5. СМЕРТЬ НИКОЛАЯ АЛЕКСАНДРОВИЧА
5. СМЕРТЬ НИКОЛАЯ АЛЕКСАНДРОВИЧА
Итак, возле постели юного страдальца, на вилле Бермон собралась вся царская семья: безутешные родители, принцесса Дагмара, братья и сестра. Цесаревич часто впадал в забытье, но большее время находился в памяти. У него началась сильнейшая головная боль, сопровождаемая рвотой.
Утром 11 апреля больному сделалось значительно хуже, в 12-м часу ему предложили приобщиться св. тайн, что он исполнил с полным сознанием. После причащения Николай Александрович начал со всеми прощаться. Как отмечает Литвинов, он каждого присутствующего называл по имени и говорил по два раза: «Прощай, прощай». Последний консилиум врачей, в числе которых были профессора Здекауер и Пирогов и вызванный из Вены доктор Оппольцер, пришёл к заключению, что у цесаревича цереброспинальный туберкулёзный менингит и спасения нет. Тем не менее Николаю Александровичу беспрестанно давали мускус по настоянию Пирогова, который утверждал, что доктора не должны терять надежды до тех пор, пока в больном не перестанет биться сердце. Однако мускус только мучил страдальца. В 16.00 на него нашла икота, и его беспрестанно рвало мускусом. Несчастная принцесса Дагмара, стоя на коленях перед умирающим женихом, всё время вытирала ему рот и подбородок (51а, с. 57).
В 19 часов 30 минут началась агония, во время которой невеста и брат ни на минуту не отходили от изголовья умирающего.
Три раза в его комнату приглашали духовенство для чтения отходной. Наконец во время третьего чтения с 11 на 12 апреля в 0 часов 50 минут местного времени Николай скончался. В минуту кончины августейшие отец и мать держали одну руку умирающего, принцесса-невеста и любимый брат, великий князь Александр Александрович — другую.
Лейб-медик профессор Н. Ф. Здекауер позже говорил, что бред цесаревича был характерным. Он выступал перед какими-то депутатами, в другой раз как будто брал Кексгольм приступом. Вообще смерть показала, сколько обещала его жизнь. Замечательно слово, сказанное им насчёт нынешнего цесаревича: «В нас всех есть что-то лисье, Александр один вполне правилен душой». Как признавалась императрица, последними словами цесаревича были: «Стоп машина!»
Тело царственного первенца было вскрыто и бальзамировано. Вскрытие установило не только туберкулёзный менингит, но и внутренний нарыв в спинной кости, который был основным источником болезни. Выяснилось, что итальянский доктор один был прав в своём диагнозе.
Пошли толки и догадки: откуда мог произойти этот нарыв? Тогда вспомнили, что года два тому назад наследник в присутствии всей августейшей семьи принимал участие в скачке наперегонки с принцем Ольденбургским на ипподроме в Царском Селе. Цесаревич велел положить себе новое, щёгольское, но непривычное для него английское седло и на всём скаку слетел с лошади. Он тут же вскочил на ноги; казалось, падение не оставило о себе следа. Но прирождённая ему золотуха, по всей видимости, устремилась в ушибленное место, медленно и незаметно подтачивая организм. С той поры он изредка стал жаловаться на боль в пояснице. Ложное лечение, в особенности паровые души, ускорило болезнь и уменьшило страдания.
Рано утром 12 апреля 1865 г., в пятницу, известие о смерти наследника престола по телеграфу дошло до С. — Петербурга от министра императорского двора генерал-адъютанта графа Адлерберга 2-го. Тогда же утром о печальном событии было объявлено в приложениях к газетам и сообщено в губернии по телеграфу. Это был второй случай в России, начиная с Петра Великого, когда русские теряли своего наследника престола.
В тот же день в Ницце был обнародован высочайший манифест о кончине наследника и назначении другого. Несмотря на то, что ранее было известно о тяжёлой болезни Николая Александровича, весть о его кончине потрясла все слои русского общества. И как обычно, среди народа распространялись всевозможные фантастические слухи и толки, в которых было много нелепого. В Москве стоустая молва говорила, будто цесаревича отравили великий князь Константин Николаевич или его супруга «Константиниха». В Петербурге профессору А. В. Никитенко один генерал с весьма важным видом выразил своё мнение, что в болезни, а следовательно, и в смерти наследника сильно повинен Наполеон. «Каким же это образом?» — спросил Никитенко. Говоривший не сумел этого объяснить, но всё же остался при своём мнении.
