7.3. Приговор

Судья сомневается

Судья Чепцов также, по-видимому, был убежден в несостоятельности обвинения. В письме, направленном 15 августа 1957 г. маршалу Г. К. Жукову и членам Президиума ЦК КПСС Н.С. Хрущеву, Н.А. Булганину, М. А. Суслову, Л. И. Брежневу, К. Е. Ворошилову, Н.М. Швернику и А. И. Микояну, Чепцов изложил свои сомнения. Начав с предыстории дела, он рассказал о расследовании «национализма» ЕАК и аресте Гольдштейна и Гринберга. Хотя в Политбюро полагали, что проведено серьезное следствие, в ходе процесса ему бросилось в глаза столько странностей, что он сам хотел начать новое расследование. Даже если, как подтвердили эксперты, обвиняемые ставили в своей работе идею единства евреев выше классовой солидарности, то все это происходило открыто и с официального одобрения. Кроме того, Рюмин не сумел разоблачить контрагентов из США как шпионов.

Движимый подозрением, что Рюмин сфальсифицировал все дело, он доверился Игнатьеву, но министр госбезопасности больше не пользовался доверием Сталина. Попытки Чепцова самовольно затянуть дело не дали никаких результатов, и поэтому он прямо обратился к Маленкову.

Тот выслушал его в присутствии Игнатьева и Рюмина, который сразу же набросился на Чепцова за «либерализм». Будучи арестованным вскоре после смерти Сталина, Рюмин признал, что умолчал не только об отказе арестованных от показаний, но и, вопреки желанию суда провести доследование, настоял на том, что приговор должен базироваться на имеющихся «результатах следствия»³. Маленков отказался что-либо изменить в деле, уже трижды проверявшемся Политбюро, приговор по которому «одобрен народом». Чепцов писал в 1957 г., что после этого он подчинился, а Рюмин начал срочно собирать уличающий материал против него⁴. Характерно, что Чепцов написал это письмо, лишь когда Маленков был отстранен от власти. Но его показания подтверждаются реабилитационным документом. Там сказано: «А. А. Чепцов […] указывает в объяснениях в Комиссию партийного контроля при ЦК КПСС, что у состава суда возникали сомнения в полноте и объективности расследования дела, в связи с чем оно подлежало направлению на доследование, но сделано этого не было.

Согласно объяснениям А. А. Чепцова, о необходимости проведения дополнительного расследования он докладывал Генеральному прокурору СССР Г. Н. Сафонову, председателю Верховного суда СССР А. А. Волину, председателю Президиума Верховного Совета СССР Н. М. Швернику, секретарю ЦК ВКП(б) П. К. Пономаренко, председателю КПК при ЦК ВКП(б) М. Ф. Шкирятову, однако поддержки у них не получил. Все они рекомендовали ему обратиться по этому вопросу к Г. М. Маленкову. […] Объяснения А. А. Чепцова находят свое подтверждение. Так, 24 июля 1953 г. М. Д. Рюмин, принимавший участие в расследовании дела С. А. Лозовского и других, будучи допрошен в качестве обвиняемого, признал: “Когда суд пытался возвратить это дело на доследование, я настаивал на том, чтобы был вынесен приговор по имеющимся в деле материалам”.

Бывший помощник М.Д. Рюмина — П. И. Гришаев на допросе по делу М. Д. Рюмина показал: “Со слов Рюмина мне известно, что во время разбирательства дела ЕАК т. Чепцов обращался в инстанцию (имеется в виду ЦК. — A. Л.), где говорил о недостатках и нарушениях, допущенных по делу, однако, как мне говорил Рюмин, т. Чепцов критиковал это дело не за то, что оно вообще сомнительно, а за то, что арестованные не разоблачены и корни преступлений не вскрыты”».

Последнее высказывание в вышеприведенной цитате можно было бы интерпретировать так, что Чепцов вовсе не был настроен столь критически, как изображал в 1957 г. Напротив, создается впечатление, что и он посредством новых допросов и судебных следствий хотел раскрыть еще более крупный заговор. Но надо принять во внимание, что Чепцов должен был приспосабливаться к параноидальному жаргону своего окружения, если он хотел застопорить процесс — открытая критика не была бы действенной. Рискованной могла бы оказаться уже критика в адрес министра госбезопасности Игнатьева и приближенного Сталина Маленкова, в какую бы риторику она ни была облечена. Поэтому, если даже демарш Чепцова и заслуживает уважения, в конечном счете председатель суда вел себя как оппортунист. После своего протеста, занявшего неделю, в 12 часов 18 июля 1952 г., т. е. через неделю после последнего заседания, он огласил приговор Военной коллегии.

Судебное убийство

Вопреки собственной совести, Чепцов огласил приговор, означавший казнь тринадцати невиновных людей — убийство именем правосудия. В заключение он разъяснил осужденным их право ходатайствовать перед Президиумом Верховного Совета СССР о помиловании. По собственным словам Чепцова, он хотел тем самым дать осужденным последний шанс.

