V

V

Брак Фрица и Викки устроили Альберт и Августа; на долю Вильгельма выпала задача получить согласие на этот брак со стороны короля — Фридриха Вильгельма IV, который был русофилом и, видимо, хотел бы подыскать для племянника невесту из дома Романовых. Правда, к моменту бракосочетания король был лишен власти, но сватовство началось задолго до постигшего его приступа. Первая встреча между Викки и Фрицем произошла в 1851 году, когда он с родителями посетил Лондонскую выставку. Фрицу было девятнадцать, Викки — десять; он понимал и мог объясниться по-английски, она свободно владела немецким. Он обладал привлекательной внешностью, был элегантен, умел подать себя, не прочь был повеселиться. Альберт, которому принц понравился, принялся за осуществление своего плана. Как отмечал английский автор Э. Бенсон, исследователь отношений между королевскими домами Англии и Пруссии, «Викки было предназначено играть в Германии ту же роль, которую исполнял Альберт при Виктории, — роль монарха де-факто… Она должна была доминировать в супружеском союзе и оказывать благотворно-просветительское влияние на мужа и детей».

Осенью 1855 года Фриц в сопровождении будущего начальника Большого генерального штаба Гельмута фон Мольтке посетил Шотландию. Неофициальной целью миссии было познакомиться с Викки поближе и определиться с матримониальными планами. Представительный молодой человек произвел впечатление на пятнадцатилетнюю девушку. Принц нашел ее «красивой, естественной и приятной в общении». С почти неприличной поспешностью немецкий гость поведал Виктории и Альберту о своем желании жениться на их дочери. Родители Викки не были против и поставили лишь одно условие: помолвка состоится не ранее, чем Викки исполнится шестнадцать и она пройдет обряд конфирмации. Свадьба состоится, когда невесте исполнится семнадцать лет. 22 сентября Виктория проинформировала бельгийского короля Леопольда (который, напомним, в свое время устроил ее собственное семейное счастье): «Наши желания осуществились самым удовлетворительным и достойным образом».

Это не был брак по расчету, во всяком случае, не только по расчету. Судя по всему, жениха и невесту действительно связывало сильное чувство. Период разлуки и ожидания Фриц коротал в прусской казарме. В 1856 году он предвкушал, как бросит к ногам невесты лавровый венок героя-победителя: Пруссия тогда едва не ввязалась в войну из-за швейцарского Невшателя. Конфликт удалось потушить, и жених не смог продемонстрировать своих воинских доблестей.

Викки тем временем завершала курс обучения для выполнения возложенной на нее миссии. Ее главными наставниками были отец, принц-консорт Альберт, и барон Штокмар. Девушке говорили о двух основных задачах — желательности объединения Германии и необходимости либерализации Пруссии. Она оказалась способной ученицей.

Свадьба состоялась 25 января 1858 года в Лондоне. Молодожены провели первые две ночи в Виндзорском замке, затем отправились на родину супруга и в феврале прибыли в Берлин. «Англичанку», как ее стали называть простые немцы, сопровождал сын Штокмара Эрнст, который стал ее личным секретарем и советником. Бисмарк, бывший тогда послом во Франкфурте, заметил: «Если принцесса сумеет оставить свои английские качества дома и станет настоящей пруссачкой, то ее приезд станет благом для страны».

Она не смогла или не захотела пойти по пути, обозначенному Бисмарком. С самого начала она стала демонстрировать высокомерное презрение к Берлину, Пруссии и всем ее обитателям. Все там было хуже, чем в Англии. «Пахнет Пруссией», — говорила молодая кронпринцесса, когда ей что-то не нравилось. В одном Бирмингеме больше серебряной посуды, чем во всем Прусском государстве, фыркала она. Гогенцоллерны — «захудалый немецкий род», юнкеры — «жадные помещики» — цитировала лондонская «Таймс». Можно представить реакцию пруссаков на подобные высказывания.

