9. Итог: русские евреи между Гитлером и Сталиным

Если рассматривать историю евреев в условиях советской диктатуры как целое, то можно проследить определенные волновые движения: за подъемами, в том числе кажущимися или односторонними, еврейской жизни следовали этапы, на которых старые предубеждения и враждебность связывались с новым, предположительно даже революционным, образом мыслей и сужались или даже уничтожались пространства для традиционного еврейского существования.

Русских марксистов никогда не смущало то обстоятельство, что они были определенным образом в долгу перед революционерами еврейского происхождения: с одной стороны, евреи входили в авангард движения, с другой — «еврейский элемент» революции должен был вытесняться в ходе все новых атак. В результате отказа от «еврейско-интернационалистского», «космополитического» наследства большевизм и советский коммунизм превратились в русскую имперскую идеологию. Нападки Ленина и Сталина на Бунд свидетельствуют об этом в неменьшей степени, чем кампании против троцкизма, а в травле евреев, замаскированной под «борьбу с космополитизмом и сионизмом», такое превращение проявилось совершенно неприкрыто.

Советская власть никогда не признавала существования автономных интересов евреев. Периоды большей свободы, например в 1920-е гг., следует рассматривать лишь как время «репрессивной толерантности», которая позволяла существовать определенным свободным пространствам ради достижения целей, проистекавших из амбициозных стремлений государства и партии и отчасти противоречивших жизненным интересам евреев. О превращении евреев в инструмент достижения определенных целей свидетельствует как создание Еврейской автономной области с центром в Биробиджане, так и деятельность ЕАК, поначалу в высшей степени успешная.

Можно было бы возразить, что эта техника господства применялась во всех сферах деятельности советской диктатуры. Конечно, она не распространялась на одних только евреев, но стоит напомнить о конфликтных отношениях между революционерами русского происхождения и евреями — участниками революционного движения со времени возникновения российской социал-демократии. Эти конфликты проистекали отнюдь не только из глубоко укоренившихся в русском обществе антисемитских предрассудков, но и из особой роли еврейского рабочего движения и самосознания еврейских большевиков.

В первой половине XX столетия евреи участвовали в определении судеб России — на II съезде РСДРП в 1903 г. бундовским делегатам В. Коссовскому и М. Либеру не удалось воспрепятствовать осуществленному Лениным расколу российской социал-демократии, в результате которого возникли большевики. Тем самым было покончено с мечтой тысяч революционеров о социалистическом и свободном государстве в России. После Февральской революции на короткое время последовала отмена всякой государственной дискриминации евреев, и в политической жизни участвовали многочисленные еврейские революционеры, большей частью меньшевики, эсеры, бундовцы или левые сионисты. Октябрьский переворот большевиков поддержали лишь немногие из них. Г. Е. Зиновьев и Л. Б. Каменев, первоначально противники Ленина в вопросе о вооруженном восстании, позже объединились со Сталиным в тройку, боровшуюся против Л. Д. Троцкого, который сыграл решающую роль в возобладании большевистской платформы в РСДРП. А. А. Иоффе отказался подписать грабительский Брестский «мирный» договор, продиктованный германским генеральным штабом, на чем все-таки настоял Ленин.

Большевики под лозунгом эмансипации разрушили традиционные религиозные и политические структуры, определявшие на исходе существования Российской империи жизнь евреев. Гражданская война толкала евреев в армию большевиков, ибо победа белогвардейцев означала бы их физическое уничтожение.

Давление в направлении ассимиляции в 1920-е гг. смягчалось созданием секуляризованных еврейских институтов и расцветом еврейской культуры, прежде всего с использованием идиш. С одной стороны, евреи оказались подчинены процессу пролетаризации — примерно половина их в силу непролетарского происхождения лишилась самых элементарных прав и была вынуждена влачить жалкое существование «лишенцев», с другой — перед ними открылись шансы на продвижение в рамках советского общества. В 1930-е гг. подлинная сущность сталинской национальной политики проявилась открыто — все достижения периода подъема пали жертвой нараставшей русификации, которой подвергался Советский Союз в целом. Преследование «националистического уклона» обращалось не только против лояльной государству еврейской культуры и ее институтов. В ходе чисток и «большого террора» оказались в тюрьме и были казнены или изгнаны из страны многие прежние товарищи и коммунисты еврейского происхождения, преданные партии.

