, Иван Федоров приехал в Заблудово по приглашению гетмана Ходкевича. Таким образом, не было никакого бегства первопечатников, они переехали в Литовское великое княжество по приглашению гетмана Ходкевича и с согласия царя Ивана Васильевича.

После отъезда Ивана Федорова и Петра Мстиславца за рубеж книгопечатание в Москве и не было прервано, и это уже является доказательством того, что рассказ Флетчера о сожжении Московской типографии не соответствует действительности.

Новая книга, Псалтырь, напечатанная в Москве в 1568 г., отличалась от изданий Ивана Федорова и Петра Мстиславца своим внешним оформлением, в частности своими фигурными инициалами. В самом послесловии к Псалтыри 1568 г. имеются признаки того, что эта книга отнюдь не повторяла традиций первопечатных изданий. Послесловие сообщает о Псалтыри как о первом издании, как бы совершенно игнорируя существование двух книг, напечатанных ранее в Москве, то есть «Апостола» 1564 г. и «Часовника» 1565 г. По крайней мере, можно так думать по словам: «И первие начаша печатати сию книгу пророческую часть». В «Апостоле» 1564 г. читаем совершенно такую же фразу, относящуюся к выпуску «Апостола»: «И первее начаша печатати сия святыя книги, деяния апостольска».

Псалтырь 1568 г. печаталась в смутное время опричнины, и это ярко отразилось в ее послесловии. Книга была начата 8 марта 1568 г. при митрополите Афанасии, окончена уже при митрополите Кирилле в том же году, 20 декабря. Таким образом, получаем ценное историческое свидетельство о смене митрополитов, происшедшей между мартом и декабрем 1568 года.

Как известно, митрополит Афанасий, при котором был напечатан «Часовник» 1565 г., был заподозрен Иваном Грозным в сопротивлении его намерению ввести опричнину и вынужден был уйти со своего поста. Кирилл принадлежал к тем эфемерным «московским первопрестольникам», которые недолго удерживались на своем месте после Афанасия.

Веяния опричнины отразились на всей фразеологии послесловия Псалтыри 1568 г., где Иван Грозный величается «крестоносным, боговенчанным, любомудрым царем над царями». Впоследствии почти такое же титулование присваивается Лжедмитрию I в «Апостоле» 1606 г.

Псалтырь 1568 г. печаталась двумя мастерами – Никифором Тарасьевым и Невежей Тимофеевым. Кто был первый мастер, неизвестно, но второй из них, Невежа Тимофеев, сделался основателем своего рода династии печатных мастеров конца XVI – начала XVII вв. Не будет никакой натяжки предположить, что и Тарасьев, и Тимофеев могли быть учениками московских первопечатников Ивана Федорова и Петра Мстиславца.

Прозвание «Невежа», может быть, надо считать самоуничижительным. Действительно, в послесловии к «Триоди постной» 1591 г. мастер Тимофеев говорит о себе в таких выражениях: книга напечатана «снисканием и труды мастера Андроника Тимофеова сына Невежи многогрешна пред Богом и человеки». Прославленный печатник говорит о себе монашески уничижительно, в то же время называя себя по образцу апостольских текстов не просто Тимофеевым, а Тимофеовом.

Московское книгопечатание к этому времени, видимо, настолько утвердилось, что для печатного дела не было уже необходимости обращаться к духовным лицам. Тарасьев и Тимофеев не имели духовного сана, в какой в свое время был посвящен Иван Федоров.

Псалтырь 1568 г. явилась прямым продолжением первых двух московских изданий, но, вероятно, не была единственной печатной книгой, выпущенной в Москве после отъезда первопечатников за рубеж. На это указывает существование безвыходных Евангелий с записями на них, которые ведут нас к 60–м годам XVI века.

Длительный перерыв в московском книгопечатании произошел вскоре после 1568 г., так как новая печатная книга с выходом появилась только в 1577 г., спустя девять лет после Псалтыри 1568 г.

