VIII

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

VIII

Подрастали сыновья. Один за другим они начинали свою военную карьеру — либо в сухопутной армии, либо во флоте. Никто, кроме Ауви, ей не изменил. Для Вильгельма было свойственно характерное для Гогенцоллернов пренебрежительное отношение к девочкам, но, когда Дона родила дочь, сердце его растаяло. Виктории Луизе позволено было все, ее никогда не наказывали. Как отмечал позднее старший сын, кронпринц, «с нами, мальчишками, он был доброжелателен и даже по-своему проявлял родительские чувства, но только сестре удалось с самого детства завоевать его сердце». Кайзер считал, что сыновей баловать нельзя — они должны учиться «военной дисциплине». Мальчики в возрасте десяти лет, как и сам Вильгельм в свое время, переступили порог казармы. Гражданского ментора, подобного Хинцпетеру, никто из них не получил. Военным гувернером кронпринца был назначен Фалькенгайн, ставший впоследствии генералом, министром и начальником Генштаба. Военное образование принцы продолжили в элитном кадетском корпусе, расположенном в Плене (Шлезвиг-Гольштейн), которым командовал генерал фон Гонтард.

«Седьмым сыном» Вильгельма называли сироту Чарльза Эдварда (его отец, герцог Олбани, умер еще до рождения сына). В 1900 году в возрасте шестнадцати лет Чарльз Эдвард, воспитанник Итона, был по велению королевы Виктории отправлен в Германию, чтобы подготовиться к исполнению обязанностей правителя герцогства Кобургского. Этому предшествовали сложные династические комбинации. Последний Кобург, брат английского принца-консорта Альберта Эрнст, скончался в 1895 году, не оставив наследника. Какое-то время герцогством правил герцог Эдинбургский, однако его единственный сын рано умер, и престол снова оказался вакантным. Вмешался кайзер, не желавший, чтобы его английские родственники решали, кто будет одним из германских монархов. Вильгельм предпочел бы, чтобы эту миссию принял на себя герцог Коннаут, но тому вовсе не улыбалась перспектива отказа от своего положения и военной карьеры на родине ради чисто декоративной роли на крошечном куске чужой земли. Такой роли герцог не пожелал и для своего сына. В ходе бурной дискуссии, состоявшейся в 1899 году в замке Вартбург, было решено, что наследство Кобургов перейдет к Чарльзу Эдварду. Пятнадцатилетнего подростка уговорили перейти в подданство к своему двоюродному брату. Вильгельм поставил условие: мальчик должен получить немецкое воспитание. Таким образом, юноша оказался в Германии, получив напоследок напутствие от фельдмаршала лорда Робертса: «Постарайся стать настоящим немцем». Это было нелегко: Чарльз Эдвард совершенно не знал языка своей новой родины, и до его совершеннолетия в герцогстве было введено регентство. Он старался — стал кадетом новой военной школы в Лихтерфельде, потом офицером Первого пехотного полка. Субботу и воскресенье он проводил в семье кайзера в Потсдаме, где, видимо, и познакомился с двоюродной сестрой Доны, Викторией Аделаидой Шлезвиг-Гольштейн-Зонденбургской, которая в 1905 году стала его женой. Вскоре он вступил в права владения своим герцогством. С началом Первой мировой войны его прежняя родина стала для него вражеской страной. Чарльз Эдвард первым из немецких принцев крови перешел на сторону Гитлера и оставался ярым нацистом вплоть до своей кончины в пятидесятые годы XX века. Такая вот печальная история.

Что касается Вилли Маленького, как прозвали кронпринца (не только в Англии, но и в его собственной семье), то он, отпраздновав на рубеже веков свое совершеннолетие, превратился в источник постоянного раздражения для своего отца. Его первое политическое заявление, сделанное в Эльсе по случаю неожиданной и таинственной смерти Круппа (об этом — чуть позже), содержало грубые нападки на «мерзавцев» — социалистов. Чувства были взаимными. Сам Вильгельм социал-демократов тоже не жаловал, но его обеспокоил тот факт, что его старший сын стал буквально идолом правых радикалов — пангерманистов. Наследник не скрывал своего мнения: отец окружил себя никуда не годными советниками. Главными объектами ненависти Вилли Маленького были Мюллер и шеф гражданского кабинета Валентини, которые, по мнению принца, «упорно навязывают кайзеру свои собственные взгляды и заставляют его следовать им во всех важных вопросах».

С точки зрения кронпринца, люди из окружения отца отгородили его «от народа». По этому случаю он вспомнил свое детство — даже ему, чтобы увидеть отца, приходилось испрашивать разрешение у гувернера или воспитателя. Что говорить о других, продолжал принц, — только канцлер имеет право на личную аудиенцию один на один с кайзером, остальные министры должны представлять свои доклады в присутствии начальников кабинетов (ненавистных ему Мюллера и Валентини), коль скоро речь идет о морских или гражданских делах, или ультраконсерватора Плессена, если речь идет об армии.

Думается, дело было не в том, что сына не допускали к отцу; более вероятно, что последний сам не пылал желанием видеть своего отпрыска, который приносил ему одни разочарования. Проблема была не столько в политических взглядах и связях кронпринца, сколько в его образе жизни. Подобно «дяде Берти», он больше всего в жизни любил спорт и женщин. Отец запретил ему такие опасные занятия, как скачки с препятствиями или охоту на живца, но Вилли и не думал соблюдать этот запрет. Впрочем, и сам кайзер не проявлял здесь последовательности — узнав, что сын только что вернулся со скачек, он не выругал его, а только спросил: «Надеюсь, ты по крайней мере пришел первым?» Кронпринца раздражал также строгий этикет при отцовском дворе; в его окружении все это считалось «ерундой».