В лабиринте гигантских хребтов
20 января 1879 года Пржевальский со своими спутниками выехал из Петербурга. Остановившись на несколько дней в Москве, в конце января он прибыл в Оренбург и сразу же направился через Омск и Семипалатинск в Зайсан. Началось его третье центрально-азиатское путешествие.
У Пржевальского, наряду с Фёдором Эклоном, появились новые помощники: Всеволод Роборовский и препаратор Андрей Коломейцев (он вместе с Н.А. Северцовым и Г.Н. Потаниным путешествовал по Монголии, был оставлен ими в Зайсане для препарирования птиц и мелких зверьков, но не получил от учёных никаких средств к существованию). Пржевальский охотно взял Коломейцева в свою экспедицию. Всего в отряде было 14 человек. Груза — около 200 пудов. Особенно тяжелы были охотничьи припасы: патронов и пороха по 3 пуда и дроби 12 пудов. Из научных приборов, как всегда, хронометр, барометры, буссоли, термометры и, конечно, несколько компасов. Продовольствие — стадо баранов — шло «своим ходом». Особый груз составляли 10 пудов серебра и различных подарков для расплаты за услуги с местным населением и властями. Всё это было навьючено на верблюдов, их в караване было тридцать пять. Офицеры, препаратор и переводчики ехали на лошадях, казаки — на верблюдах.
20 марта 1879 года экспедиция выступила из Зайсана. Через месяц она преодолела бесплодную Джунгарскую пустыню, протянувшуюся на 600 вёрст. Был весенний месяц апрель, но весна (с температурой воздуха до 20 °С) ощущалась только в полдень. Вечером наступала прохлада (7—8°), порой шёл дождь. Ночью же, и особенно утром, ударял совсем зимний мороз. Иногда шёл снег, таявший под первыми солнечными лучами.
В Джунгарии экспедиции встретилась дикая лошадь, о которой Пржевальский слышал от кочевников Гоби. «Тахи» — звали её монголы, «картаг» — киргизы. Но животное оказалось необычайно осторожным и пугливым; подкрасться к ней с ружьём охотнику никак не удавалось. Пришлось «познакомиться» сначала со шкурой дикой лошади, которую подарил Пржевальскому охотник-киргиз. Из наблюдений за поведением животных и стремительно проносившихся мимо табунов составил Пржевальский описание этого неизвестного вида, вошедшего в мировую науку под именем лошади Пржевальского.
1 мая Пржевальский отправил с возвращающимся в Зайсан проводником-киргизом письмо брату Владимиру, в котором писал: «Путешествие наше идёт весьма благополучно... теперь я ничего не знаю, что делается в Европе, вероятно, не буду знать до возвращения из путешествия. Ко мне можно будет теперь писать только через Ургу, да и то письмо получится в Лхасе не ближе, как через год...» Он был уверен, что через год войдёт в столицу Тибета.
В тысяче вёрст от Зайсана находился оазис Хами, известный с глубокой древности. Здесь экспедиция попала «под контроль» китайских властей. Дальше пришлось идти с местным конвоем — 15 солдат во главе с офицером. До следующего оазиса Сачжоу предстояло пересечь Хамийскую безжизненную пустыню. Вот как описал её Пржевальский: «По дороге беспрестанно валяются кости лошадей, мулов и верблюдов. Над раскалённою днём почвою висит мутная, словно дымом наполненная, атмосфера; ветерок не колышет воздуха, не даёт прохлады. Только часто пробегают горячие вихри и далеко уносят крутящиеся столбы солёной пыли. Впереди и по сторонам играет обманчивый мираж... Солнце жжёт от самого своего восхода до заката».
В оазисе всё переменилось: изобилие воды, хлеба, фруктов; утки и фазаны — прямо рядом с палатками. Но отношение китайских властей было совсем иным, чем в Хами. Проводника в Тибет, до которого оставалось не больше 1200 вёрст, они дать отказались. Вопрос о посещении Тибета долго обсуждался в Пекине российским посланником с китайскими министрами, но переговоры были безрезультатными.
Но не обращая внимания на явное противодействие китайских властей, Пржевальский 21 июня выступил к Наныпаню, высившемуся над оазисом Сачжоу. «Перед нами стояли те самые горы, — писал он, — которые протянулись к востоку до Жёлтой реки, а к западу — мимо Лобнора, к Хотану и Памиру, образуя гигантскую ограду всего Тибетского нагорья с северной стороны».
