Мотив 2

Переговоры Хакона и Александра

1. Той зимой, когда конунг Хакон сидел в Трандхейме. – Рассказ о XXXIV зиме правления Хакона (1251 г.) начинается в предыдущей (270) главе. Из нее мы узнаем, что конунг встретил Йоль (Рождество) в Тронхейме и остался там на зиму. Хронологические вехи рассказа о русско-норвежских переговорах (гл. 271) таковы: зимой русские послы пришли в Тронхейм; весной в сопровождении норвежских послов они поплыли, огибая Скандинавский полуостров, на восток; летом они пришли в Хольмгард (Новгород); в то время там было «большое немирье», поскольку «пришли татары на владения конунга Хольмгарда»; послы, не закончив переговоров, уплыли назад и зимой встретились с конунгом в Вике (районе Осло-фьорда). В следующих четырех главах (гл. 272–275) продолжается рассказ о событиях XXXIV года правления Хакона, пока мы не узнаём (гл. 276), что он приехал в Вик (именно там его и нашли вернувшиеся послы) и остался там на зиму; началась его XXXV зима.

Итак, описанные здесь события, в соответствии с очень строгой внутренней хронологией саги, относятся к 1251 году (в крайнем случае они начинаются в декабре предшествующего года). Совершенно очевидна ошибка Стурлы Тордарсона, поскольку никакого «немирья» от татар в это время в Новгороде не было. Можно только выдвинуть предположение о том, как произошла эта ошибка. Либо в архиве имелся (весьма краткий и по каким-то причинам недатированный) отчет об обмене посольствами, либо информация о нем была устной. В то же время Стурла обнаружил в архиве списки знатных людей, входивших в войска конунга Хакона и шведского ярла Биргира, когда те собирали объединенные силы против датского конунга летом 1253 г. В числе прочих в войске Биргира был «Андрес из Сурсдалир, брат конунга Александра из Хольмгарда. Он бежал с востока от татар» (гл. 280 – см. ниже мотив 3). Возможно, отталкиваясь от этого четко датированного известия, Стурла поместил рассказ о незавершенных из-за татар переговорах в один из предшествующих годов, а именно в 1251-й.

Историки, однако, оставили без внимания хронологию саги. Первым, кто «передатировал» рассказ саги о русско-норвежских переговорах, был шведский историк У. Далин (1708–1763). Со ссылкой на датского архивариуса XVI в., исландца Тормода Торфея, пересказавшего «Сагу о Хаконе Хаконарсоне», и норвежского богослова конца XVI – начала XVII в. Педера Клауссёна Фрииса Далин отнес появление в Норвегии русского посольства к 1252 году (Далин 1805. С. 263: «Наконец в 1252 годе прибыли послы от Александра к Гокану с дружественными предложениями»). Цитируя Торфея и Далина, Н. М. Карамзин согласился, что «сие было в 1252 году, когда татары, озлобленные Андреем Суздальским, вступили как неприятели в Великое Княжение» (Карамзин 1842. Т. IV. С. 201 и примеч. 87). Эта же датировка, основанная не на тексте саги, а на том, что многие русские летописи упоминают о приходе в 1252 г. на Русь из Орды так называемой «Неврюевой рати», опустошившей ряд городов и областей, принята И. П. Шаскольским (1945а; 19456), В. Т. Пашуто (Очерки истории СССР. 1953. С. 889) и в свое время мной (Джаксон 1995. С. 134–139).

Однако, как мы заключили в нашей совместной работе с В. А. Кучкиным (Джаксон, Кучкин 1998), целый ряд деталей рассказа о русском посольстве в Норвегию и ответного норвежского посольства в Хольмгард не совпадает с событиями, имевшими место на Руси в 1251–1252 гг. Мы пришли к выводу, что недатированный отчет о русско-норвежских переговорах следовало в саге поместить в рассказ о событиях 1257 года (см. ниже комм. 20).