Чем же объясняется этот длительный перерыв в деятельности Московской типографии»

Объяснить его можно следующим образом. В 1571 г. Москва пострадала от пожара во время набега крымского хана Девлет—Гирея. По современным сказаниям, это был один из самых страшных и памятных московских пожаров. О нем, видимо, и упоминает Флетчер, бесцеремонно приписывавший пожар 1571 г. и гибель Московской типографии «невежественной московской черни», возмутившейся против введения книгопечатания. К сожалению, этот тенденциозный рассказ Флетчера до сих пор остается в ходу у некоторых историков и даже увековечен в кинофильме, посвященном Ивану Федорову, хотя это никак не соответствует действительности. Ведь книги Московской типографии широко распространялись по всей стране и были утверждены авторитетами высшей церковной власти – митрополитами. Правда, и сейчас находятся любители различного рода сенсаций, которые на основании виньеток, взятых из немецких изданий, готовы заподозрить Ивана Федорова в еретических стремлениях, но это только увлечения людей, плохо знающих русскую действительность XVI в. Эта действительность вовсе не была абсолютно враждебной всем западноевропейским влияниям даже католического происхождения, и доказать это не так уж трудно. Достаточно сказать, что новгородский архиепископ Геннадий пользовался услугами католических монахов при составлении своей Библии, а митрополит Макарий в бытность его новгородским архиепископом содействовал переводу некоторых католических сочинений.

Русские печатники применяли различного рода уже выработанные способы украшения печатных книг, понимая различие между виньетками и содержанием книг значительно лучше, чем это делают иногда наши исследователи не исторического, а виньеточного порядка.

Псалтырь 1577 г., согласно ее послесловию, была напечатана «в тезоименитом новом граде Слободе». Это обозначение остается до сих пор нерасшифрованным. Некоторые ученые предполагали о возможности напечатания книги в Москве, в той ее части, которая была постоянной резиденцией самого царя Ивана Васильевича. Но в этом случае отсутствие упоминания о Москве остается непонятным. По—видимому, речь идет об Александровой слободе, которая в то время сделалась «градом» – укрепленным пунктом, обнесенным стеной. В этом случае мы имеем прямые указания на непосредственную заинтересованность Ивана Грозного в развитии книгопечатания.

В своей мрачной резиденции – Александровой слободе – царь создавал своеобразный культурный центр, собирая туда знаменитых певцов, заново распевавших церковные песнопения. И это, может быть, объясняет такое внимание грозного царя к изданию именно Псалтыри, заключающей в себе много церковных песен, исполнявшихся во время богослужения.

Печатным мастером, выпустившим новую книгу, явился тот самый Невежа Тимофеев, который напечатал Псалтырь 1568 г. На этот раз он уже назван своим полным именем: Андроником Тимофеевым сыном Невежей.

Пройдет 12 лет, прежде чем Андроник Тимофеев Невежа выпустит новую книгу с выходом – «Триодь постную» 1589 г… Перерыв длительный и с трудом объяснимый. Правда, ко времени этого длительного перерыва относятся печальные события, заканчивавшие долгое и бурное царствование Ивана IV.

Вскоре после 1577 г. «крестоносный» царь Иван, еще в 1568 г. называвший себя «царем над царями», увидел провал своей политики. Официально отменяется опричнина, Стефан Баторий вторгается в русские пределы и осаждает Псков – основную русскую твердыню на западной границе. От руки самого царя погибает его старший сын, царевич Иван Иванович. Одним словом, складывается обстановка, при которой развитие книгопечатания в России вступает в неблагоприятную стадию. Но вот что удивительно: и новый царь Феодор Иванович долгое время оказывается равнодушным к книгопечатанию. Пройдет пять лет его царствования, прежде чем возобновится книгопечатание в России. Это произойдет уже в то время, когда фактически правителем государства станет Борис Годунов, брат царицы Ир ины Федоровны Годуновой.