Рассказывали, например, что лейб-медик Н. Ф. Здекауер требовал тёплых ванн, а цесаревича отправили купаться на побережье Северного моря на курорт Схевенинген, что один флорентийский врач указывал на спинной мозг, как на гнездо болезни и требовал скарификации, но его не послушали, что французский хирург Нелатон поставил фонтанели, а врач наследника Шестов их закрыл, что от государя скрывали правду и что он случайно узнал от фельдъегеря о готовящейся катастрофе и т. д. и т. п.
В образованном обществе преобладала своя точка зрения. Никитенко, например, считал, что жизнь этого благородного, много обещавшего для России юноши, возможно, была бы и сохранена, если бы пестуны его Гогель, Зиновьев и граф Строганов побольше заботились о его физическом воспитании и не были бы так «непростительно беззаботны в этом отношении». Ему вторил и поэт Тютчев, живший в Ницце с осени 1864-го до весны 1865 г. По его словам «наследника уморили нелепым образом воспитания, особенно тем, как вёл его в последние годы Строганов… Его страшно утомляли, заставляя учиться и двигаться свыше сил и не внемля спасительным предостережениям некоторых рассудительных медиков…»
В связи с этими суждениями Тютчева находится и его эпиграмма на графа С. Г. Строганова:
Как верно здравый смысл народа
Значенье слов определил;
Недаром, видно, от «ухода»
Он вывел слово «уходил».
Вот один из примеров того, как в народе относились к наследнику. Во время Ломоносовского обеда в зале Дворянского собрания Петербурга возле профессора М. М. Стасюлевича сидел какой-то купец. Когда провозгласили тост за наследника, — тогда было известно ещё только, что он опасно болен, — зал огласился восторженными криками в честь его и пожеланиями ему выздоровления. Крики не затихали в течение пяти минут. Стасюлевича это растрогало до слёз. Сидящий рядом купец, заметив их, спросил:
— Видно, вы очень любите наследника?
— Да, — отозвался Стасюлевич, — потому что знаю его хорошо: я был его учителем.
— Учителем?— повторил купец. — Ну, хорошо, что вы были его учителем, а не дядькою, а то вас стоило бы разорвать на клочки.
Стасюлевич, который три года преподавал историю наследнику, говорил, что цесаревич учился очень хорошо и вообще был прекрасным существом. Стасюлевич, как отмечал Никитенко, не мог вспоминать о нём без глубокой скорби и умиления. Он показывал ему тетради, в которых царственный юноша записывал свои уроки по истории. В них видна особенная тщательность в занятиях. Я. К. Грот, И. А. Гончаров, Ф. И. Буслаев, И. К. Бабст, М. И. Соловьев были также в восторге от занятий и успехов цесаревича. Соловьев говорил, что если бы из Московского университета выходил раз в десять лет один студент с познаниями русской истории, какие имел цесаревич, то он считал бы своё призвание исполненным.
«Всем горько, все притихли и приуныли от страшной вести, — писал К. П. Победоносцев 12 апреля 1865 г. А. Ф. Тютчевой, — но мы, знавшие его, всего сильнее чувствуем, что значит для всех потеря нашего царевича… Я верю, я чувствую всей душой… что этот час — роковой час в судьбах России. На него была надежда, и в каждом из нас, знавших его, эта надежда оживала тем более, чем темнее становился горизонт, тем сильнее стали напирать тёмные силы, чем безотраднее казалась обстановка судеб наших. На него была надежда — мы в нём видели противодействие, в нём искали другого полюса…. И эту надежду Бог взял у нас. Что с нами будет? Да будет его святая воля» (217, с. 504).