Поднявшись в пределы горной страны, отряд остановился у подножия хребта Бурхан-Будда, за которым расстилалась равнина, находившаяся на четыре километра выше уровня моря. Пятикилометровые горы-гиганты казались здесь совсем невысокими. Тут, в урочище Сартын, едва не погиб один из казаков — Никифор Егоров. Преследуя раненого яка, он не пришёл в лагерь. Это вызвало всеобщее беспокойство: по ночам в горах было очень холодно, а Егоров одет легко — в одной рубахе, и не имел с собой ни еды, ни огнива. Пропавшего искали четверо суток, обошли окрестные ущелья в радиусе 25 вёрст, но никаких следов не обнаружили. На пятый день утром было решено сниматься с лагеря, как вдруг самый зоркий Дондок Иримчинов, его называли в экспедиции Дондок Мудрый, заметил, что по противоположному склону горы кто-то спускается — то ли человек, то ли зверь? Рассмотрели в бинокль — человек! Сразу двое всадников поскакали навстречу и вскоре привезли в лагерь Егорова, изменившегося до неузнаваемости. Ему удалось подстрелить зайца, сырым мясом которого и питался, а чтобы не замёрзнуть ночью, казак засовывал за пазуху и за шиворот аргал — сухой помёт горных коз и яков: разлагаясь, он выделяет тепло.
Трое суток экспедиция оставалась на месте, пока Егоров немного пришёл в себя. Затем караван двинулся дальше на юг, по Цайдамской солончаковой пустыне.
В начале октября выпал снег, он ослепительно сверкал под лучами солнца. Снежная слепота поразила не только людей, но и животных — баранов и верблюдов, им пришлось промывать глаза. Особенно много снега выпало в горах, завалив долины, через которые караван поднимался к перевалам. Но, несмотря на снег и мороз, экспедиция шла вперёд. Один за другим преодолевались хребты средней величины, и вдруг возник никем ещё не описанный грандиозный хребет. Пржевальский назвал его хребтом Марко Поло. Отряд добрался до верховьев Янцзыцзяна (Голубой реки). Эта великая река Китая называется здесь Мурайсу. За ней ещё один гигант — заснеженный хребет Тангла, водораздел рек Янцзы и Салуни. На перевал высотой пять километров взбирались восемь дней. А когда поднялись, отметили победу троекратным салютом из берданок.
Спустившись с гор, путешественники впервые увидели людей, тибетцев, пасших домашних яков и баранов. Вскоре появились тибетские чиновники с конвоем, остановившие экспедицию: через 20 дней прибыли послы далай-ламы с документом, запрещавшим дальнейшее продвижение в «страну религий», так назван был в документе Тибет.
Восемь месяцев шёл Пржевальский со своим отрядом. Когда всего лишь 250 км оставалось до Лхасы, пришлось поворачивать назад. «Но, видно, такова моя судьба! Пусть другой, более счастливый путешественник, докончит недоконченное мною в Азии...»
Караван шёл на север, к озеру Кукунор, и дальше, в бассейн реки Хуанхэ. Впервые здесь оказались европейцы. Отряд оставался в этих местах три месяца, пытаясь пройти к истокам реки. Но переправа через бурную реку оказалась невозможной, а в обход не пустили неприступные горные хребты. Пржевальский достиг Лобнора — загадочного озера, местоположение которого не было известно, хотя мимо него ещё Чжан-Цянь проложил Великий шёлковый путь, существовавший столетия.
Два горных хребта были открыты на краю Тибетского нагорья. Пржевальский один из них назвал именем великого географа Александра Гумбольдта, так и не побывавшего в Центральной Азии; другой — именем Карла Риттера, автора труда «Землеведение Азии», тоже не видевшего гор и пустынь, о которых писал. В Тибете не бывали ни они, ни кто-то другой из европейцев. А отряд Пржевальского в середине сентября взял курс на тибетскую столицу Лхаса.
За хребтом Бурхан-Будда — неведомая страна, поднятая высоко в небо. Высокогорная безлюдная пустыня, жизнь в которой существовала лишь по долинам рек: там паслись неисчислимые стада яков, антилоп, куланов. Равнина постепенно поднималась всё выше, её пересекали хребты, высоко вздымавшиеся над уровнем моря, но казавшиеся совсем невысокими на фоне высокогорной равнины.
Несколько недель провела экспедиция в солончаковой пустыне Алашань, над которой навис громадный горный хребет — в том месте на карте обозначено было совсем небольшое возвышение.