2. О топониме Гардарики (Gar?ar?ki) см. Этногеографический справочник.

3. Конунг Александр (Alexand(u)r kon(un)gr) – князь Александр Ярославич Невский (30.05.1220 – 14.11.1263), князь новгородский с 1236 г., великий князь владимирский с 1252 г.

4. О топониме Хольмгард (H?lmgar?r) см. Этногеографический справочник.

5. Микель / Микьял / Микал (Mikel / Mikj?ll / Mikjall / Mikall). – И. П. Шаскольский полагает, что Микьяла, возглавлявшего русское посольство, можно отождествить с Михаилом Федоровичем из Ладоги, ставшим в 1257–1268 гг. новгородским посадником. При этом исследователь исходит из того, что «Ладога являлась уже в XI в. исходным пунктом для экспедиций на Север […]; эту роль она, вероятно, сохранила и позднее. Поэтому, когда Александр стал подбирать состав посольства, он, очевидно, всем другим кандидатам из числа бояр предпочел ладожанина как человека, лучше других знакомого со сложными отношениями Крайнего Севера» (Шаскольский 1945а. С. 114, примеч. 1).

Сомневаясь, что проживание в Ладоге обеспечивало знакомство с отдаленным Финнмарком, я предложила иное прочтение зафиксированного сагой имени Микьял. Мной было высказано предположение, что под этим именем скрывается боярин Миша, предок новгородских феодалов Мишиничей, бывший одной из самых заметных фигур в Новгороде в конце 20-х – середине 50-х гг. XIII в. (см. о нем: Молчанов 1988; Молчанов 1989). Аргументов в поддержку этого мнения три. Во-первых, Мише и раньше приходилось исполнять посольские обязанности. Во всяком случае он появляется на страницах летописи под 1228 г., когда едет послом от князя Ярослава Всеволодовича к псковичам («Тъгда же князь поела Мишю въ Пльсковъ» – НПЛ. С. 66, 271) приглашать их в совместный поход на Ригу. Во-вторых, значительным эпизодом биографии Миши, несомненно, отличившим его в глазах князя Александра, было его участие в Невской битве 15 июля 1240 г., где возглавляемый Мишей отряд внес значительный вклад в победу русских (в Житии Александра Невского «новгородецъ, именем Миша», назван среди шести «мужь храбрыхъ», отличившихся в бою: «сей пешь с дружиною своею натече на корабли и погуби три корабли Римлянъ» – Бегунов 1965. С. 167, 190). В-третьих, имя Миши столь характерно, что оно не нуждалось в уточнении отчеством (см., например, известие новгородской летописи под 1257 г.: «Той же зимы убиша Мишю» – НПЛ. С. 82). Видимо, не только в летописи Миша – без отчества, но и в жизни: именно поэтому и сага не уточняет его происхождения и не рассказывает о нем ничего иного, кроме: «звался Микьял и был рыцарем». В. Л. Янин не считает возможным отождествлять предка Мишиничей с Мишей, героем Невской битвы, однако А. А. Молчанов (1988, 1989) убедительно показывает, что все данные говорят о том, что в Новгороде в XIII в. был только один боярин Миша.

В. А. Кучкин предложил отождествить рыцаря Микьяла с новгородским посадником Михаилом Степановичем, получившим посадничество в конце 1255 или начале 1256 г. и убитым «на зиму» 1257 г. (НПЛ. С. 81, 82; см.: Джаксон, Кучкин 1998).

6. Рыцарь (riddari). – Термин переведен здесь как «рыцарь». Его исходное значение – «всадник». Как титул riddari введен в Норвегии позднее, чем была написана «Сага о Хаконе Хаконарсоне», – в 1277 г. (IED. P. 497). Использованный сагой термин указывает на то, что путь русского посольства в Норвегию лежал по суше.