Между тем Ницца встретила русское горе тёплым и единодушным участием. Жители всех возрастов и званий приходили благоговейно поклониться гробу. Тело покойного цесаревича Николая было перенесено 14 апреля в русскую церковь, а 16-го — через весь город и потом вдоль моря на фрегат «Александр Невский», отплывший из Виллафранки в Кронштадт в составе эскадры под командой адмирала С. С. Лесовского. В этот же день государь и императрица Мария Александровна с детьми выехали из Ниццы в Дармштадт. Там в замке Югенгейм они в тесном семейном кругу, в состав которого вошла и принцесса Дагмара, провели несколько дней, нужных для восстановления сил императрицы, истощённой длительным уходом за больным сыном и потрясением безвременной его кончиной. 9 мая августейшая семья выехала из Дармштадта и 12-го прибыла в Царское Село.
На исходе 35 суток плавания 21 мая эскадра с прахом покойного цесаревича прибыла в Кронштадт, куда ездил и Александр II. В знак траура весь Балтийский флот приспустил флаги. Смертные останки Николая 25 мая были доставлены на пароходе «Александрия» под балдахином на палубе в Петербург, где с Английской набережной препровождены в церемониальном шествии к месту вечного упокоения в Петропавловскую крепость. Процессия следовала от Николаевского моста мимо Исаакиевского собора по площади и набережной на Троицкий мост.
«Войска, — как отмечал Никитенко, — с обеих сторон окаймляли площадь. Сперва потянулись разные придворные чины, ордена на подушках, бесконечный ряд духовенства в чёрном облачении и потом колесница с останками юноши, которого оплакивала Россия. За нею государь верхом на лошади…
Народ стоял безмолвно, сняв шапки, и с появлением колесницы крестился. Не было ни малейшего шума, ни толкотни, ни беспорядка. Вокруг царствовало полное безмолвие, нарушаемое только колокольным звоном с церквей и зловещими пушечными выстрелами с крепости… На всём Петербурге лежала какая-то печать уныния и скорби, а над ним, как чёрное покрывало, висело сумрачное небо». 28 мая состоялось само погребение в Петропавловском соборе, усыпальнице императорского дома. «В этой ранней могиле, — писал Чичерин, — были похоронены лучшие мои мечты и надежды, связанные с благоденствием и славою отечества. Россия рисковала иметь образованного государя с возвышенными стремлениями, способного понять её потребности и привлечь к себе сердца благороднейших её сынов».
Князь П. А. Вяземский в своих стихах говорил:
Гаданья светлые напрасны!
Им сбыться не дано судьбой:
Надежд грядущих цвет прекрасный
Сражён внезапною грозой.
Стасюлевич в предисловии к III тому своего сочинения «Материалы для истории Средних веков», посвящённого памяти царственного ученика, писал следующее: «Мы оплакиваем в эти минуты смерть, в которой заключались тысячи смертей: умирал не только человек, умирала юность, умирала красота, умирала первая и едва вспыхнувшая любовь, умирали надежды миллионов добрых людей, умирали идеи высокого, справедливого, благородного, умирало всё, что есть заметного и доброго на земле».
2 марта 1867 г. на месте кончины Николая Александровича была заложена и в течение одного года построена по проекту и под наблюдением академика Гримма часовня-памятник. Освещение её было проведено 26 марта 1868 г. в присутствии цесаревича Александра Александровича, членов русской колонии, местной администрации и войск местного гарнизона. В эту часовню были принесены драгоценные иконы от членов императорской семьи, а также от всех частей, в которых числился великий князь Николай Александрович. Одна из близлежащих улиц стала называться бульваром имени цесаревича.
В память умершего цесаревича, а также во имя святителя Николая Мирликийского чудотворца 12 апреля 1903 г. в Ницце в садах виллы Бермон состоялась закладка нового православного Свято-Николаевского собора. Попечительницей Строительного комитета этого храма была вдовствующая императрица Мария Фёдоровна, а первым председателем комитета — двоюродный брат цесаревича князь Георгий Максимилианович Романовский, герцог Лейхтенбергский. Постройка этого великолепного храма, сооружённого в стиле московско-ярославских соборов XVII в., была закончена в 1911 г., освещён 17 декабря 1912 г. Новый проезд к храму с разрешения императора Николая II получил название Avenue Nikolas II.