I
I
27 января 1859 года в 2 часа 45 минут Викки родила первенца. Осуществилась мечта Альберта Кобургского. Он ожидал, что ребенок воплотит в себе качества двух народов и двух династий. Несколько месяцев королева Виктория жила тревожными предчувствиями, опасаясь последствий неудачного падения дочери, которое случилось на пятом месяце беременности. Королева отправила дочери свою акушерку мисс Инносент и врача сэра Джеймса Кларка. Тот привез с собой бутылочку со снадобьем, которое должно было облегчить муки роженицы. (Обыкновенный хлороформ — тогда еще новый и не опробованный анестетик; королева Виктория принимала это снадобье, когда рожала сына Леопольда). Сэр Кларк неизвестно по какой причине так и не решился применить его в течение тех восьми или девяти часов, когда у Викки были крайне болезненные схватки. Прусская медицина была представлена доктором Августом Вегнером и акушеркой фрейлейн Шталь. Ни Кларк, ни Вегнер не были гинекологами. Не был им и «королевский хирург» профессор Иоган Лукас Шенлейн, приглашенный присутствовать в качестве консультанта. Единственным специалистом в команде родовспоможения являлся профессор Эдуард Мартин, но он прибыл с запозданием, поскольку Вегнер направил ему вызов по почте (!).
Сын профессора Мартина позднее представил веские доказательства того, что его отец прибыл к ложу роженицы тогда, когда ребенок уже появился на свет, и он застал двух врачей, колдующих над беспомощным тельцем. Официальное медицинское заключение, однако, говорит о том, что Мартин при родах присутствовал. Положение плода в матке было неудачным, его нужно было выправить, что вроде бы и сделал Мартин, повредив при этом плечевой сустав новорожденного. Чтобы облегчить и ускорить роды, Кларк наконец применил хлороформ, а Мартин — стимулятор сокращения матки. Такова, во всяком случае, официальная версия.
Все кончилось тем, что появившийся на свет ребенок долгое время не подавал признаков жизни. Безжизненное тельце массировали, окунали в горячую ванну, шлепали по попке — и наконец сумели заставить его задышать. Эти манипуляции производили доктор Мартин и фрейлейн Шталь, однако молва приписала заслугу спасения младенца исключительно последней. Продолжительная асфиксия, вполне вероятно, подействовала на мозг. Есть мнение, что именно этим объяснялись беспокойное поведение и эмоциональная нестабильность у ребенка. Первые слабые всхлипы новорожденного вызвали всеобщий вздох облегчения. Принц-регент благодарно сжал руку Мартина, не преминув заметить: «Разве можно так грубо обращаться с прусским принцем!» Престарелый фельдмаршал Врангель взял на себя миссию оповестить народ. Открыв окно, он заорал толпе, собравшейся на Унтер-ден-Линден: «Ребята, у нас принц! Рекрут будет что надо!» Раздался салют из ста одного орудия. Особое ликование вызвал двадцать шестой залп: если бы родилась девочка, все кончилось бы на двадцать пятом.
Тремя днями позже сиделка обратила внимание на то, что левая рука ребенка не двигалась. Оказалось, что плечевая кость была вырвана из суставной сумки, при этом были сильно повреждены мышечная ткань и связки. Медицинские проблемы у Вильгельма не ограничивались последствиями неудачных действий врачей при родах. Всю жизнь он страдал воспалением правого уха, порой развивалось нагноение и ему приходилось затыкать ушную раковину ватой. Добавим сюда еще частые ангины и левосторонний тремор — непроизвольные подергивания и судороги преследовали его всю жизнь. Современный диагноз гласил бы, по-видимому: «явления церебрального паралича в легкой форме». Ухаживавшая за ним в младенчестве сиделка выразилась подкупающе просто: ребенок был «от природы не совсем того». Добавилась унаследованная от Альберта склонность к депрессиям. Наследственность по отцовской линии тоже оставляла желать лучшего: достаточно вспомнить о душевной болезни Фридриха Вильгельма IV.
4 марта во дворце Кронпринцен состоялся обряд крещения. Ребенок получил длинное имя: Фридрих Вильгельм Виктор Альберт. Правда, до шести лет его звали просто Вилли. Супруга британского посла оставила интересное описание будущего кайзера в колыбели: «Он живо реагирует на командный голос принца-регента и непрестанно сучит ручками, как будто играет».
Детство Вильгельму выдалось не особенно радостное. С самого раннего возраста он подвергался различным процедурам, с помощью которых надеялись исправить поврежденную руку: ванны в соленой и морской воде, ежедневный массаж и тугое бинтование. До одиннадцати лет парализованную руку регулярно подвергали электрошоковой терапии. Применялся и такой странный метод, как погружение руки в кровь зарезанного кролика.
Ребенок стал ползать в шесть месяцев, хотя в четыре все всполошились, заметив у него кривошею: головка все время склонялась к правому плечу. Было разработано специальное устройство — нечто вроде «клетки» для головы, которая крепилась к поясу с помощью вертикального стержня, проходившего вдоль позвоночника.
Усилия врачей и пациента, который старательно выполнял прописанные ему упражнения, были тщетны — рука Вильгельма осталась короче правой на три дюйма. Более успешной оказалась операция на шее: посадка головы улучшилась, хотя мышцы с левой стороны так и остались слабее. Думается, что и современная медицина не могла бы достичь большего. Методы, применявшиеся врачами того времени, могут показаться варварскими, но они принесли кое-какой эффект: Вильгельм научился шевелить пальцами левой руки и даже удерживать, но не поднимать, легкие предметы.
Физический недостаток принца не был секретом для широкой публики, хотя его тщательно скрывали, используя специфические приемы фотографии. Сам он сделал все, чтобы компенсировать беспомощность левой руки развитием здоровой правой. Усиленными тренировками он добился того, что сила ее удара не уступала той, которую демонстрировал чемпион мира по боксу Джон Салливан. Будучи в Доорне, Вильгельм признавал, что грубые методы, которыми пытались излечить его больную руку, принесли больше вреда, чем пользы, поскольку нестерпимые мучения, которым он подвергался, оказывали отрицательное влияние на молодой неокрепший организм.
В воспоминаниях он пишет:
«Тогда медицинская наука еще не знала тех щадящих методик, которые применяются сейчас. Меня лечили так, как ныне профессионалы не лечат. Это были настоящие пытки, которые оказались совершенно бессмысленными».
Многие историки продолжают считать, что физический недостаток Вильгельма наложил определяющий отпечаток на его характер. Верно, что не только Вильгельм, но и его близкие прилагали значительные физические и моральные усилия, чтобы справиться с испытанием, ниспосланным судьбой. Верно, что ему прощали многое, что не прошло бы безнаказанным для здорового ребенка. Но считать, что в результате его характер был безнадежно испорчен, а личность — деформирована, было бы недопустимой натяжкой. В зрелом возрасте Вильгельм вовсе не комплексовал по поводу своей руки. Он понимал, что все об этом знают, и принимал ситуацию такой, какая она есть, вполне спокойно.