VII

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

VII

Новый, 1889 год начался для непоседливого кайзера новыми визитами. 16 января он уже в княжестве Липпе, посещает город Бюкебург. За первое полугодие он успел побывать в Ольденбурге, Веймаре, Брауншвейге, Саксонии и Вюртемберге. 30 января произошло экстраординарное событие: в поместье Майерлинг близ Вены застрелился эрцгерцог Рудольф. Незадолго до этого с его подачи в австрийской и французской прессе появилось несколько сочных материалов о внебрачных похождениях Вильгельма, так что у последнего не было особых оснований оплакивать самоубийцу. Под конец жизни экс-кайзер постарался затушевать личные моменты, определившие его оценку фигуры единственного сына Франца Иосифа, но все же не удержался, чтобы не отметить, «насколько холодно кронпринц относился к германскому рейху и к союзу с ним». По словам Вильгельма, «ему (Рудольфу) до глубины души была ненавистна идея пруссачества». Против этой характеристики трудно возразить.

Одним из первых испытаний для Вильгельма как политика стала стачка горняков в Вестфалии, оказавшаяся полной неожиданностью для властей. Начавшись в Гельзенкирхене, она быстро распространилась по всему Рурскому бассейну. Встали заводы Круппа, бастовали рабочие в Верхней Силезии, Аахене, Саксонии. Бисмарк с сыном выступили за жесткие меры против забастовщиков, но Вильгельм был против — вспомнив проповеди Хинцпетера, он ронял фразы о социальной справедливости и говорил, что лучше всяких Бисмарков понимает чувства рабочего люда. На заседании кабинета 12 мая разногласия проявились в открытую. Позднее кайзер говорил, что его позиция объяснялась не погоней за дешевой популярностью — просто он считал, что отвечающим духу времени социальным законодательством можно отвлечь рабочих от идей социализма и, прежде чем использовать дубинку, надо попробовать морковку. Как бы то ни было, проявление отеческой заботы о простых людях значительно увеличило популярность нового кайзера. Позднее его критиковали за то, что он отозвался о социалистах как о «безродных бродягах». Вильгельм отвечал, что так он реагировал на конкретные действия некоторых представителей социал-демократии — они имели наглость заявлять о солидарности со своими «братьями» по ту сторону германо-французской границы!

Вернемся к событиям в охваченном стачкой регионе. От военного коменданта, гусарского полковника Михаэлиса, Вильгельм получил депешу, которая подтверждала его оценку ситуации. Там говорилось: «Все спокойно, за исключением поведения властей». Вильгельм решил, что он будет «руа де гез» — «королем бедняков». Как он выразился в разговоре с Ниманом, «к общественным явлениям надо подходить, руководствуясь велением совести, — таково мое убеждение, подсказанное моей приверженностью христианской вере». Именно исходя из этих соображений он отверг рекомендации своего канцлера. Более того, он пригласил к себе в Берлинский замок представителей обеих конфликтующих сторон — поступок для тех лет поистине революционный. Рабочие-делегаты информировали кайзера о том, что хотят всего лишь возвращения к 8-часовому дню, который уже давно стал нормой для шахтеров.

16 мая во время встречи с предпринимателями кайзер заявил им, что видит свою задачу в том, чтобы выслушать и понять обе стороны: они должны решить свой спор до того, когда от него начнут страдать все немцы. И затем прозвучала неожиданная угроза: «Если фирмы не повысят зарплату, причем немедленно, я прикажу вообще убрать оттуда войска». Бисмарк отреагировал резкой ремаркой: «Собственники — это ведь тоже Ваши подданные!» Он имел в виду, что владельцев рудников надо поддержать, а забастовщиков — приструнить, с помощью оружия, если потребуется. Вильгельм возразил: он не желает начинать свое правление, «вымазавшись в крови своих соотечественников».

Бисмарк предпочел философски принять свое поражение: «Я не сержусь на моего молодого господина, он пылок и чувствителен; он хочет, чтобы всем было хорошо, — в его возрасте это естественно». Тем, кто позднее осуждал Вильгельма за его отношение к социалистам, было наверняка трудно понять и должным образом оценить «вспышку» либерализма у молодого кайзера. Между тем он фактически освободил социал-демократическую партию от того тесного корсета, в который втиснул ее Бисмарк своими законами против социалистов. Кайзеру было суждено сожалеть о содеянном: в 1891 году рабочие приняли Эрфуртскую программу[9], где говорилось о завоевании власти парламентскими, а не революционными средствами. Вильгельм выпустил джинна из бутылки. В 1894–1895 годах он попытался ограничить деятельность радикальных элементов, но рейхстаг отказался ратифицировать «закон против революционных устремлений», посчитав, что речь идет об ущемлении свободы печати. В 1897 году Вильгельм попытался ограничить свободу объединений — и вновь рейхстаг наложил свое вето. Та же судьба постигла законопроект, позволявший властям прекращать стачки.