К 1589 г. царский шурин Борис Федорович уже крепко держит в своих руках кормило правления. При нем—то и получает свое новое развитие русское книгопечатание. Это вполне соответствует тому стремлению к нововведениям, которым отличался Борис Годунов, его тяге к просвещению и к поднятию престижа Российского царства.

Выход новой книги был явно приурочен к большому событию церковного и международного характера – к введению патриаршества в России. В послесловии к этому изданию и отмечено «первое лето патриаршества Иова».

Таким образом, воссоздателем книгопечатания явился Борис Годунов, действовавший при помощи своего ставленника патриарха Иова. С этого времени книгопечатание в России становится на твердые ноги, и его только на короткое время прервут страшные события междуцарствия, когда Москва окажется в руках чужеземцев.

И на этот раз мастером печатного дела явился Андроник Тимофеев, прозванный Невежей. В нашей исторической литературе справедливо признается культурный подвиг Ивана Федорова и Петра Мстиславца, но имя их продолжателя, возможно, их ученика, Андроника Тимофеева осталось почти забытым. А история русского книгопечатания связана с его именем неразрывно.

Андроник Тимофеев и его сыновья и продолжатели были теми мастерами, «тщаниями и трудами» которых создана была целая школа мастеров печатного дела. Изучение послесловий к печатным изданиям, выпущенным Андроником Тимофеевым, показывает, что в его лице перед нами выступает не просто мастер печатного дела, но и своего рода талантливый автор. С большим вероятием можно предполагать, что значительная часть так называемого «Пискаревского летописца» написана московскими печатниками, так как в нем большое внимание обращается на печатное дело. По словам этого «Летописца», «повелением царя и великого князя Бориса Федоровича печатали книги, евангельи, апостолы, минеи, общие триоди, постные и цветные, охтаи, служебники, а печатаны в рознех городех».[1111]

Сообщение о печатании различных книг при Борисе Годунове подтверждается существованием экземпляров многих печатных книг церковного содержания, изданных при царе Борисе, но известия о том, что эти книги печатались не только в Москве, но и в других городах, пока не нашли еще подтверждения. Они кажутся недостоверными для многих знатоков нашей древней печатной книжности. Но ведь и мысль о существовании безвыходных русских изданий, появившихся до «Апостола» 1564 г., казалась в свое время тоже малообоснованной, а теперь может считаться вполне доказанной. Например, «частная» типография могла принадлежать Строгановым наряду с их иконописными мастерскими. Строгановское наследство до сих пор еще полностью не исследовано даже после специальных работ А. А. Введенского.[1112]

Печатный двор в Москве становится центром не только книгопечатания, но и распространения книг. При этом уже в конце XVI в. он ведет торговлю книгами, притом в неожиданно больших размерах, как это показывает один совершенно уникальный документ, относящийся к Вологде.

На одном экземпляре «Триоди цветной» 1591 г. (об. л. 81 второго счета), принадлежащей автору этой статьи, читаем следующую запись, написанную скорописью конца XVI в.: «Лета 7101–го (1593) июля 28 день. Повелением благочестиваго и христолюбиваго Богом венчанного государя царя и великого князя Федора Ивановича всеа Русии великий господин преосвященный Иона архиепископ Вологодцкий и Великопермьский из Богом спасаемого пресловущего царствующего града Москвы прислал к Вологде государева жалованья 200 книг, печатных „Триодей“, постные и цветные, и велел своим приказным людем, князю Федору Андреевичу Дябринскому с товарыщи в городе на Вологде и на посаде и в Вологодской уезд в монастыри и в села и в волости те книги раздати по церквам. И архиепископли приказные люди князь Федор Андреевич Дябринской с товарыщы государево жалование те книги роздавали по церквам. И в Устюжскую волость к церкве Трифона святого взяли две книги, „Триодь постную“ да сию книги „Триодь цветную“ печатные. А взял книги в старостино место Трифоновского приходу хрестианин Никита Распутьев при трифоновском священнике Петре, а дал за книги денег архиепископским приказным князю Федору Андреевичю Дябринскому с товарыщы 4 рубля две гривны за обе книги. А деньги браны во всем Трифоновском приходе с хрестьян с мужей да с жен поровну. А подписал книги трифоновской поп Федор».

