Юрий Михайлович Лотман и скептическое отношение к истории

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Юрий Михайлович Лотман и скептическое отношение к истории

Я прочел массу исторической литературы — более или менее все книги по античной истории, выпущенные на русском языке, и обнаружил удивительный феномен — практически в каждом абзаце любого сочинения по истории античности пристрастный «морозовский» взгляд обнаруживает подгонки и логические скачки, совершенно незаметные «ортодоксальному» читателю. Это более всего убедило меня в справедливости морозовской точки зрения.

М.М. Постников, Необходимые разъяснения к статье «О достоверности древней истории», Математическое образование. № 2, 1997.

Ближе к концу этой главы я хочу рассмотреть представления известного русско-эстонского ученого (в Эстонии память о нем ценят очень высоко) Юрия Михайловича Лотмана, друга нашей тартуской семьи в 50-70-х годах прошлого века, на дописьменную культуру. Но изложению этих его взглядов хочу предпослать одно обширное замечание. Он, как известно, совершил в свое время научный подвиг: опубликовав в 1982 г. в Трудах по семиотике Тартуского университета большую статью М.М.Постникова и А.Т.Фоменко, первую из публикаций Фоменко на историко-аналитическую тему в одном из уважаемых гуманитарных изданий. Эта статья положила начало серии журнальных публикаций Анатолия Тимофеевича, приведшей позже к интенсивной публикации книг по Новой Хронологии и к хронологической революции, которая все еще набирает силу и которой еще предстоит окончательно опрокинуть хронологические представления в рамках ТИ. Этот подвиг тем значительнее, что сам Юрий Михайлович не разделял всех положений новой хронологии.

Воспитанный на традиционной хронологической схеме, Юрий Лотман, как истинный ученый, старался избегать — всегда, и в частности, в случае новой хронологии — односторонних позиций, которые некоторые его коллеги из неосознанно-идеологических соображений считали необходимым артикулировать. К тому же, его культурологическому взору представало такое многообразие культурных типов, что некоторые идеи Морозова, Постникова и Фоменко должны были ему казаться интересными.

Подчеркнутое воздержание от принятия точки зрения одной из спорящих сторон хорошо прослеживается на интереснейшей большой статье Лотмана о «Слово о полку Игоревеве и литературная традиция XVIII — начала XIX в.», в которой он объективно взвешивает все аргументы за и против идеи о том, что Слово было написано в XVIII веке, но не считает себя вправе принять судейское решение, встав на позицию одной из спорящих сторон:

Мы рассмотрели разные стороны идеологических и художественных связей «Слова о полку Игореве» и литературы XVIII — начала XIX в., стараясь не пропустить ни одного из возможных оттенков сближения и не связывать себя никакой предвзятой точкой зрения.

Хотя в заключительной части статьи и чувствуется, что ему ближе идея аутентичности Слова, чем идея об его поддельности.

Возвращаясь к новой хронологии и отношению к ней Юрия Михайловича, отмечу, что, как известно, некоторые видные представители тартуско-московской семиотической школы осуждали Лотмана за названную публикацию, считали ее ошибкой великого ученого. Лотману приходилось оправдываться и изредка публично заявлять о своем несогласии с содержанием статьи. Примером того, как он это делал, может служить и рассматриваемая ниже статья о бесписьменных культурах. Придав одной из мыслей Постникова и Фоменко упрощенную формулировку

Поскольку глобальное развитие письменности сделалось возможным лишь с изобретением бумаги, весь «добумажный» период истории культуры представляет собой сплошную позднюю фальсификацию,

Лотман заявляет со спокойной совестью:

Не имеет смысла оспаривать это парадоксальное утверждение (явно фраза с двояким смыслом: традиционалист поймет ее как полное отрицание, а сторонник новой хронологии согласится, что оспаривать это утверждение, несмотря на его парадоксальность с традиционной тоски зрения, не нужно — Е.Г.), но стоит обратить внимание на него как на яркий пример экстраполяции здравого смысла в неизведанные области (обычная в науке и культуре практика! — Е.Г.)

Реально, Лотман, скорее всего, имел в виду главку «Без бумаги не обойтись» статьи Постникова 1982 г., опубликованной в журнале «Техника молодежи» [Постников3]. В брошюре 1980-го года [Постников1], текст которой почти дословно совпадает с опубликованной Лотманом в 1982 г. статьей [Постников2], слов «бумага», «добумажный» и «фальсификация» нет. Вот эта главка:

А могла ли античная книга вообще существовать? Чтобы приготовить один лист пергамента, необходимо шкуру молодого теленка (вещь саму по себе дорогую) подвергнуть длительной, сложной и дорогостоящей обработке. Это ставило пергамент на уровень драгоценных предметов, и такое положение сохранялось вплоть до изобретения тряпичной бумаги накануне Возрождения (отнюдь не случайное совпадение). Как же при такой ценности и редкости писчего материала могла развиться изящная литература?

Для того чтобы человек мог написать разветвленное литературное сочинение сложной структуры, необходима довольно высокая литературная культура, воспитываемая на примерах и собственных попытках, что, во всяком случае, требует достаточного количества доступного писчего материала. Более того, для этого, безусловно, необходимо быть грамотным, то есть знать и уметь руководствоваться общепринятыми орфографическими и грамматическими положениями. Однако, чтобы стать грамотным, требуются постоянные и многолетние упражнения (прописи, диктанты и т. п.), невозможные на пергаменте (и, добавим, на папирусе, который был лишь ненамного дешевле).

Чтобы достигнуть достаточной грамотности и умения легко излагать в письменной форме свои мысли, нужно не только написать несчетное число диктантов, но и прочитать колоссальное количество книг, написанных по стандартной орфографии. Если человек не читает много книг, то, как бы он добросовестно ни учился, он останется малограмотным человеком и, во всяком случае, никогда не будет литератором, уверенно владеющим языком.

Малограмотный автор, мучительно медленно выписывая каждую букву, гадая почти над каждым словом, как его написать, мог сочинить за один присест только очень краткий текст. Стесненный недостатком писчего материала, он не мог сколько-нибудь удовлетворительно согласовывать эти тексты друг с другом, переписывая их несколько раз. Он был способен, собрав (или самостоятельно составив) несколько различных рассказов, лишь переписать их друг за другом почти без изменений, соединив простейшими переходными мостиками типа «и вдруг», «затем» и т. п. И, на самом деле, истинно древние сочинения (Библия, индийский эпос, средневековый рыцарский роман) имеют как раз такую структуру. По существу, только в XIX веке литераторы научились более искусно соединять отдельные эпизоды своих романов, без чего мало-мальски развитая литература невозможна. Поэтому, в частности, литературные сочинения, которые мы называем теперь «античными» и которые характеризуются довольно правильной орфографией, сложным синтаксисом и изящным стилем, вероятнее всего, были написаны в эпоху, когда бумага была уже широко распространена, то есть в эпоху, когда они были «открыты».