В мае Вильгельм отправился в Прекельвитц на охоту. Там он сказал Эйленбургу: «Мне страшно трудно с князем (Бисмарком)». Впоследствии он оправдывал свою позицию в конфликте с канцлером доводами, которые бы сделали честь любому демократу: «Меня наполняло сознание моего долга и ответственности перед народом, в том числе и перед рабочим классом». Эйленбург уже плел свою интригу: у него с Гольштейном созрел замысел обкорнать полномочия канцлера, оставив его чисто декоративной фигурой. Возможно, именно по совету Эйленбурга кайзер предпринял еще один маневр, направленный против Бисмарка, поручив саксонскому королю внести в бундесрат блок своих социальных законопроектов. Вильгельма беспокоило постоянное присутствие в берлинской резиденции Бисмарка банкира Герсона фон Блейхредера. Кайзер подозревал банкира в том, что он ссужает деньги русским на войну против Германии.

Вильгельм обвинял Бисмарка и в пренебрежительном отношении к непрусским территориям рейха: он-де «слишком консервативен, слишком пруссак». Словом, по мнению кайзера, его разрыв с канцлером произошел на почве разногласий по принципиальным вопросам. «В результате я заслужил враждебное отношение Бисмарка, а также на многие годы — значительной части нации, особенно преданного ему чиновничества», — отмечал он. Последнее обстоятельство, вероятно, объясняет, почему кайзер вплоть до смерти «железного канцлера» в 1898 году предпринимал многочисленные, хотя и непоследовательные, попытки примирения с ним. Вильгельм желал выглядеть объединителем нации, конфликт с Бисмарком мешал этому.

О том, как развивался конфликт между кайзером и его канцлером, можно прочесть у Вальдерзее (эти строки были написаны через два года после описываемых событий):

«Отныне император стал просто играть с канцлером в кошки-мышки. Беседуя с ним, он демонстрировал подчеркнутое почтение и внимание, но за глаза он отпускал по его адресу всякие язвительные замечания, даже передразнивал старика. Бисмарк, впрочем, вел себя подобным же образом. Во время аудиенций он надевал на себя маску верного и заботливого слуги, все проблемы вроде бы решались по доброму согласию, но стоило ему выйти за дверь, все проблемы всплывали вновь. Во всем был виноват Герберт: он не понимал кайзера и снабжал отца неверной информацией».

Зловещую роль Герберта Бисмарка Вальдерзее сильно преувеличил — просто ему был крайне антипатичен Герберт с его разгульным образом жизни и приверженностью Бахусу. То, что Вильгельм поддерживал с ним приятельские отношения, он считал «опасной ошибкой». Тем более его порадовал тот факт, что всезнающий Гольштейн потихоньку отмежевался от Бисмарков.

Новый начальник Генерального штаба продолжал попытки расширить сферу компетенции своего учреждения и армии в целом. Военные атташе, в его представлении, должны были обеспечить независимый от послов дипломатический канал и, на его взгляд, вполне могли заменить «профессионалов» (это слово было для него почти ругательным). В день своего тридцатилетия кайзер одарил Вальдерзее новой милостью — отныне тот должен был официально взять на себя функции советника кайзера по вопросам внутренней и внешней политики. На следующий день Вальдерзее встретился с приехавшим в Берлин Хинцпетером и заявил, что голос начальника Генерального штаба — единственный, к которому прислушивается кайзер. Это было далеко не так: Вильгельм в то время думал о колониальных завоеваниях в Африке, а Вальдерзее считал, что в этом нет необходимости. Здесь его мнение совпадало со взглядами канцлера.

Клан Бисмарков между тем начал кампанию против Вальдерзее. После «студенческой вечеринки», устроенной Гербертом (она кончилась в четыре часа утра!), газета «Норддейче альгемейне цейтунг» (она считалась «личным органом» Бисмарков) периодически печатала статьи с нападками на начальника Генерального штаба. Вальдерзее записал в дневнике: «Без сомнения, имеется план снова устроить на меня настоящую охоту». 13 февраля Вильгельм потребовал от Герберта, чтобы Вальдерзее оставили в покое. Газета переключилась на Штеккера, который затеял полемику. Вильгельм решил отмежеваться от скандального проповедника. Дона и Вальдерзее тщетно пытались защитить его. Вальдерзее решил, что во всем виноваты евреи.