Нападение Германии потребовало от Советского Союза борьбы не на жизнь, а на смерть. Для мобилизации всех сил против врага кремлевское руководство предоставило советским евреям ограниченные возможности развития национальной культуры и установления контактов с братьями и сестрами за рубежом. Под флагом Еврейского антифашистского комитета получило возможность выражения еврейское самосознание, которое затем снова подверглось кровавым преследованиям, будучи объявлено «буржуазным национализмом». За антиеврейскими кампаниями в поздний сталинский период, ядром которых была ликвидация руководства ЕАК, последовала лишь недолгая фаза облегчения, наступившая после смерти диктатора. Надежда на обновление еврейского сообщества не осуществилась, напротив, официальный антисемитизм постоянно нарастал до конца существования Советского Союза. Только годы перестройки принесли перемены, но свобода еврейской культуры сопровождалась и сопровождается столь же неограниченной свободой антисемитской деятельности.

Как при царизме, так и при сталинизме евреи навлекали на себя особое подозрение в нелояльности — из «сионских мудрецов» и «тайного кагала» возникли всемирный сионистский заговор и организация «Джойнт». Властям предержащим обоих режимов были в высшей степени подозрительны еврейская национальная культура, чувство единства населения, не обладавшего собственной территорией, так как это сообщество людей легко уклонялось от обычного контроля и господства. Но жертвами сталинского деспотизма стали не одни евреи, да и антисемитизм не был единственной движущей силой преследований — паранойя подозрительности и связанные с этим внутрипартийные интриги, разгоревшиеся вокруг наследства Сталина, привели в 1950 г. к уничтожению партийных кадров в Ленинграде. При этом евреи или ненависть к ним не играли никакой роли.

Обостренный антисемитизм сталинской диктатуры в ее поздний период может быть объяснен только взаимодействием общего тоталитарного наступления на общество с оживлением антисемитских традиций русской истории. Трудно сказать, однако, действительно ли следователи и их заказчик Сталин верили в еврейский заговор, тем более всемирный, движимые навязчивыми антисемитскими представлениями. Применительно к некоторым следователям положительный ответ, несомненно, возможен, но многие из них представляли собой обычных палачей, которые, не руководствуясь какими-либо принципами, были готовы уничтожить любого «врага» — как еврея, так и представителя любой другой национальности.

В конце 1940-х гг. евреев начали подозревать сильнее, чем представителей других национальных меньшинств. Следуя одной лишь тоталитарной логике, надлежало бы провести процессы и против представителей других антифашистских комитетов. В любое время можно было разоблачить, например, Всеславянский комитет или Антифашистский комитет советских женщин как зародыш антисоветской идеологии — это было бы не менее абсурдно, чем обвинения против руководства ЕАК. Под знаком реабилитированного русского шовинизма со всеми его юдофобскими элементами следствие было направлено преимущественно против евреев, так как они представлялись наиболее подозрительными с точки зрения симпатии к Западу. Так как против них выдвигалось даже обвинение в намерении покинуть страну, уехав в Палестину, следователи и судьи особенно тщательно и придирчиво расследовали эпизоды пребывания членов ЕАК за границей.

В условиях позднего сталинизма евреи и еще в одном отношении оказались врагами par exellence. Им, единственной национальности в сталинской империи, вменяли в ошибку любые действия. Они были преступниками, если допускали «националистические» проявления, они были преступниками, если, подобно театральным критикам, с помощью русских псевдонимов «контрабандой влезали» в русскую культуру. Еврей был подозрителен, если говорил на идиш, еврей был подозрителен, если становился русским, еврей был врагом, если видел свою родину, пусть даже только духовную, в Израиле, еврей был врагом, если считал себя частью мирового еврейского сообщества. Евреи должны были максимально быстро ассимилироваться, но в их паспорта, как и у всех советских граждан, вносилось обозначение их национальности. Евреи должны были отказаться от своего местечкового мышления и стать полезными советскими гражданами, но, когда они добивались успехов и делали карьеру в научных институтах, в экономике и на государственной службе благодаря своим заслугам, их упрекали в том, что они оттесняют русских и нарушают национальные пропорции.

Стал ли в конце своего правления Сталин вторым Гитлером? Некоторые историки действительно не только сравнивали, но и отождествляли антисемитскую политику, исследованную в данной работе, с преступлениями национал-социалистской Германии, с Холокостом. Примером служит название, под которым во Франции вышла книга А. Борщаговского. Заглавие «L’Holocaust inacheve», т. е. «Незавершенный Холокост», внушает мысль о попытке Сталина уничтожить советских евреев так же, как это намеревался сделать Гитлер, — целиком.

Пережив Холокост, я не ощущаю склонности согласиться с довольнолегкомысленно конструируемым в последнее время уподоблением массовых убийств евреев преступлениям коммунизма, в основе которого лежит недооценка Холокоста, если не что-то большее. Герд Кёнен следующим образом определяет уникальность Холокоста:

«Геноцид евреев был уникален потому, что он представлял собой наиболее радикальную попытку из предпринимавшихся когда-либо. Это была попытка осуществить нечто вроде совершенного, бесперебойного геноцида с помощью псевдонаучных, расово-биологических аргументов плюс средства современной бюрократии плюс технические возможности массового убийства. Это предприятие — единственное в истории человечества. Оно представляло собой нечто чрезвычайное, нечто крайнее в дегуманизации человеческого общества вообще. И именно в качестве такого чрезвычайного оно и будет сохранено в памяти. “Холокост” или “Катастрофа” стал частью опыта человечества — будь то в форме аутентичных свидетельств или в художественном отображении».