В китайской области Ганьсу Пржевальским была исследована восточная часть горной системы Наньшань: «Я в первый раз в жизни находился на подобной высоте, впервые видел под своими ногами гигантские горы, то изборождённые дикими скалами, то оттенённые мягкой зеленью лесов, по которым блестящими лентами извивались горные ручьи... Я сохранил в памяти этот день как один из счастливейших в целой жизни...»
Наньшань образуют несколько параллельных коротких хребтов, высотой превышающие шесть километров. Около тысячи ледников сползают по склонам. С восточной стороны, открытой муссонам, хребты заросли пышными лесами, через которые протекают бурные реки, а на западе — сухо, там ощущается дыхание пустыни Алашань.
Пржевальский побывал здесь первым из европейцев, отсюда прошёл он в Тибет по дороге, которой веками пользовались буддийские паломники. Она привела к таинственному озеру Кукунор (Цинхай). Расположенное на высоте 3200 метров, озеро не имеет стока. «Мечта моей жизни исполнилась», — так написал Пржевальский, увидев тёмно-голубые волны озера, к которому стремились европейские путешественники Рафаэль Пумпелли и Фердинанд Рихтгофен, так и не сумевшие его достичь. Отсюда русский учёный направился к истокам Хуанхэ и Янцзы и открыл в Восточном Куньлуне водораздельный гранитный хребет Баян-Хара-Ула, высотой 5500 метров.
Вокруг озера Кукунор жили тангуты — предки тибетцев. Задолго до наступления новой эры часть этого племени, занимавшегося скотоводством и земледелием, под давлением кочевников ушла на юг, за горные хребты.
Оставив караван на бивуаке в 70 км от китайского города Синина, Пржевальский с переводчиком Роборовским и тремя казаками поехал в Синин на встречу с губернатором (амбанем). Русских сопровождал китайский конвой с жёлтыми знамёнами, а в Синине встречала огромная толпа любопытных.
Амбань стал уговаривать Пржевальского не ходить на верховья Жёлтой реки. Но путешественник был непреклонен, он лишь согласился дать расписку в том, что идёт на свой «страх и риск», не перейдёт на правый берег Хуанхэ, не будет заходить на Кукунор и повернёт сразу на Алашань.
В Синин пришла для Пржевальского корреспонденция, из которой он узнал, что ещё в прошлом году Королевское географическое общество в Лондоне присудило ему Золотую медаль. В Англии знали о его переходах в Центральной Азии, благодаря постоянному их освещению в научной периодике П.А. Кропоткиным, четыре года назад прибывшим в эту страну под чужим именем и получившим работу в английском журнале «Nature» («Природа»).
Тем временем караван двинулся вверх по Хуанхэ. Идти пришлось по глубоким пескам и бесконечным лабиринтам узких ущелий. В одном из писем Пржевальский отмечал: «Помучились мы, в особенности наши животные, немало, переходя одно за другим вышеуказанные ущелья». Огромного труда стоил подъём на Великое Лёссовое плато, совершенно лишённое каких-либо источников воды. Вокруг громоздились высокие горы, разделённые бездонными ущельями. Пржевальский решил оставить мысль о достижении верховьев Хуанхэ и, несмотря на данное амбаню обещание, посвятил лето исследованию озера Кукунор и восточной части Наньшаня.
Съёмка Кукунора заняла весь июнь. Момент прощания с озером Николай Михайлович так отразил в своём дневнике: «Перед отходом я несколько минут глядел на красивое озеро, стараясь живее запечатлеть в памяти его панораму. Да, наверное, в будущем не один раз вспомню я о счастливых годах своей страннической жизни. Много в ней перенесено было невзгод, но много испытано и наслаждений, много пережито таких минут, которые не забудутся до гроба...»
На перевалах через Алашанский хребет появились другие записи: «Сколько раз я был счастлив, сидя одиноким на высоких горных вершинах! Сколько раз я завидовал пролетающему в это время мимо меня грифу, который может подняться ещё выше и созерцать панорамы ещё более величественные... Лучшим делается человек в такие минуты. Словно поднявшись ввысь, он отрешается от своих мелких помыслов и страстей...»
В Алашанской знойной пустыне, где среди сыпучих песков не встречалось никаких растений или животных, Пржевальский замечал: «Раскалённая днём почва дышит жаром до следующего утра, а там опять багровым диском показывается дневное светило и быстро накаляет всё, что хотя немного успело остынуть в течение ночи...»
