ЗАДОНЩИНА

Это произведение давно привлекало к себе внимание историков литературы. Однако большинство авторов обращало главное, внимание на подражательность этого памятника, на связь его со Словом о полку Игореве. С. К. Шамбинаго так и пишет: «Это произведение, носившее обычные названия Слова или Сказания или Списания, но получившее потом название „Поведания“, было написано в подражание Слову о полку Игореве, с сохранением не только его образов и выражений, но и плана».[640]

Новейшие исследования, принадлежащие таким крупным ученым, как В. Ф. Ржига и В. П. Адрианова—Перетц,[641] отошли уже от этой примитивной точки зрения, исходя из мысли о гораздо большем художественном значении этого произведения. Задонщине посвящен и труд на французском языке А. Мазона, который восхваляет это произведение с целью доказать, что оно было источником «Слова о полку Игореве». Это последнее Мазон считает подложным произведением, составленным в конце XVIII века. Путем восхваления хорошего убивается лучшее.

В настоящее время вопрос о происхождении «Задонщины» все более привлекает к себе исследователей, тем более что найден еще новый полный список этого сочинения. Лично мне он был известен давно, как работавшему над летописцами Государственного исторического музея. Новый список «Задонщины» включен в состав Новгородской 4–й летописи типа списка Дубровского (рукопись Музейского собрания № 2060).

Имя Софония «Рязанца» привело исследователей к мысли о немосковском происхождении «Задонщины». С. К. Шамбинаго, например, связывая происхождение этого произведения с авторством Софония, иерея, рязанца, названного в одном списке брянским боярином, рисует картину приезда южного уроженца в Рязань, куда привозится рукопись «Слова о полку Игореве», а может быть, целая библиотека.

В. Ф. Ржига также считает автором «Задонщины» рязанского иерея Софония, называя его поэтом—рязанцем.[642] Всюду говорит о Софонии—рязанце как авторе «Задонщины» и В. П. Адрианова—Перетц. По—иному подошел к вопросу об авторе поэмы о Донской битве А. Д. Седельников, написавший интересную статью, которая связывает «Задонщину» с псковской письменностью. Однако доказательства автора шатки и стоят далеко от самого текста «Задонщины».

Между тем текст «Задонщины» сам по себе говорит о том, что автор писал ее в годы, близкие к Куликовской битве и был прекрасно осведомлен о жизни московских высших кругов. Так, в Слове появляются московские «болярыни», жены погибших воевод: жена Микулы Васильевича – Марья, жена Дмитрия Всеволожского – тоже Марья, Федосья – жена Тимофея Валуевича, Марья – жена Андрея Серкизовича, Оксенья, или, по списку Ундольского, Анисья – жена Михаила Андреевича Бренка. Надо предполагать хорошую осведомленность автора «Задонщины» в московских делах, чтобы объяснить этот список боярских жен, интересный и понятный только для современников. Конечно, не позднейшему автору принадлежат и такие слова, рисующие грозную русскую рать: «Имеем под собою борзыя комони, а на себе золоченые доспехи, а шеломы черкасьские, а щиты московскые, а сулицы ординокие, а чары франьския, мечи булатныя». «Сильный», «славный», «каменный» город Москва, быстрая река Москва стоят в центре внимания автора.

Нашим выводам как будто противоречит указание на Софония Рязанца, как на автора описания. Но уже С. К. Шамбинаго отмечал, что в тексте «Задонщины» иерей—рязанец Софоний (в нашем списке Ефонья) упоминается в третьем лице, словно автор какого—то другого произведения, в новом списке же о нем говорится так: «И я ж помяну Ефонья ерея рязанца в похвалу песньми и гуслеными и буяни словесы». Соображения историков литературы о происхождении Софония ничего не меняют в московском характере произведения. Ведь во всех русских городах прозвища «рязанец», «володимерец» и т. д. давались тем людям, которые осели в чужом городе. Москвич не писал себя москвитином в Москве, а звал себя так в чужом городе. Поэтому прозвище Рязанец нисколько не противоречит тому, что Софоний мог быть москвичом.

Для нас важен прежде всего вопрос: когда была написана «Задонщина»" Историки литературы отвечают на это общими словами о составлении произведения в начале XV века, тогда как в тексте памятника мы имеем довольно точное датирующее указание. В сводном тексте С. Шамбинаго интересующий нас текст, переставленный названным ученым на другое место, звучит так: «Шибла слава к морю, к Железным вратом, к Риму и ко Орначу и к Кафе и ко Царю граду, что Русь поганых одолеша».[643] Приведенная фраза отсутствует в Кирилло—Белозерском списке, а в списке Ундольского читается в неисправном, но существенно ином виде, чем приводит ее проф. Шамбинаго. В нем находим слова: «А слава шибла к Железным вратам к Караначи, к Риму и к Сафе, по морю, и к Которнову, и оттоле к Царюграду».