25 февраля завершилась наконец «баттенбергиада»: Сандро благополучно сочетался законным браком с любимой певичкой из дармштадтского придворного театра. Комментарий в дневнике Вальдерзее полон злорадства: «Тяжелый, но вполне заслуженный удар для вдовствующей императрицы… Давно не видел кайзера таким довольным». Вильгельм по примеру своего прадеда Фридриха Вильгельма I решил воссоздать «Табак-коллегию»: в Звездном зале Берлинского замка стала собираться компания любителей охотничьих забав — Вальдерзее, князь Плесс, граф Ассебург, генерал фон Арним, фон Мейеринк.

В том же, 1889 году Вильгельм сделал важный шаг на пути к созданию большого флота, учредив «Главное военно-морское командование» («Рейхсмаринеамт»), Граф Александр Монте получил звание адмирала и сменил генерала Каприви на посту командующего. Кайзер увлекался мореплаванием, несмотря на то что страдал морской болезнью. «Нордландрайзе» — «северные экспедиции» — стали традицией. Избранное общество на борту императорской яхты отправлялось к северному побережью Норвегии, чтобы любоваться ее пейзажами и северным сиянием. 30 июня, накануне первого рейса, Эйленбург встретился с Гольштейном в ресторане «Борхардт»: антибисмарковский заговор продолжался. Никак не могли решиться, что делать: от канцлера хотелось бы избавиться, но как это скажется на престиже империи?

Подбор гостей для «северных экспедиций» определялся строгим критерием — на борт не допускался никто, кто мог осмелиться противоречить его величеству — были широко представлены зрители и участники его музыкальных и прочих развлечений, словом, «ближний круг»: Вальдерзее, генерал Карл фон Ведель, будущий глава кабинета Линкер, адъютанты фон Шолль и фон Липпе, Адольф фон Бюлов, первый глава военно-морского кабинета, ярый англофоб Густав фон Зенден-Бибран, дипломат Кидерлен-Вехтер, Георг фон Хюльзен, позднее ставший интендантом королевских театров, художники Гюссфельд и Зальцман. О том, кто пользовался наибольшим расположением кайзера, говорило распределение кают: самые близкие к императорской занимали Вальдерзее и Эйленбург, один — справа, другой — слева.

Эйленбург, впрочем, не испытывал никакого удовольствия от «северных экспедиций»: его мучили ревматизм и раздражение кожи. К тому же он был ипохондрик по натуре. В общем, каждый раз после окончания очередного путешествия он брал отпуск, чтобы прийти в себя. Несмотря на плохое самочувствие, Эйленбургу приходилось услаждать общество балладами и сочинять шутливые спичи — как, например, по случаю дня рождения Хюльзена. Вальдерзее вспоминает о случае, когда они проплывали так близко от айсберга, что отвалившаяся от него большая сосулька едва не задела кайзера, с грохотом разбившись у его ног. Вильгельм, по его словам, и глазом не моргнул; наверняка вот так же мужественно поведет себя кайзер, если начнется война, — таков был его несколько неожиданный вывод. Вильгельм развлекался как умел: один раз он окатил водой игроков в скат, в другой раз — из сифона с содовой — засидевшихся до половины второго ночи участников попойки, причем к содовой он добавил струю из бутылки с шампанским. Впрочем, такого рода шутки он не позволял себе с Эйленбургом, придворным церемониймейстером Гуго фон Рейшахом, Кнезебеком и Зекендорфом. Он относился к ним более почтительно — «как джентльмен к джентльменам». Так по крайней мере свидетельствовала Мари фон Бунзен. В целом Вильгельм неплохо относился к гостям. Во время этих морских вояжей — будь то северные широты или Средиземное море — придворный этикет не соблюдали. Все делалось для того, чтобы гости чувствовали себя как дома.

Общество наслаждалось, наблюдая дельфинов, гоняясь за китами, тренируясь в стрельбе по чайкам. В Тромсе было получено известие, что королева Виктория намерена присвоить внуку звание адмирала флота, которое приравнивалось к званию фельдмаршала сухопутных сил. «Такое отличие никогда ранее не даровалось, и это не преминуло оказать политический эффект… Кайзер был взволнован как ребенок… Вильгельм никоим образом не рассматривал свой новый статус как простую формальность. Он немедленно принялся за разработку планов полной реорганизации британского флота», — писал в своих воспоминаниях Эйленбург.

Когда нечем было заняться, Эйленбург просил Вильгельма продекламировать «Сагу Фритьофа» шведского поэта Эсайи Тегнера. «Было радостно видеть его таким — полностью отдавшимся очарованию простого и ясного стихотворного стиля», — писал чтец в воспоминаниях. По воскресеньям Вильгельм читал на палубе проповедь. Церемония была самая простая — алтарем служил большой сундук, покрытый флагом с имперским орлом. Сам император не расставался с орденом Черного орла. «Северные экспедиции» повторялись ежегодно вплоть до 1914 года.