XI

XI

18 октября состоялось торжественное открытие гигантского, в стиле Пиранези, памятника Битвы народов под Лейпцигом. Он ярко отразил основные черты искусства рейха массивность, величественность, самолюбование. Кронпринц отсутствовал: он попал в немилость из-за своих попыток гальванизировать оппозицию политике мира, проводимой канцлером, и коротал время в охотничьей хижине под Хупфребе, в Форальберге.

Вильгельм вновь изменил свою позицию — он стал заверять австрийского начальника Генштаба, что коль скоро дело дойдет до военных действий, тот может положиться на Германию. Он недавно говорил с Мольтке, и тот согласился с тем, что Австрия теряет свой престиж из-за отказа предпринять акцию против Сербии, постепенно утрачивает право называться великой державой. Буквально кайзер заявил своему собеседнику следующее: «Я с вами. Прочие (державы) не готовы, они не вмешаются. За несколько дней вы возьмете Белград. Я всегда был за мир, но всему есть предел. Я много читал о войне и знаю, что это такое, но в конце концов возникает такая ситуация, при которой великая держава не может ограничиться ролью наблюдателя, а должна взяться за меч».

До начала торжеств под Лейпцигом кайзер проходил курс лечения на курорте Бад-Зальцбрунн, затем отправился в богемское поместье Франца Фердинанда Конопиште. Монархи выезжали на охоту и вели доверительные беседы. Судя по всему, воинственный пыл у кайзера к тому времени иссяк — как это уже неоднократно случалось. Во всяком случае, покидая три дня спустя Вену, он послал императору вполне благодушное письмо, где благодарил его за гостеприимство, восхищался прелестями флоры и вспоминал охоту на фазанов. Из высказываний кайзера можно было понять, что он против жестких мер в отношении Сербии до тех пор, пока не будут исчерпаны другие приемы для привлечения ее в свой лагерь — денежные субсидии, обучение военных кадров, торговые преференции. Конечно, если сербы не поймут, — заявил он австрийскому министру иностранных дел Берхтольду, — тогда по ним надо ударить. Для подкрепления сказанного Вильгельм коснулся рукой эфеса своей шпаги.

В дискуссии была затронута русская тема. Берхтольд сказал, что он за возрождение Тройственного союза Германии, Австрии и России и считает разумным привлечь к нему англичан. Вильгельм ответил, что сам был воспитан в традициях союза, но вынужден признать, что после смерти Александра III перед ними уже другая Россия, ею правят совсем другие люди, а царское окружение стремится нанести поражение Германии. Поэтому Вильгельма ныне не столь уж волнует проблема, что станется с монархическими принципами, которые ему некогда были столь дороги. Ему все равно, что случится с Россией, она отдалилась от Германии. В словах прослеживается влияние славяноненавистников, которые составляли ближайшее окружение кайзера. К ним относились Мольтке, Ягов, Шиман и даже Бетман. Известно, как последний объяснил нежелание сажать новые деревья в своем поместье Гогенфинов: он не хочет, чтобы их тенью наслаждались русские; забавно, что именно так и случилось после 1945 года! К слову сказать, подобной паранойи насчет русской экспансии не были чужды и англичане: в конце XIX века им казалось, что русские вот-вот вторгнутся в Индию.