7. Новгородские послы, как следует из «Саги о Хаконе», жаловались на нападения должностных лиц норвежского конунга на кирьялов (карел), что перекликается с сообщением «Саги об Эгиле Скаллагримссоне» (гл. 14, 17) о грабительских нападениях Торольва, норвежского сборщика дани в Финнмарке, на располагавшиеся южнее карельские поселения (См. Прилож. IX). Сопоставление известий двух саг позволяет заключить, что грабительские набеги норвежцев на кирьялов, проникших в северные районы Фенноскандии, подобные зафиксированным «Сагой о Хаконе» для середины XIII в., происходили уже по крайней мере на полстолетия раньше, т. е. до времени записи (между 1200 и 1230 гг.) «Саги об Эгиле» (Schier 1970. S. 50–51), а вероятно, и еще ранее – в XI в. (Джаксон, Спиридонов 1990. С. 113–114).

Согласно «Саге о Хаконе», к середине XIII в. столкновения имели обоюдный характер – корела в свою очередь атаковала финнов и норвежских чиновников, предпринимая походы в Финнмарк и отнимая собранную с местного населения дань. Вмешательство новгородцев в эти конфликты в середине XIII в. было вызвано попытками норвежских должностных лиц собирать налоги не только с саамов, населявших Финнмарк, но и с карел, которые «были обязаны данью конунгу Хольмгардов», что ущемляло фискальные интересы Новгорода (Шаскольский 19456. С. 58–60).

Отнесение указанных в саге переговоров между Александром Невским и норвежским королем Хаконом Хаконарсоном к 1257 г. (см. комм. 1 и 20) позволяет выявить еще одну причину военных столкновений, имевших место в Финнмарке. Нападения друг на друга норвежцев и подчинявшихся Новгороду восточных карел в Финнмарке, о которых говорит сага, стали частью активных действий Шведского государства и его союзников, предпринятых ими против Новгородской республики в 1256 г. Узнав о том, что новгородцы обратились за военной поддержкой к Александру Невскому, шведы, финны и фактический правитель датской Виронии Дитрих фон Кивель прекратили строительство крепости на р. Нарова. Со своей стороны, Александр Невский предпринял зимой 1256/57 г. успешный поход на подчинявшуюся Швеции емь. Очевидно, параллельно с этим он послал дипломатическую миссию к норвежскому королю, чтобы нейтрализовать союзную со Швецией Норвегию (см.: Джаксон, Кучкин 1998).

8. Управляющие. – В переводе Е. А. Рыдзевской, использованном в ряде работ И. П. Шаскольского и В. Т. Пашуто, s?slumenn передается как «чиновники» (Рыдзевская 1970. С. 326). Рыдзевская поясняет, что «s?sluma?r – королевский чиновник, ведавший прежде всего сбором дани и всяких поборов; позднее, в XIV в., этот термин заменяется f?geti, от нем. Vogt» (Там же. С. 326, примеч. 11).

9. Марк (M?rk) – Финнмарк, область на севере Скандинавского полуострова.

10. Восточные кирьялы (austan Kirj?lar). – Термин не встречается нигде более в источниках. Он позволяет думать, что норвежцам было известно о каких-то подразделениях карельского племени. Вероятно, под «восточными кирьялами» следует понимать приладожскую корелу, представители которой совершали торговые, военные и промысловые экспедиции на север и северо-запад со своей коренной территории. Подразумеваемые «западные кирьялы» в таком случае – это древнекарельское население, осевшее в районах современной Северной Финляндии. Выделение этих последних в качестве особой ветви карел подтверждает новгородская летопись, упоминающая под 1375 г. «корелу семидесятскую» (НГУЛ. С. 205), проживавшую, по всей видимости, в районе Оулуйоки в Приботнии (Джаксон, Спиридонов 1990. С. 114). О нападениях русских и карел на северную Норвегию и Финнмарк в последней четверти XIII и первой четверти XIV в. сообщают исландские анналы (подробнее см.: Шаскольский 1994; ср.: Johnsen 1923. S. 19–21; Selnes 1962).