Обоснование приговора не могло, естественно, опираться на информацию, ставшую известной в ходе трехмесячного процесса. Поэтому было просто более или менее парафразировано обвинительное заключение⁵. При этом ход событий реконструировался следующим образом: Лозовский, скрытый враг ВКП(б), сначала сблизился с Михоэлсом и Эпштейном. Будучи закоренелыми еврейскими националистами, они, со своей стороны, рекрутировали с ведома Лозовского известных еврейских националистов: бывшего бундовца Фефера, затем Квитко, Маркиша, Бергельсона — писателей, враждебно настроенных к Октябрьской революции, в начале 1920-х гг. бежавших за границу, Лину Штерн, происходившую из «классово чуждой» среды и в 1925 г. приехавшую в СССР из-за границы, бывшего бундовца Шимелиовича, Юзефовича, в 1917–1919 гг. одного из лидеров «интернационалистов», которые критиковали большевиков, и, наконец, актера Зускина. Другие члены ЕАК имели не менее подозрительные и наказуемые биографии — Гофштейн был сионистом, публиковавшимся в реакционной прессе Палестины, Тальми, сначала сотрудник еврейских националистических организаций на Украине, бежал в 1921 г. в США, Ватенберг был членом «Поалей Цион».

Как и в обвинительном заключении, в приговоре фигурировала «сделка» обвиняемых с еврейскими реакционерами в США. В качестве ответной услуги за «националистическую деятельность» в Советском Союзе американцы должны были оказать им материальную помощь при заселении Крыма. По поручению лидера «Джойнта» Розенберга Михоэлс, Фефер, Эпштейн и Шимелиович с ведома и согласия сообщников написали письмо Советскому правительству, в котором излагали план заселения Крыма евреями и создания там еврейской республики. Это письмо было перед отправкой отредактировано Лозовским. (В обвинении Лозовский был назван и вдохновителем письма.)

Вопреки недвусмысленным заключениям экспертов, приговор утверждал, что материалы, рассылавшиеся комитетом, содержали государственную тайну. Кроме того, комитет по поручению американских евреев якобы проводил националистическую пропаганду на страницах «Эйникайт» и в других еврейских публикациях, подчеркивая героизм евреев и их заслуги в области науки.

^{Первая страница протокола закрытого процесса против ЕАК}

Приговор сильнее, чем обвинительное заключение, подчеркивал, что обвиняемые воспевали библейские образы — похоже, это не нравилось лично Чепцову. Новым было обвинение в том, что антисоветская работа Лозовского, Фефера и их сообщников мобилизовала других националистически настроенных евреев, побуждая их обращаться в ЕАК с просьбами послать их в Палестину и сформировать добровольческие части для Израиля. Как и в обвинительном заключении, в приговоре указывалось, что работа комитета раздувала подозрения насчет якобы существующей в Советском Союзе дискриминации евреев, а издание «Черной книги» является примером сотрудничества ЕАК с еврейскими националистами в США и Палестине с согласия Лозовского.

Так суд пришел к выводу, что все эти «преступные антисоветские действия руководителей ЕАК» доказывают превращение ЕАК в шпионский и националистический центр. Обвиняемые знали об этом превращении и активно в нем участвовали.

Как и в обвинительном заключении, были еще раз специально перечислены индивидуальные прегрешения обвиняемых. Поскольку отсутствовали тяжкие преступления, большее внимание было обращено на классовое происхождение обвиняемых и их сомнительную биографию. Все это было, конечно, оптическим обманом с целью приукрашивания давно вынесенного приговора.

Все обвиняемые, кроме Лины Штерн, были приговорены к выевшей мере наказания, расстрелу, с конфискацией всего имущества. Лина Штерн была приговорена к трем с половиной годам заключения в исправительно-трудовом лагере с поражением в правах на три года без конфискации имущества. После отбытия наказания она должна была быть сослана на пять лет в отдаленную местность, причем заключение в следственной тюрьме с 28 января 1949 г. засчитывалось в срок лишения свободы, так что Штерн могла быть сразу же отправлена в ссылку. Причина ее ссылки и в то же время спасения ее жизни была очевидна. Для своих преследователей, Политбюро или судей, она была не менее «виновна», нежели остальные, но зато гораздо «важнее». От нее еще ожидали результатов исследований, которые она могла дать и в ссылке, например таких, которые могли бы продлить жизнь Сталина.

Все осужденные были лишены правительственных наград — прежде всего медалей «За доблестный труд в Великой Отечественной войне» или «За победу над Германией». Лозовского лишили орденов Ленина и Отечественной войны 1 степени. Кавалером ордена Ленина был и Маркиш, также лишенный этой и других наград. Приговор был окончательным и не подлежал обжалованию. Брегман, заболевший вследствие тяжелых условий заключения, не был осужден, дело против него было приостановлено 9 июля 1952 г. Он умер 23 января 1953 г.

Смертный приговор в отношении тринадцати обвиняемых был приведен в исполнение 12 августа 1952 г.

Иосиф Керлер[10]

Двенадцатое августа 1952 года

О, этот день, этот день, этот день!

Больно… слова не помогут в беде.

Больно. Рвет сердце задавленный стон:

Маркиш…

Гофштейн…

Квитко…

Бергельсон…

Знает одна безутешная ночь,

Как их убили. В подвале каком

Их осенила кровавая ночь

Вспышкой! И выстрела резким хлопком!

Ах, этот день, этот день, этот день —

Кровью запятнан. Надгробья взамен

Стих мой. Лампады кладбищенской свет

В сердце несу, ведь могилы там нет:

Нет ни плиты, ни свечей, ни имен.

Маркиш…

Гофштейн…

Квитко…

Бергельсон…[11]