IX
IX
Приближалось Рождество, но как отличалась вся атмосфера от той, что царила в Шарлевилле год назад! Вильгельм занемог и уединился в Новом Дворце. Пришла грустная весть — 17 декабря был потоплен крейсер «Бремен». Праздник получился очень скромный. Не было и речи о елках для каждого члена семьи.
9 января войска Антанты покинули Галлиполи. Генерал Лиман фон Сандерс получил «дубовые листья» к своему ордену «За заслуги». Успех в Малой Азии, по сути, ничего не менял. На Западном фронте слово «победа» уже забывалось, там германская молодежь гибла под снарядами и пулями противника. Более или менее либерально настроенные лица в окружении кайзера сумели убедить его пойти на кое-какие уступки странам Антанты или по крайней мере пообещать таковые в будущем. 13 января, выступая с тронной речью перед прусским парламентом, Вильгельм высказался за реформу трехклассной избирательной системы. Кронпринц, узнав днем раньше о содержании этой речи, в телефонном разговоре с Бетман-Гольвегом высказал свое неодобрение. Интриган Ольденбург-Янушау бросился к Гинденбургу и Людендорфу, призывая их вмешаться. Те заявили, что они солдаты и политикой не интересуются. Янушау вновь апеллировал к кронпринцу, и его постигла неудача.
16 января Вильгельм отправился в Сербию — отпраздновать победу над «бандитами». В Нише кайзер со свитой в сопровождении Макензена и генерала Секта прогулялись по резервной резиденции сербского короля, ставшего изгнанником. Радость была такова, что кайзер решил дать звание фельдмаршала своему заклятому врагу — болгарскому царю Фердинанду — в качестве признания его заслуг в победе над виновниками мировой катастрофы. 19 января Вильгельм совершил поездку по Белграду.
Спасаясь от натиска милитаристов из числа своего окружения, Вильгельм нашел поддержку у дипломатов. Рицлер с глубоким сочувствием описывает дилемму, стоявшую перед кайзером: усилить подводную войну или прекратить ее? Может ли он наложить вето на мнение военного руководства? Общий вывод высокопоставленного чиновника звучит оптимистически: «Я верю, что Его Величество в конечном счете примет сторону канцлера. Несмотря на все, он очень осторожен и обладает большим чувством ответственности, и в разговоре с ним следует это иметь в виду».
Между тем несчастный Бернсторф буквально взвыл: «Судьба обрекла меня на то, чтобы сыграть в Вашингтоне роль Сизифа». Не успели улечься страсти по поводу «Лузитании», как Германия объявила об «усилении подводной войны». Камень вновь покатился вниз.
В этих условиях полковник Хауз предпринял свой очередной европейский вояж. В Берлине он обнаружил готовность принять предложение о посредничестве; Вильгельм заявил, что он, конечно, пойдет на заключение мира с Георгом и Николаем — они же все-таки его родственники, но несколько испортил впечатление от своих слов, добавив — «в свое время». Явная противоречивость в словах кайзера побудила Хауза дотошно выспросить Джерарда, все ли в порядке у Вильгельма с мозгами, — Хауз услышал, что в последнее время кайзер проводит все время в молитвах и изучении древнееврейского языка (!). Джерард заверил посланца президента, что Вильгельм вполне нормален и даже осудил потопление «Лузитании». Кстати, самую сильную оппозицию идее быстрейшего заключения мира Хауз встретил во Франции.
В марте 1916 года в водах Ла-Манша германцы торпедировали лайнер «Суссекс» — погибло много пассажиров, среди которых были американцы и граждане нейтральных стран, в том числе известный испанский композитор Энрике Гранадос. Американцы послали в Берлин резкую ноту с категорическим требованием прекратить нападения на невооруженные суда. 7 марта Бетман лично отправился в Шарлевилль, чтобы вручить кайзеру меморандум, где речь шла о необходимости прекращения подводной войны. На следующий день Вильгельм сообщил канцлеру о своем согласии с его меморандумом. Он не хотел вступления в войну США. Кайзер поставил единственное условие — отложить формальное решение до 11 апреля. Вновь он произвел самое благоприятное впечатление на интеллектуала Рицлера, который отметил в кайзере умение правильно реагировать на сложную ситуацию, осторожность и умение разбираться в людях. «Природный дар монархов!» — таково было его несколько наивное объяснение. 4 мая немецкая сторона объявила, что она принимает американские требования и будет вести борьбу с судами, нарушающими блокаду, в строгом соответствии с нормами международного права.
Инцидент с «Суссексом» повлек за собой еще одну жертву. Ею стал не канцлер, на что тайно надеялся кронпринц, а гросс-адмирал Тирпиц, который подал в отставку 12 марта в знак протеста против решения кайзера ограничить свободу рук подводников. Кронпринц апеллировал прямо к отцу: Тирпица надо-де удержать любой ценой, иначе случится «национальное бедствие». Демарш оказался безрезультатным. Тирпиц стал одним из лидеров правой оппозиции и одним из основателей экстремистской Партии отечества (она явилась на свет в следующем, 1917 году). Вилли Маленький получил изрядную выволочку. Результатом состоявшегося между отцом и сыном в июне крупного разговора было увольнение политического советника принца, Мальцана. Его роль Валентини оценил как «зловреднейшую». Тем не менее неофициальным образом Мальцан продолжал играть эту роль и в дальнейшем.
В Шарлевилль Вильгельм перебрался еще 24 февраля. Там 1 мая состоялась его встреча с американским послом Джерардом. Посол был приглашен на обед, но явился раньше времени, застав кайзера прогуливающимся в саду. Вильгельм встретил гостя вопросом, подразумевающим в собеседнике достаточно глубокие знания по истории Древнего Рима: «Вы, вероятно, явились как тот великий проконсул — в одной руке мир, в другой — война?» К счастью, легенда о Фабии и Ганнибале была известна послу. Разговор сразу принял острый характер. Вильгельм выразил свое возмущение тем, что Германию обвиняют в варварских методах ведения войны. «Как император и глава церкви он хотел бы, чтобы война велась по-рыцарски», но как ведет себя другая сторона, в частности французы? «Их офицеры происходят не из благородных семей, а неизвестно откуда… Затем он указал на попытки удушить Германию голодом, отнять молоко у немецких детей, но он не допустит, чтобы его семья, его внуки умерли с голоду, скорее взорвет Виндзорский дворец вместе со всем королевским семейством» — в таких словах посол воспроизводит высказывания Вильгельма. Перед самым обедом к ним присоединился канцлер, и они вдвоем принялись убеждать посла, что не существует единого международного права: одно — для немцев, другое — для англичан.
Четырьмя днями позже кайзера посетил Фридрих Розен. Он чувствовал себя явно не в своей тарелке: единственный штатский, если не считать Грюнау, среди сонма военных. Ему было поручено выяснить, возьмет ли король Испании миссию посредника в заключении справедливого мира между воюющими державами.
Вильгельм, по оценке заезжего дипломата, не был особенно обременен делами; во всяком случае, у него хватало времени, чтобы побродить по местным лесам. Он разговаривал с местными жителями, и сильное впечатление на Вильгельма произвело общение с женщиной, которая собирала хворост. Розену запомнилась фраза: «Они называют меня месье, но ведь знают, что я император!» Розену не понравилось угощение: угорь под укропным соусом, салат из огурцов, сливовый пудинг, сыр, масло, фрукты — «крайне невкусно и почти голодно».