11. Конунг Хольмгардов. – Пять раз в приведенном фрагменте встречается композит, возникший из ставшей практически стереотипной формулы konungr af H?lmgar?i, «конунг Хольмгарда»: 2 раза H?lmgar?skonungr и 3 раза H?lmgar?akonungr, со значением «конунг Хольмгарда / Хольмгардов».

12. И. П. Шаскольский не без основания полагает, что ««грабежи» заключались в попытках карел вооруженным путем отнять у норвежских чиновников собранную ими дань» (Шаскольский 19456. С. 57).

13. Кристин, дочь конунга Хакона (Krist?n H?konard?ttir). – Из саги известно, что она родилась на 17-м году правления конунга Хакона, т. е. в 1234 г. С Кристин связаны далеко небезынтересные для нашего сюжета события, которые приходятся на 1255–1258 гг. Летом 1255 г. Хакон младший, являющийся с 1247 г. конунгом вместе со своим отцом Хаконом старшим, отправляет, как утверждает сага, послов в Испанию, к конунгу Кастилии. В начале осени 1256 г. Хакон старший узнаёт о возвращении норвежских послов вместе с послами испанскими. Он встречается с ними, выясняет их новости, оставляет испанцев на зиму в Тунсберге (недалеко от Осло), а сам отправляется встречать Поль (Рождество) и зимовать в Бергене. Вскоре после Поля (январь 1257 г.) Хакон младший, находящийся в Конунгахелле (недалеко от совр. Гётеборга), получает письмо от своего отца с просьбой приехать в Осло и ждать его там, чтобы решить, «как поступить с тем трудным делом, с которым приехал сир Ферант (глава испанского посольства. – Т. Д.), что конунг Испании просил, чтобы конунг Хакон отдал свою дочь, принцессу Кристин, в жены одному из его братьев» (гл. 288). Хакон младший приезжает в Осло, но, не дождавшись отца, снова возвращается в Конунгахеллу, заболевает там и умирает «на второй день после мессы Креста», т. е. 5 мая 1257 г. Уже после того, как он узнаёт о смерти сына, конунг Хакон приезжает в Тунсберг, где, посоветовавшись с архиепископом и другими мудрыми людьми, принимает решение отправить Кристин в Испанию, как того просит испанский конунг, о чем и сообщает послам.

Итак, решение об отправке Кристин в Испанию принято где-то в конце мая 1257 г. Все лето (и не меньше, поскольку строится специальный большой корабль) идет подготовка к отплытию. Осенью (но не позднее октября, ибо, согласно «Королевскому зерцалу», плавания в более позднее время считались небезопасными) принцесса не менее чем с сотней сопровождающих пускается в путь. Они направляются в Англию, оттуда в Нормандию, а далее на лошадях отправляются в Нарбонну, затем в Каталонию, далее в Барселону и 23 декабря 1257 г. приезжают в Кастилию. Свадьба Кристин и будущего архиепископа Севильи Филиппа была сыграна на Пасху в 1258 году (гл. 294).

Согласно исландским анналам, в 1257 г. Кристин была отправлена в Испанию (IA: IV – S. 133, V – S. 192, VII – S. 257): «Hakon kongr sende jungfrv Kristin dottur sina till Spaniam at gipta Filippo brodur Alfonsi kongs af Kastel» («Конунг Хакон послал девушку Кристин, свою дочь, в Испанию, чтобы выдать ее замуж за Филиппа, брата Альфонсо, короля Кастилии»). Подробнее о заключенном 31 марта 1258 г. браке Кристин и брата короля Альфонсо Мудрого, Дона Филиппо см.: Jenssen 1980; Dybdahl 1999.

Умерла Кристин в Испании, как следует из анналов, в 1262 г. (IA: IV – S. 134). Ее останки покоятся в большом саркофаге в мавзолее испанских королей в Коваррубиасе, недалеко от Бургоса. Исследователями ее скелет был идентифицирован в 1960-е гг.

