Мотив 4

Убийство на торгу (Дружина княгини. Неприкосновенность мира в Хольмгарде. Закон в Гардарики)

Источники:

HN (с. XVII. 9-10)

?grip (к. 18)

?TOdd А (к. 8)

?THkr (к. 8)

?TM (к. 47)

Мотив об убийстве юным Олавом в Хольмгарде Клеркона неоднократно привлекался русскими историками к изучению развития права в Древней Руси.

В. О. Ключевский полагал, что при Владимире Святославиче действовало другое уголовное право, нежели при Ярославе Мудром, не похожее на Русскую Правду. «Если Владимир заменил виру за разбой казнью (т. е. денежным штрафом в пользу князя. – Т. Д), то надобно заключить отсюда, что при нем вира не была штрафом в пользу князя». До отмены права мести вирой «наказывалось убийство человека, за которого некому было мстить». Но этим сам собою, по мнению Ключевского, предполагался случай, о котором не говорит Русская Правда, но который «рассказан в скандинавской саге об Олафе, в которой несомненно уцелели иногда в искаженном виде действительные черты Владимирова времени», а именно – «за убийство человека, у которого не было кровных мстителей, требовало вознаграждения общество, к которому он принадлежал или в котором совершилось убийство, если убийца был известен» (Ключевский 1919. С. 528–529. Курсив здесь и ниже мой. – Г. Д. Ключевский использует «Большую сагу об Олаве Трюггвасоне» в переводе Ст. Сабинина).

А. А. Зимин заключил, что в саге «довольно точно передана» «картина древнерусских порядков»: «Наряду с обычаями уже существуют законы. По законам за кровь полагалась кровь, причем без всякого суда, т. е. в порядке внесудебной мести. Князья уже борются с институтом кровной мести. Так, Владимир отказался выдать Олафа и «присудил денежную пеню за убийство»». Из этого следует вывод о том, что «в годы правления князя Владимира сделано было несколько попыток реформ русского права». Не соглашаясь с заключением Ключевского, что «первоначально «вира» платилась в пользу частных лиц и только Владимир стал взыскивать ее в пользу князя», Зимин строит свои возражения, среди прочего, и на «Саге об Олаве»: «по Саге об Олафе штраф за убийство действительно платился не князю, а общине. Однако в данном случае платилась «головщина», а не «вира»» (Зимин 1965. С. 243. Зимин использует «Большую сагу об Олаве Трюггвасоне» в переводе Ст. Сабинина).

И. Я. Фроянов настаивает на том, что, «говоря о княжеском суде в X в., мы не должны забывать о значительной его условности, определявшейся большой самостоятельностью народных общин в отправлении судопроизводства». И вновь «ценной иллюстрацией здесь служит свидетельство, содержащееся в «Саге об Олаве Трюггвасоне»». Фроянову «любопытно, что люди «по обычаю и закону своему» разыскивают преступника, чтобы воздать ему должное. Не менее интересно и то, что княгиня платит виру, не имея, следовательно, никаких преимуществ перед лицом закона» (Фроянов 1980. С. 29–30. Фрагмент «Саги об Олаве» приводится в переводе Е. А. Рыдзевской по «Кругу земному»).

Н. Н. Гринев полагает, что «есть возможность сравнить» статью 1 Краткой Правды «с судебной практикой Новгорода конца X в., сведения о которой сохранились в скандинавской саге об Олаве, сыне Трюггви». Автор статьи признает «легендарный характер саги», но считает необходимым «отметить, что картина новгородского правопорядка изложена в ней очень подробно и убедительно». К сожалению, не уточняется, из чего вытекает такое заключение.

Гринев относит описанные сагой события «ко времени около 980 г.», поскольку тогда «Владимир держал в Новгороде значительный варяжский контингент, готовясь к походу на Киев». Согласно саге, убийца «оказывался вне закона и должен был быть убит, причем убить его мог каждый житель Новгорода… Право заменить смерть вирой принадлежало князю». Поскольку в статье 1 Русской Правды отражено совсем иное положение (а именно, что ««мужа-убийцу» имеет право убить не «весь народ», а ограниченный круг родственников убитого», да и «право заменить смерть денежным штрафом «за голову» принадлежит не князю, а самим родственникам»), то Гринев находит в этом подтверждение своему выводу об «установлении» Правды в начале XI в. (Гринев 1989. С. 20–42. «Сага об Олаве» – то в переводе М. И. Стеблин-Каменского по «Кругу земному», то в «пересказе», далеком от оригинала).