Недовольство вызывало и то, что «англичанка» не желала следовать спартанским обычаям прусских правителей. Отцу Фрица ванну для купания доставляли из близлежащего отеля, а Викки немедленно распорядилась устроить в отведенном молодоженам дворце роскошную ванную комнату. Меню, повара, прислуга — все было английское. Пруссаки предпочитали есть спаржу доваренной до белизны, а Викки требовала, чтобы ее подавали зеленой. Детей она называла тоже на английский манер: Вилли, или Вильям, Генри… Когда обнаружилось, что у ее первенца левая рука парализована, и врачи посоветовали морские ванны, она отправилась на побережье Ла-Манша: балтийская вода, по ее мнению, не могла оказать на ребенка благотворного действия. Такое преклонение перед всем английским было несколько странным для женщины, в жилах которой не было ни капли английской крови: в ней соединились две чисто немецкие династии — Ганноверская, правившая в Англии с 1713 года, и Кобургская. Налицо был тривиальный снобизм.

По отношению к мужу у Викки развилось чувство собственницы в самых крайних формах. Как выражался эрцгерцог Баденский, женатый на единственной сестре Фрица, тот превратился в «почти бессловесное орудие» супруги. Как дочь королевы, она не усматривала ничего предосудительного в том, чтобы государством управляла женщина, но это противоречило традициям Салической правды, прочно укоренившимся в прусском менталитете. По ее мнению, не было бы ничего непристойного, если бы она надела брюки вместо юбки. Характерно поучение, которое Викки адресовала мужу:

«Править страной — это дело не только короля и немногих привилегированных персон… Напротив, право и священный долг отдельных индивидов и нации в целом — участвовать в управлении. То образование, которое обычно получали прусские принцы, не соответствует современным требованиям, хотя Ваше благодаря усилиям Вашей любящей мамы было лучше, чем у прочих… Однако Вы не прониклись как следует либеральными и конституционными традициями и ценностями — во всяком случае, так было ко времени, когда мы начинали нашу совместную жизнь. Какой прогресс с тех пор!»

Приятель Фрица, романист и политик либерального толка Густав Фрейтаг, дал меткую характеристику той односторонности, которая составляла суть отношений между супругами:

«Преданность и покорность любимой жене были с его стороны абсолютными. Любовь к ней представляла собой для него самое святое и самое ценное в жизни. Больше ему ничего не было нужно. Она была его любовницей, хранительницей его очага, его советником и другом. Как планировать садовые посадки, как покрасить стены, как воспитывать детей, как относиться к тем или иным людям и событиям — во всем он следовал ее указаниям. В тех редких случаях, когда его внутреннее „я“ отказывалось принимать ее аргументы и он не мог согласиться с ними, это вызывало у него смятение и он был склонен винить во всем себя самого».

В августе 1858 года Виктория и Альберт в сопровождении трех членов Кабинета министров нанесли визит в Берлин. Дочь ждала их с цветами на перроне вокзала. Последовали многочисленные банкеты и лодочные прогулки по Хавелю. Из Кобурга прибыли Штокмар и герцог Эрнст. Альберт встретился с Александром фон Гумбольдтом и напугал пруссаков высказываниями, которые они истолковали как вмешательство в их внутренние дела. Сам виновник всех этих страхов, как представляется, даже и не подозревал об эффекте, который он произвел в Германии. «Расставание было тяжелым», — записал он в своем дневнике. Сложнее всего было Викки: Альберт был единственным человеком в мире, чей совет она ценила. Как отмечалось в одной из биографических работ о молодом Вильгельме[1], «у Викки была врожденная черта, которую не изменили ни время, ни опыт: она делала то, что хотела, и говорила то, что думала, — не сознавая и не задумываясь о возможных последствиях своих дел и слов. Она была обаятельна и очаровательна, но окружающим с ней было очень трудно».