Если принять, что русское посольство пришло к конунгу Хакону зимой 1256/57 г. (см. комм. 1), то получается, что конунг к этому моменту уже знал о сватовстве испанского короля. Очень возможно, что именно это объясняет, почему конунг Хакон называет сватовство испанского короля, которое он собирается обсудить в начале 1257 г. со своим сыном, – «трудным делом». Отметим, что, по мнению исследователей, инициатива этого брака принадлежит не норвежской стороне, а королю Кастилии и Леона Альфонсо X Мудрому (1252–1284), заинтересованному в норвежском флоте для завершения крестового похода против мавров в Южной Испании, начатого его отцом, королем Леона Фердинандом II (см.: Jenssen 1980). Весьма вероятно также, что, не встретившись с сыном в Вике, как было назначено, для обсуждения этого вопроса, конунг Хакон отправил по весне (где-то в апреле 1257 г.) свое посольство на Русь, к князю Александру.

Однако в мае 1257 г., узнав о смерти своего сына Хакона, конунг Хакон не только дал согласие на испанский брак Кристин, но и начал собирать ее в дорогу – выбирать сопровождающих, строить большой корабль, – как получается, вопреки тому, что уплывшие на Русь послы повезли его согласие на брак Кристин и Василия. Если наше предположение о времени всех этих событий верно, то такая непоследовательность конунга Хакона может быть объяснена именно приходом татар на Русь и тем, что сведения об этом быстро достигли Норвегии. Где-то на Балтике разминулись корабль с русскими и норвежскими послами, плывшими на восток, и корабль, несший конунгу Хакону известие о том, какая беда нависла над князем Александром.

14. Сватовству сына Александра Василия к дочери Хакона Кристин, сопутствовавшему переговорам, И. П. Шаскольский отводит «второстепенную роль» и усматривает в нем лишь средство для решения стоявшей перед русским посольством задачи «установления мирных отношений между двумя государствами в пограничной области» (Шаскольский 19456. С. 114). Не отвергая этого мотива сватовства («желание русской дипломатии укрепить пограничные отношения»), В. Т. Пашуто, однако, обнаруживает у Александра Невского также «стремление установить русско-норвежский союз в противовес союзу шведско-норвежскому» (Пашуто 1974), закрепленному подписанием в 1250 г. при Сульберге вечного мира между Швецией и Норвегией, а также бракосочетанием в 1251 г. дочери шведского правителя ярла Биргира Рикисы и сына Хакона Старого Хакона. Действительно, если исходить из того, что князь Александр Ярославич проводил активную внешнюю политику, то в представленном сагой сватовстве можно усмотреть один из шагов князя на пути к укреплению (среди прочего, и путем династических браков) русских границ с владениями Швеции, Дании и Норвегии, что обеспечивало бы безопасность Новгородской Руси на северо-западе.

15. Сыну конунга Александра – так в «Eirspennill», «Flateyjarb?k», «Sk?lholtsb?k yngsta». В «Codex Frisianus» – «конунгу Александру», чего безусловно не могло быть в оригинале. Поскольку последний сын Невского Даниил родился примерно в ноябре-декабре 1261 г. (Кучкин 1995. С. 93), очевидно, что Александр Ярославич с женой не разводился, и вопрос о его браке с норвежской принцессой стоять не мог. Речь могла идти о браке только сына Александра Невского.

Сыновей у Александра Невского было четверо, но в 50-х гг. XIII в. переговоры могли касаться только брака Василия Александровича, впервые упомянутого в источниках при описании событий 1253 г. (НПЛ. С. 80). К началу 1251 г. ему могло быть одиннадцать лет, к началу 1257 г. (о датировках см. комм. 1), – соответственно, семнадцать. В 1256 г. Василий получил из рук отца новгородский стол (ПСРЛ. Т. I. Стб. 474; НПЛ. С. 81) и стал владетельным князем.