М. Б. Свердлов высказывает претензию в адрес Зимина, что последний «не учел недоброкачественности использованного перевода, вымышленности использованного эпизода в более позднем варианте саги в «Хеймскрингле» Снорри Стурлусона (1220–1230), тогда как в более древней саге об Олаве Трюггвасоне монаха Одда (1190) его нет, и наконец, особенностей саг как художественных произведений, в значительной мере искажавших фактическую основу, дополнявших ее вымышленными эпизодами и скандинавскими реалиями…» (Свердлов 1988. С. 78–79, примеч. 3). При том, что здесь – одна неточность на другой (у Зимина текст не из «Круга земного», а из «Большой саги об Олаве»; перевод Ст. Сабинина вполне соответствует оригиналу; «Круг земной» датируется не 1220–1230, а ок. 1230 г.; наконец, в саге монаха Одда есть аналогичный сюжет), основная мысль Свердлова абсолютно справедлива. Действительно, нельзя строить выводы такого рода без учета жанровой специфики саг и детального источниковедческого анализа каждого отдельно взятого их сообщения.

Согласно «Истории Норвегии», Олава представили королю, который его усыновил; по «Обзору», месть сочли справедливой, и конунг помиловал Олава; в саге Одда – юному О лаву дали отряд, сами пошли с ним и сочли удар его славным; а в «Круге земном» и «Большой саге» – конунг, чтобы избежать столкновения между народом, желающим мести по закону о неприкосновенности мира, и отрядом, вызванным княгиней, назначил виру, а княгиня заплатила.

В своде королевских саг «Гнилая кожа» содержится аналогичный рассказ из детства будущего норвежского конунга Магнуса Доброго. Действие вновь происходит в Гардарики, только относится к несколько более позднему времени. Согласно целому ряду источников, конунг Олав Харальдссон (Святой), покидая Гардарики, где он несколько месяцев пользовался гостеприимством конунга Ярицлейва (князя Ярослава Мудрого) и его жены Ингигерд, оставляет им на воспитание своего малолетнего сына Магнуса. Это известие датируется концом 1029 г., и Магнусу к этому времени – около шести лет (дата его рождения, согласно исландским анналам, – 1023 или 1024 г.). «Гнилая кожа» и «Хульда» (XIV в.), однако, содержат противоречащий всем остальным источникам (явно вымышленный, как полагает Е. А. Рыдзевская) рассказ о ссоре между Ярицлейвом и Ингигерд и о примирении, достигнутом лишь в результате приглашения для воспитания при дворе Ярицлейва («потому что… тот ниже, кто воспитывает ребенка другого,» – говорит Ингигерд) незаконного сына конунга Олава – Магнуса. Непосредственно за сообщением о том, что Магнус, с согласия его отца, был доставлен в Гардарики и был воспитан у конунга Ярицлейва среди дружины и с не меньшей любовью, чем их (Ярослава и Ингигерд) сыновья, следует в «Гнилой коже», равно как и в восходящей к ней «Хульде», рассказ о том, как юный Магнус, любивший забавляться в палатах конунга, как-то раз, желая отомстить обидевшему его дружиннику, нанес ему смертельный удар маленьким топориком и как конунг заплатил за него виру (см. Главу 7, § 7.2: текст Msk, 3–5; см. также: Джаксон 1994в).