На существенные различия между злодеяниями Гитлера и преступлениями Сталина против евреев нельзя закрывать глаза. Гитлер открыто провозглашал антисемитизм, в то время как Сталин никогда не отваживался полностью порвать с интернационалистскими традициями социализма и коммунизма. Риторическое отмежевание от антисемитизма имело место и в худшие времена сталинской травли евреев. Только превратив евреев, в том числе советских граждан, верных режиму и в силу этого противников еврейского государства в Палестине, в «сионистов», Сталин мог преследовать евреев в соответствии с идеологическими постулатами. Могут возразить, что жертвам это ничего не дало. В действительности различие между гитлеровским и сталинским антисемитизмом спасло многих. В отличие от расового безумия Гитлера, заставлявшего в каждом человеке с еврейской кровью видеть врага, Сталин хотел выкорчевать еврейский национализм и космополитизм. Сталин хотел уничтожить еврейскую культуру и национальное сознание евреев, Гитлер — евреев как народ. Если последний осуществлял геноцид, то первый остановился на ступени «культуроцида» с использованием убийства в качестве одного из средств.

У нас нет доказательств того, что Сталин планировал в отношении евреев газовые камеры, расстрельные команды, уничтожение изнурительным трудом и прочие преступные меры, уже ставшие реальностью при немецком господстве. При Сталине ultima ratio оставались жестокие массовые депортации, практиковавшиеся в отношении немцев, татар и других народов. Эти меры стоили жизни многим тысячам людей и, будь они применены к евреям, обернулись бы еще тысячами жертв, но они не свидетельствуют о наличии советского Освенцима или Майданека. Несомненно, тем самым террор не становится ни на йоту лучше и остается тяжелейшим преступлением против человечества.

В последнее время предпринимаются попытки переписать историю Советского Союза с помощью сенсационных разоблачений преступлений коммунизма. Конечно, многие архивы открыты лишь с недавних пор, и детали, реконструированные историками на основе рассекреченных дел КГБ и документов региональных властей, углубляют наше понимание советской диктатуры. Однако то, что часто превозносится как серьезное открытие, было известно на протяжении десятилетий, только соответствующие сообщения, в том числе еврейских свидетелей и писателей, не читали или не хотели сделать из них соответствующие выводы. Артур Кёстлер («Слепящая тьма», «Йоги и комиссар») и Василий Гроссман («Жизнь и судьба») в своих романах впечатляющим образом показали бесчеловечную политику сталинизма. Но позднейшие отступники от коммунизма и маоизма не страшатся в своих пассажах о величайших преступлениях в истории человечества, которые они расследуют с помощью карманного калькулятора (Вольфганг Випперман), отождествлять различные группы жертв.

Особенно раздражает меня утверждение Стефана Куртуа о том, что «“уникальность” геноцида евреев мешает восприятию сравнимых фактов в коммунистическом мире». Кто кому мешает? Риторика Куртуа очень похожа на знакомый жаргон агитпропа. Высшим проявлением его бесстыдства я считаю следующее очень часто цитируемое положение, где он отождествляет «расовый геноцид» с «классовым»: «Смерть ребенка украинского кулака, целенаправленно обреченного сталинским режимом на голодную смерть, весит столько же, сколько смерть еврейского ребенка в варшавском гетто, который стал жертвой голода, организованного национал-социалистским режимом». Подавляющее большинство из 1, 5 млн еврейских детей, погибших в годы Холокоста, умерли не голодной смертью, а были вместе со своими родителями убиты в газовых камерах, в гетто или рвах.

Если бы Сталин был вторым Гитлером, то борьба ЕАК на стороне Сталина была бы абсурдной. Но историческая правда, а только о ней и идет речь в моем изложении истории Еврейского антифашистского комитета, не такова. Невзирая на трагедию уничтожения членов комитета «органами», их борьба на стороне советского режима против Гитлера представляла собой горькую необходимость, альтернативы которой не существовало — и не только для советских евреев.

После того как мы в этой книге подробно рассмотрели преследования и преступления Сталина и его преемников в отношении советских евреев, необходимо почтить миллионы советских солдат, павших в борьбе против гитлеровской Германии или убитых в плену Без их жертв мир был бы обречен на гибель; они спасли нас от господства смертоносного нацизма. Вместе с западными союзниками мы обязаны своим выживанием и героям Красной армии.