16. Отправились они в Бъёргюн и так по восточному пути. – Т. е. путь их шел через Берген, а значит вокруг Скандинавского полуострова, и далее Восточным путем через Балтийское море в Хольмгард (Новгород).

17. Прибыли они летом в Хольмгард. – Плавания из Норвегии, как следует из «Королевского зерцала», начинались не ранее второй декады апреля. Путь из Тронхейма в Новгород, согласно данным, приводимым И. Херрманом (по Д. Элльмерсу, с дополнениями), протяженностью ок. 4 тыс. км, мог занять, с учетом навигационных особенностей того времени, до трех месяцев (Славяне и скандинавы. С. 95–98). Сага говорит, что летом послы прибыли в Хольмгард, и это соответствует расчетам.

18. И принял их конунг хорошо. – Полагаю, что в этой ремарке саги следует видеть устойчивое словосочетание, отвечающее очень распространенной в сагах литературной формуле (некоторое количество примеров см.: Джаксон 1978 в. С. 284–285).

19. Установили они тогда мир. – И. П. Шаскольский думал, что в 1251 г., как он датировал известие «Саги о Хаконе Хаконарсоне», был заключен первый русско-норвежский договор. Частью этого договора он посчитал некий документ, названный им «Разграничительной грамотой» (Шаскольский 1945б; см. также: Янин 1991. С. 5; Джаксон, Спиридонов 1990. С. 114–116. Первым эту гипотезу выдвинул А. Кааран: 1910. С. 27). Документ сохранился в трех списках: A – пергаменная рукопись первой половины XIV в. в собрании Арни Магнуссона в Копенгагене (AM 114 a 4°); R – одна страница рунического текста XVII в., дошедшая в составе кодекса законов норвежского короля Магнуса Исправителя Законов (Королевская библиотека Стокгольма – Holm perg 14 4°, ок. 1450 г.); T – Codex Tunsbergensis – NKS 1642 4° (1450–1500 гг.) – в Новом собрании Королевской библиотеки Копенгагена. Датировки его различны: от конца X – начала XI в. до начала XV в. Впрочем, наиболее распространено мнение, что «Разграничительная грамота» представляет собой дополнение к русско-норвежскому договору 1326 г. (P. A. Munch // AR. II; G. Storm // NGL. 1885. B. IV. S. 510; O. S. Rydberg // SNT; Кааран 1910. С. 21–33; Gall?n 1969; J. Lind // Gall?n, Lind 1991). Датский исследователь Дж. Линд подверг обстоятельному анализу аргументацию И. П. Шаскольского и справедливо заключил, что, основанная на двух допущениях (об утерянном оригинале и об ошибке в его переводе), теория в значительной степени лишена силы. Более того, Линд показал ложность тезиса, будто ссылка на слова «старых людей» в «Разграничительной грамоте» указывает на то, «что в ней отношения в пограничных землях регламентируются впервые» (Шаскольский 1945б. С. 53). Он раскрыл механизм установления границ в средние века посредством опроса местных жителей, преимущественно стариков. По мнению Линда, государственная граница между территориями русского и норвежского оседлого населения была установлена не в 1251 и даже не в 1326 г., а ровно на пять веков позднее – в 1826 г. (Линд 1997; см. также: Джаксон 19976).

20. Пришли татары на государство конунга Хольмгардов. – Именно на основании этой ремарки саги большинство исследователей полагает, что в рассматриваемом фрагменте речь идет о 1252 г. Однако утверждение саги о том, что во время пребывания посольства «было большое немирье в Хольмгарде», не соответствует событиям 1252 г. В этом году Неврюй приходил не на владения Александра, а на владения его братьев Андрея и Ярослава. Новгород от татар не пострадал, и даже современная событиям новгородская летопись не зафиксировала прихода на Русь «неврюевой рати».