Взаимозависимость рассказов об Олаве и о Магнусе совершенно очевидна. Перед нами типичный случай заимствования и переноса сюжета из одного произведения в другое. Можно лишь гадать, с каким из двух юных конунгов – Олавом или Магнусом – произошли (и произошли ли вообще?) описанные события. Э. Гордон, в целом сомневающаяся в том, что Олав Трюггвасон когда-либо был при русском дворе, рассматривает историю пребывания Олава в Гардарики как смешение с историей Магнуса, который до 11 лет должен был находиться на Руси. Монах Одд, полагает Гордон, перенес известные ему рассказы о Магнусе на историю Олава (Gordon 1938. S. 71–73). Не соглашаясь с точкой зрения, что «Гнилая кожа» возникла раньше «Саги об Олаве Трюггвасоне» монаха Одда (а именно при этом условии автор «Гнилой кожи» мог заимствовать что-либо у Одда) и, более того, учитывая наличие версии «Истории Норвегии» (памятника более раннего и иного по жанру), я склонна в рассказах об Олаве видеть источник сообщения «Гнилой кожи» о юном Магнусе (неплохо вспомнить еще и о «литературном» характере начальной части «Гнилой кожи»), а не наоборот (Джаксон 1993а. С. 197–198; ср.: Andersson 2003. Р. 139).

Похожие сюжеты встречаются и в сагах об исландцах. Например, в «Саге об Эгиле» (1200–1230) рассказывается, как во время игры в мяч семилетнего Эгиля Скаллагримссона побил более взрослый мальчик Грим Хеггасон. Эгиль бросился к своему покровителю, Торду Гранасону, и рассказал тому, что произошло. Торд сказал: «Я пойду с тобой, и мы ему отомстим». Торд дал Эгилю топор, который держал в руках. (Примечателен следующий далее комментарий: «Этим оружием в то время охотно пользовались».) Торд и Эгиль пошли туда, где играли мальчики, Эгиль подбежал к Гриму и всадил ему топор в голову. Затем Эгиль и Торд ушли к своим. Позднее сторонники Эгиля и убитого мальчика Грима бились между собой, и были убитые и раненые (?F. II. 98-100). Сейчас считается практически доказанным, что автором «Саги об Эгиле» был Снорри Стурлусон (см. Прилож. IX). В таком случае не удивительно, как и из какого источника рассказ об убийстве, совершенном юным «героем», попал в «Сагу об Эгиле». Впрочем, если, как отмечал еще Г. Сторм, примитивному рассказу Одда об убийстве Клеркона (где Олав выступает просто в роли палача) Снорри в «Круге земном» предпочел, несколько изменив его, рассказ «Обзора саг о норвежских конунгах» (Storm 1873. S. 135), то в «Саге об Эгиде» Снорри очень близок именно к Одду.

Итак, материал источников красноречиво говорит сам за себя: на основании рассказа об убийстве юным конунгом на новгородском торгу своего обидчика (в какой бы редакции ни брался текст саги) нельзя делать выводов о нормах русского права на рубеже X–XI вв. Более того, есть еще два фактора (пространственный и временной), о которых не следует забывать. Первое – отдаленность Руси от Норвегии и тем более от Исландии, создававшая известные трудности в поступлении точных сведений о событиях на Руси на далекий Север. Вопрос о «поставщиках» в Исландию сведений о Руси так до конца и не решен. Второе – хронологический разрыв между описываемыми событиями (конец X в.) и временем фиксации всех выше поименованных источников (последняя треть XII в. – первая треть XIII в.), сказывающийся в том, что сведения, пусть даже без искажений донесенные до Исландии, не менее века бытовали в устной традиции и могли подвергнуться значительной трансформации. Направление, в котором могла идти эта трансформация, вполне очевидно: нормы чужого права, если сведения о таковых доходили до Скандинавии, могли и должны были, на мой взгляд, трансформироваться в процессе устной передачи в соответствии с нормами местными (в данном случае – и норвежскими, и исландскими).