По этой пустыне было пройдено почти триста вёрст. Но когда оказался достигнут её край, до Урги оставалось ещё не меньше тысячи вёрст по столь же унылой и дикой пустыне Гоби. Хорошо, что уже наступила осень и жара была не столь изнуряющей. Через полтора месяца и эта пустыня осталась позади. 19 октября караван Пржевальского вошёл в Ургу. Вот как описано в дневнике это событие: «Наконец, с последнего перевала перед нами раскрылась широкая долина реки Тола, а в глубине этой долины, на белом фоне недавно выпавшего снега чернелся грязною, безобразною кучею священный монгольский город Урга... Обстановка пустыни круто изменилась. Попадали мы словно в другой мир. Близился конец девятнадцатимесячным трудам и многоразличным невзгодам. Родное, европейское, чувствовалось уже недалеко...»
А в памяти — подъём на перевал хребта Тангла по обледенелому склону, и его приходилось посыпать песком для измученных верблюдов, чтобы те не падали на подъёме. Четыре верблюда сдохли, не дойдя до перевала. Пржевальский, не прекращавший съёмку, отморозил кончики пальцев на руках.
За сутки удавалось подняться не более, чем на 10—15 метров.
Перевала удалось достичь на восьмые сутки. Здесь, когда путники немного передохнули после изнурительного многодневного подъёма, они подверглись нападению разбойников-еграев. Завязалась перестрелка, в которой казаки одержали победу, но в ожидании нового нападения на следующий день отряд двинулся дальше в боевом порядке.
Вскоре появились в сопровождении конвоя тибетские чиновники, объяснившие Пржевальскому, что надо подождать разрешения из Лхасы. «Трудное теперь переживаем мы время, — записал Николай Михайлович в дневнике, — тягостная неизвестность впереди насчёт посещения Лхасы: огромная, абсолютная высота, холода, бури — всё это вместе донимает нас... Наконец, совершенно бесцельно ломить вперёд, наперекор фанатизму целого народа... научные исследования при подобных условиях были бы невозможны. При этом мы, конечно, сильно рисковали бы собою и во всяком случае надолго оставили бы по себе недобрую память». Решено было остановиться и ждать ответа из Лхасы. Прошло 16 суток, в течение которых Пржевальский провёл несколько экскурсий в селение тибетцев, собирая этнографический материал. «Сегодня, — записал он в дневнике, — ровно половина (по времени) нашего путешествия: 10 месяцев тому назад мы приехали в Зайсан; десять же месяцев остаётся... до возвращения нашего в Кяхту. Дай Бог, чтобы и наступающая вторая половина путешествия прошла так же благополучно и продуктивно для науки, как и первая. Тогда со спокойной совестью, как и теперь, я оглянусь назад, зная, что ещё один год своей жизни прожил недаром...»
Скоро подошла встреча Нового, 1880 года. Впервые этот знаменательный день застал Пржевальского так высоко в горах: на северной окраине Тибета и с практически закончившимися запасами продовольствия. «На Новый год ели варенье и фрукты в сахаре, предназначенные для далай-ламы, но, по счастью, не попали к нему...» В первый же день нового года путешественники спустились с хребта Гурбунайджи в долину реки, между казаками поровну распределены были последние горсти ячменной муки (дзамбы). Дальше пришлось бы голодать, если бы через несколько дней не встретили у ключей, в долине, монголов. У них купили на мясо домашнего яка, нескольких баранов, а также масла, молока и дзамбы. В этом месте можно было бы немного отдохнуть после тяжёлых тибетских походов. «Назад, на Тибет, — писал Пржевальский, — страшно было даже посмотреть: там постоянно стояли тучи и, вероятно, бушевала непогода».
Караван из оставшихся двенадцати верблюдов пополнился шестью вьючными яками, и 16 января в тихую, тёплую погоду (было всего -2...-4 °С) отправился дальше. В последний день месяца путешественники пришли в то самое место — Дзун-засак, из которого четыре месяца назад, когда верблюдов было в три раза больше, начали путь в Тибет: «Мы чувствовали себя истомлёнными, не добром поминали тибетские пустыни...» Пржевальский узнал, что в Пекине (а значит, и в России) в эти месяцы почти поверили, что экспедиция погибла где-то на краю Тибета или попала в плен к разбойникам, об этом сообщила петербургская газета «Голос». Журнал «Исторический вестник» требовал организовать спасательную экспедицию: «Ливингстона искали, Пайера искали, Норденшельда искали, а Пржевальского никто искать и не думает. Стоило бы, однако, позаботиться о его судьбе...» Теперь в столицу отправилось сообщение о том, что с экспедицией всё в порядке.