Как отмечалось в комм. 1, единственным годом, события которого, описанные в русских источниках, находят, на наш взгляд, соответствие в рассказе 271-й главы «Саги о Хаконе Хаконарсоне», является 1257. В тот год в княжества СевероВосточной Руси пришли татары-сборщики налогов, и в Новгороде с тревогой ждали их появления. Это событие новгородской истории описано в местной летописи следующим образом: «Приде в?сть изъ Руси зла, яко хотять Татарове тамгы и десятины на Нов?город?; и смятошася люди чересъ все л?то» (НПЛ. С. 82). В Новгородской первой летописи старшего извода запись помещена под 6765 мартовским годом, т. е. речь идет об отрезке времени между 1 марта 1257 г. и 28 февраля 1258 г. (см.: Джаксон, Кучкин 1998).

21. Больше не занимались тем сватовством. – Причины, по которым брак все же не был заключен, заслуживают особого рассмотрения. Одну из них формулирует сага («Пришли татары на государство конунга Хольмгардов, и по этой причине больше не занимались тем сватовством, которое велел начать конунг Хольмгарда»), и именно ее разделяет большинство исследователей. Другая причина вытекает из понимания сватовства как дипломатического приема по преимуществу: «Когда же оказалось, что соглашение (относительно карел. – Т. Д.) может быть проведено и может оказаться достаточно прочным и без династического брака, Александр под благовидным предлогом отказался от сложного и дорогостоящего сватовства» (Шаскольский 1945а. С. 115, примеч. 1). И наконец, последнюю причину (хотя и не отвечающую источнику) формулирует шведский историк XVIII в. У. Далин, исходя из своего восприятия логики межгосударственных связей: «в деле, до бракосочетания касавшемся», учтивыми словами было русским послам отказано (Далин 1805. С. 263 – Гл. VII, § 11, примеч. «т»). Итак, причин в литературе выдвигается три: 1) Александру было не до сватовства из-за татар (что, собственно, и утверждает сага), 2) Александр сам отказался, ибо мирный договор был заключен и без заключения брака, 3) Хакон отказал Александру, не желая выдавать дочь за данника монголов (что ни в коей мере не соответствует источнику).

При отнесении описываемых сагой событий к 1257 г. выясняется причина расстройства сватовства русского княжича к норвежской принцессе. При появлении татар Василий выступил против своего отца, бежал в Псков, и Александр Невский вынужден был силой вывести сына из Пскова, отправить в Суздальскую землю и жестоко покарать окружение княжича («выгна сына своего изъ Пльскова и посла в Низъ, а Александра и дружину его казни: овому носа ур?заша, а иному очи вынимаша, кто Василья на зло повелъ» – НПЛ. С. 82). Естественно, в таких обстоятельствах никакой речи о браке Василия и Кристин быть уже не могло (см.: Джаксон, Кучкин 1998).

22. С достойными дарами, которые конунг Хольмгарда посылал конунгу Хакону. – Описание заключительного этапа обмена посольствами между Русью и Норвегией построено в соответствии с очень типичной для саг стереотипной литературной формулой. Ее использование тем более возможно, что фактические данные об этом событии, которыми располагал Стурла Тордарсон, были, как мы понимаем, весьма лаконичными (см. комм. 1). Следует подчеркнуть, что здесь, как и в «Саге о Магнусе Добром» по «Гнилой коже» (см. Главу 7, § 7.2, комм. 46), речь идет только об одностороннем дарении. Ответное дарение, что не вызывает сомнения, предполагается. Дело в том, что в средневековом скандинавском обществе обмен дарами играл огромную роль. «Установление дружеских связей, заключение брака, посещение гостей, успешное завершение торговой сделки или мирных переговоров, поминки по умершему, принятие под покровительство и многие другие общественные акты неизменно сопровождались подарками, которыми обменивались стороны» (Гуревич 1984. С. 235). Ср. в гл. 88 «Саги о Кнютлингах» (Прилож. XI) рассказ о приезде Видгаута на Русь к Мстиславу-Харальду и об обмене подарками. См. также: Gr?nbech 1931; Fichtner 1979, Miller 2008.