Позволю себе привести лишь некоторые, лежащие на поверхности, параллели между рассматриваемыми текстами «Саги об Олаве Трюггвасоне» и материалом норвежских судебников XII–XIII вв. – «Законов Гулатинга» и «Законов Фростатинга» (см.: Гуревич 1977. С. 11–21). Погоня за Олавом, убившим Клеркона («бросился весь народ, по обычаю своему и законам, и побежал за мальчиком, куда он скрылся» – ?THkr, к. 8; то же – ОТМ, к. 47), находит соответствие в статье 152 «Законов Гулатинга» («если человек убит в толпе, то хорошо, если он будет отомщен. Но если он скрывается в лесу, то все должны пуститься в погоню, и никто не должен препятствовать [погоне]» – ENL. Р. 129). В законах отражена ситуация, близкая к той, когда Олав после неожиданной встречи с Клерконом пришел к своему родичу Сигурду «и просил его оказать ему поддержку, чтобы отомстить за своего воспитателя» (?TOdd А, к. 8). Так, статья 162 «Законов Гулатинга» предписывает пособникам убийцы («если человек просит группу людей присоединиться по какой-либо причине к нему против другого человека и если он убивает того человека, когда они приходят в его дом») заплатить конунгу определенный штраф за соучастие (ENL. Р. 133). Топор – каковым во всех версиях этого рассказа воспользовался юный Олав, будь то выхваченный из рук Клеркона топор его воспитателя Торольва (?grip, к. 18), или большой широкий топор Сигурда и его людей (?TOdd А, к. 8), или собственный маленький топорик Олава (?THkr, к. 8; ОТМ, к. 47), – нередко фигурирует в законах, вплоть до того, что, согласно статье 218 «Законов Гулатинга», после смерти убийцы на его наследника переходит «ответственность за топор» (ENL. Р. 150). Ср.: в «Ландслове» короля Магнуса (третья четверть XIII в.): «А если в бешенстве человек ударил другого в том месте, где нет установленного мира, топором, дубинкой или камнем, возместит королю маркой серебра за каждый удар» (Flom 1937. IV. 20 – перевод М. В. Панкратовой). Помиловать преступника (как Вальдамар помиловал Олава) может, согласно норвежским законам, только конунг. Так, статья 5 «Законов Фростатинга» гласит: «Может случиться, что конунг разрешит человеку вне закона остаться в стране, по просьбе важных людей или по какой другой причине» (ENL. Р. 214).

{i} Когда ему исполнилось около 12 лет… (HN). И когда ему было 12 лет… (Agrip). Олаву было тогда 9 лет (?TOdd А). Как мы видим, в редакции А саги монаха Одда убийство приписано еще более юному Олаву (ему здесь лишь 9 лет), однако типичный для саговой литературы возраст мужания сагой тоже отмечен. См. в гл. 8: «А когда ему было 12 лет, то спрашивает он конунга, нет ли каких-нибудь городов или округов, тех, которые были под его властью и были отняты у него язычниками». См. ниже комм, к мотиву 6; ер. также: Глава 2, § 2.2, комм. 15. Хронологические вехи жизни Олава Трюггвасона см. во Введении к настоящей Главе и в комм, к мотиву 18.

(ii} Торг (HN, ?grip, ?TOdd А, ?THkr, ОТМ). Во всех источниках фигурирует новгородский Торг. Однако если в латинском тексте «Истории Норвегии» используется термин forum «рыночная площадь, торжище, центральная площадь», то в сагах – слово, являющееся древнерусским лексическим заимствованием в скандинавских языках, принадлежащим эпохе викингов: torg «рынок, торг» < дрр. тьргъ (Мельникова 1984. С. 70), хотя в древнеисландском языке имелась и другая возможность для обозначения того же понятия: markadr < лат. mercatus.

(iii} А такие были законы в той стране, что там не полагалось воспитывать сына конунга из иноземного рода или из далекого государства без ведома самого конунга (?TOdd А); Такие были законы в Гардарики, что там не могли находиться люди королевского рода, кроме как с разрешения конунга (?THkr, ?TM). А. И. Лященко высказывает сомнение, что на Руси мог существовать такой закон, но при этом приводит аналогичные примеры из саг: Харальд Суровый Правитель меняет в Византии свое имя и называется Нордбриктом (см. мотив 4 в Главе 8); Олав Трюггвасон (см. мотивы 12, 13) на западе называет себя гардским купцом по имени Али/Оли (Лященко 1926а. С. 11–12).

{iv} во дворе княгини… отряд людей в полном вооружении (?THkr, ОТМ). Это не единственное указание на то, что княгиня имела свою дружину (ер. мотив 6). Исследователи, однако, не верят этому сообщению саги. Так, Э. Гордон (Gordon 1938. S. 71) повторяет мнение А. Бугге (Bugge 1908, 1910), что Аллогия не могла иметь свой двор и дружину, если, согласно Нестору, у князя Владимира было пять жен и сотни наложниц. Ср. также: Jones 1968а. Р. 17.