Пять дней отдыха в Урге, затем на монгольских почтовых лошадях путешественники отправились в совсем близкую, если сравнить с преодолёнными расстояниями, Кяхту.
Наконец, 29 октября после полудня впереди возникли белые шпили кяхтинских церквей. А затем — захолустный Пишпек и почти столичное для туркестанских русских земель селение Верное (теперешняя Алматы). Там Пржевальский прочитал небольшую лекцию о своём третьем центрально-азиатском путешествии.
Из Верного выехали на двенадцати почтовых тройках. Уже выпал снег, пришлось через два дня пересесть в сани. В декабре прибыли в Семипалатинск, где также была прочитана лекция. В Омске уже стояла настоящая зима, и по зимней дороге ехать было легче. Вечером 19 декабря в Оренбурге Пржевальский записал: «Чествования везде такие, каких я никогда не смел ожидать». Из Оренбурга — в Москву по железной дороге в предоставленном герою-путешественнику отдельном вагоне. В день Рождества Пржевальский прибыл в Москву, на Новый год — в своё смоленское имение. А 7 января 1881 года курьерским поездом приехал в Петербург. На вокзале путешественника встречали коллеги по Географическому обществу во главе с П.П. Семёновым, который в приветственной речи сказал, что Общество избрало его почётным членом. Пржевальский в тот же вечер составил записку начальнику Главного штаба, в которой просил награды для своих спутников: «...Необходима была нравственная мощь, чтобы преодолеть встречаемые преграды и не пасть в борьбе, длившейся без перерыва почти двадцать месяцев... Экспедиция принесла богатые результаты — и всем этим я как руководитель дела обязан прежде всего смелости, энергии и беззаветной преданности своих спутников. Их не пугали ни страшные жары и ураганы пустыни, ни тысячевёрстные переходы, ни громадные, уходящие за облака, горы Тибета, ни леденящие там холода, ни орды дикарей, готовые растерзать нас...»
Четвёртое путешествие в Центральную Азию началось от Кяхты в ноябре 1883 года. В эту экспедицию своими помощниками Пржевальский взял Всеволода Роборовского и Ивана Козлова. Были продолжены исследования Северного Тибета. Отряд пересёк волнистое солончаковое плато за хребтом Бурхан-Будда, где паслись огромные стада диких яков, антилоп и куланов, и вышел к истокам Жёлтой реки (Хуанхэ). Никто из европейцев и даже китайцев здесь ещё не бывал. Пржевальский признавался в дневнике: «Радости нашей не имелось конца». Отряд продолжал путь, достиг хребта Баян-Хара-Ула, водораздела двух великих китайских рек, Хуанхэ и Янцзы. В горах Пржевальский обнаружил два озера, которым дал названия — Русское и озеро Экспедиции.
На окраине Цайдамской котловины были открыты несколько горных хребтов. Один назвали Московским, другой — Загадочным. Впоследствии он стал хребтом Пржевальского.
К началу 1885 года экспедиция вышла к озеру Лобнор. Жившие на его берегу местные жители гостеприимно встретили уже знакомых им пришельцев. В феврале и марте всё озеро заполняли птицы, делающие на нём остановку в перелёте на север.
Ещё семь месяцев продвигался отряд через неведомые горы и пустыни. Открыт был хребет Русский, протянувшийся почти на тысячу километров. Двигаясь вдоль него, отряд вышел в пустыню Такла-Макан, пересёк её и через Центральный Тянь-Шань в конце октября 1885 года достиг пограничного перевала Бедель. Путники шли по красивейшему ущелью, заросшему стройными пирамидальными елями, нигде, кроме Тянь-Шаня, больше не встречающимися. Впервые Пржевальский побывал на озере Иссык-Куль, где через три года завершится его жизнь...
За два года было пройдено 7815 км, открыта горная страна на Севере Тибета, истоки Хуанхэ и водораздел её с Янцзыцзяном, новые озёра и горные хребты.
Обследована и положена на карту огромная территория, но «белое пятно» Тибета лишь слегка затронуто... Пржевальский планировал выйти на верховья Брахмапутры и пройти через параллельный Гималаям хребет Ладак к горной системе Каракорум, а от него через горы и пустыни выйти на Тянь-Шань, к озеру Иссык-Куль.