Слова о «государевом жалованье» не должны считаться доказательством того, что печатные книги были подарком. За них собирали деньги, правда, по какой—то сниженной цене. Стоит сравнить стоимость печатной «Триоди» 1591 г. с рукописной книгой, написанной по приказу того же архиепископа Ионы в 1592 г., чтобы увидеть разницу в стоимости печатных и рукописных книг. «Триодь цветная» печатная продавалась по 2 руб. за экземпляр, а рукописные «Беседы Иоанна Златоуста» обошлись архиепископу Ионе в 100 руб. (книга принадлежит автору этих строк).

«Триодь цветная» 1591 г., из которой нами взята запись о распределении книг в Вологде, напечатана была в особых условиях – во время восстания приволжских народов: мари и удмуртов, а также татар. Поэтому послесловие к «Триоди» по своему содержанию близко напоминает послесловие первопечатного «Апостола». Мастера, печатавшие «Триодь», говорят о необходимости печатать церковные книги для завоеванных татарских царств, и на этот раз не только для Казанского и Астраханского царств, но и для Сибири.

Дело, начатое Иваном Федоровым и Петром Мстиславцем, уже через два десятилетия после выхода в свет «Апостола» 1564 г. принесло свои плоды. Первопечатные издания были своего рода редкостью, тогда как в конце XVI – начале XVII в. печатные книги сделались достоянием многих церквей и монастырей. Они перечисляются в писцовых книгах в описях имущества монастырей города Коломны, как и других русских городов. Печатное дело стояло уже на таких твердых ногах, что мастер Андроник Тимофеев продолжал работать при всех правительствах, сменявшихся в России конца XVI – начала XVII в. В 1606 г. при царе Василии Шуйском Андроник Тимофеев напечатал «Триодь постную».

Нельзя не огорчаться тем, что изучение истории печатного дела в России чаще всего обрывается на исследовании деятельности Ивана Федорова и отчасти Петра Мстиславца, тогда как московское печатное дело конца XVI – начала XVII века остается почти неисследованным или исследованным только формально.

Изучение деятельности русских типографий конца XVI – начала XVII в., в сущности, только еще началось и пока направлено главным образом на изучение типографских приемов изданий.

К тому же, как это ни странно, история книжного дела в России все еще остается занятием немногих отдельных книголюбов. Историки почти не интересуются ценными датами и записями на старопечатных книгах. Загляните в любой труд по истории просвещения и образования в России XVI–XVII вв., и вы не найдете там даже упоминания о развитии русского книжного дела. Еще хуже обстоит дело с изучением литературного наследия печатных мастеров. А ведь послесловия, написанные первопечатником Иваном Федоровым, – это не просто типографские сведения о выходе той или иной книги, это настоящие литературные произведения, глубокие по своему содержанию и по своей философской мысли. В них Иван Федоров, как в свое время Георгий Скорина, выразил мысль о высоком долге печатников, призванных рассеивать духовные семена по вселенной, понимая под этими духовными семенами в первую очередь книжное учение. Многие исследователи старательно выискивают различного рода «еретические высказывания», видя в них проявления гуманизма, и не замечают подлинного гуманизма создателей книжного дела.

Совсем уже вне всякого изучения остаются послесловия, написанные Андроником Тимофеевым и его «сработниками». Не пора ли хотя бы в связи с 400–летием русского книгопечатания историкам и историкам литературы вместо того, чтобы перебирать мелкие факты о том, с кем в родстве был тот или иной боярин, или о том, как прекрасно писал тот или иной «старец», обратиться к подлинным источникам нашего гуманизма и утвердить в правах авторов прежнего времени – людей, создавших для всего населения общенародную предпосылку дальнейшего развития науки и литературы – книжного просвещения.