Правильно восстановив чтение «к Кафе» вместо «к Сафе», проф. Шамбинаго выбросил из текста малопонятные слова «к Которнову», а в них—то и заключаются важные датирующие указания. Действительно, в Музейском списке читаем: «Шибла слава к Железным вратом к Риму и к Кафы по морю и к Торнаву и оттоле к Царю граду на похвалу: Русь великая одолеша Мамая на поле Куликове». Эти слова в совсем испорченном виде читаются и в Синодальном списке: «Шибла слава к морю и (к) Ворнавичом, и к Железным вратом, ко Кафе и к турком и ко Царуграду».[644]

Легко заметить, что фраза о славе менялась при переписке, и некоторые названия становились непонятными. Непонятное в Ундольском списке «Караначи» (в Синод. – к Ворнавичом) обозначает к Орначу, городу, упоминаемому в XIV веке. Железные ворота – это, вероятнее всего, Дербент, но что значит Которному» Музейский список дает понять, что в Ундольском списке надо читать «ко Торнову», так как в Музейском списке читаем «к Торнаву». Под этим названием нельзя видеть иной город, чем столицу Болгарии, – город Тырново. Так понимает текст и В. Ф. Ржига. Болгарское царство было завоевано турками в 1393 году, когда пал Тырнов. Значит, первоначальный текст «Задонщины» составлен был не позднее этого года.

Наш вывод можно подтвердить и другим расчетом. В полных списках «Задонщины» показано от Калатския рати до Мамаева побоища 160 лет. Нет никакого сомнения, что Задонщина имеет в виду битву при Калке, с которой была спутана битва на Каяле, прославленная в «Слове о полку Игореве». Битва при Калке произошла, по нашим летописям, в 6731 (Лаврентьевская) или 6732 (Ипатьевская) году. В московских летописях принята была обычно вторая дата (см. Троицкую, Львовскую и др.). Прибавим к 6732 160 лет, получим 6892, что равняется в переводе на наше летоисчисление 1384 году. Между тем в летописях 6888 год постоянно указывается как время Куликовской битвы. Конечно, можно предполагать ошибку в исчислении времени, но ничто не мешает нам видеть в этом и определенное датирующее указание на время составления памятника, относящееся к 1384 году.

«Задонщина» впитала в себя многие черты московской жизни конца XIV века. Поэтому в ней северо—восточная Русь носит название Залесской земли, как это находим и в других памятниках этого времени. Москва величается «славным градом», река Москва – «быстрой», меды – «наши сладкие московские», щиты – «московские». В «Задонщине» названы подмосковные города, Серпухов и Коломна; «жены коломенскыя плачут» на забралах городской стены в день Акима и Анны, то есть 9 сентября. Это указание само по себе имеет интерес, так как по летописи русское войско вернулось после битвы на Коломну 21 сентября, а бой произошел 8 сентября. Весть о битве могла действительно прийти на Коломну уже 9 сентября, от гонцов великого князя. Кто мог записать такую деталь, как не московский или коломенский житель.

Типично московскую действительность заметим мы и в таких замечательных словах, которые автор «Задонщины» вкладывает в уста Дмитрия Донского: «Братья бояре и воеводы, дети боярские. То ти, братие, не ваши московъскыя сластныя меды и великия места. Тут добудете себе места и своим женам». Здесь мы имеем прямой намек на местнические обычаи, получившие такое распространение в России при московском дворе.[645]

Особый характер «Задонщины» и ее небольшие размеры не дали ее автору возможности широко развернуть московские мотивы, но и без того «Задонщина» может считаться по преимуществу памятником московской литературы. В ней нет ничего рязанского, и объяснить это сознательным умолчанием о Рязани крайне трудно. Первоначальный текст «Задонщины» до нас не дошел. Имя Софония («написание Софониа старца рязанца») имеем в кратком списке «Задонщины» XV века и в тексте XVII века. Но ведь список XVI века не знает Софония—рязанца, а между тем списки «Задонщины» разнятся между собой. «Задонщина», по нашему мнению, возникла на московской почве, а вопрос о Софонии—рязанце – вопрос особый, ведь его называли и рязанцем и брянским боярином, в то же время и «старцем».