300-летие Санкт-Петербурга, 2003 год Юрий Лотман, Александр Кушнер
300-летие Санкт-Петербурга, 2003 год
Юрий Лотман, Александр Кушнер
На протяжении двенадцати лет новой российской истории город медленно, но уверенно менялся, превращаясь из «Череповца с дворцами», как когда-то выразился О. В. Басилашвили, в современный мегаполис. Это двенадцатилетие запомнилось прежде всего культурными событиями: состоялось возрождение Мариинского театра, которым с 1988 года руководит В. А. Гергиев; в 1994 году в городе прошли Игры доброй воли; открылся после реставрации храм Спаса-на-крови; появились музеи М. М. Зощенко и В. В. Набокова, в город продолжали «наведываться», несмотря ни на какие перипетии в его истории, мировые знаменитости – артисты, художники, правители (например, в 1991 году – Маргарет Тэтчер, в 1994-м – королева Великобритании Елизавета II).
Из событий, если можно так выразиться, хозяйственных следует упомянуть грандиозную реставрацию Невского проспекта, появление первых пешеходных зон на Малой Конюшенной и Малой Садовой улицах, строительство Кольцевой автодороги (КАД), перестройку Сенной площади и реконструкцию аэропорта «Пулково», а также начало возведения современных жилых домов и комплексов.
В 1998 году в Петропавловской крепости были захоронены останки последнего российского императора Николая II и членов его семьи (шестью годами ранее там же был похоронен великий князь В. К. Романов).
О восприятии Санкт-Петербурга, о его роли в российской истории рассуждал в интервью виднейший отечественный ученый Ю. М. Лотман.Зададимся вопросом: чем город построенный отличается от чертежа или раскопок? – Тем, что это живой организм. Когда мы стараемся понять его, мы складываем в своем сознании какую-то одну доминирующую структуру – скажем, пушкинский Петербург, Петербург «Медного всадника», Петербург Достоевского или же Петербург нашего времени. Мы берем какую-то остановленную временную точку. Но это в принципе неадекватно реальности. Потому что город, даже если он выстроен по какому-то строго военному и как будто бы застывшему, установленному плану, как только он стал реальностью – он зажил; а раз он зажил, он все время не равен сам себе. Он меняется в зависимости от того, с какой точки зрения мы смотрим на него.
Даже в самом простом смысле; например, мы сейчас можем смотреть на Петербург с самолета, – Пушкин не мог смотреть на Петербург с самолета, он только мог вообразить эту точку зрения. Мы не можем посмотреть на Петербург, например, как он выглядит из Парижа.
Это разнообразие точек зрения дает разнообразие реальных потенций того, что означает слово «Петербург», что входит в образ Петербурга. Потому что он живой, что он сам себе не равен. Мы создаем некую модель, жесткую, которая сама себе равна, и она очень удобна для стилизаций, для исследовательских построений. Но в модели нельзя жить, нельзя жить в кинофильме, нельзя жить ни в одном из наших исследований. Они не для этого созданы. А жить можно только в том, что само себе не равно. То, что все время о себе говорит на разных языках.
Ведь Петербург, это очень интересно, был задуман как военная столица, помните: «Люблю, военная столица, твоей твердыни дым и гром». А что такое военная столица, военное поселение? Это план, который когда-то и кем-то был нарисован. И город должен быть точно таким же, как план. Но в таком городе нельзя жить. Там нельзя не только жить, там и умереть нельзя. Там не будет жителей. Там первоначально будут только солдаты. Но раз только солдаты, то там со временем появятся, извините меня, дамы. Там появится быт...
Жизнь обязательно должна сама себя не понимать, сама все время должна вступать в конфликты с собой. Раз появляется рядом с Петербургом Пушкина Петербург Достоевского, значит город – живой. Уже Петербург «Медного всадника» не был единым, значит, уже существовала какая-то жизнь. <...>
Петербург все время занимался тем, что сам с собой воевал, сам себя переделывал, сам все время как бы переставал быть Петербургом. Сколько можно привести текстов, в которых утверждалось – это уже не Петербург. Раз уже перешло за Невскую заставу, это уже не Петербург, это уже что-то другое.
Конечно, но в том-то и дело, что для того, чтобы остаться, надо измениться. Тот, кто не меняется, тот и не остается. Например, если вы не знакомы с античной культурой и приходите в Эрмитаж, то статуя для вас только статуя, это только место. Она ничего вам не говорит. А с другой стороны, когда вы обходите известную скульптуру петербургского Вольтера, то вы видите, как у него меняется лицо... Чем неподвижнее – тем заметнее перемены.
Это глубочайшая иллюзия думать, что подвижное меняется, а каменное запечатлевает. Именно каменное – лицо этого города. Потому что он каменный, потому что он неподвижен, потому что он прибит железным гвоздем к географии, – он стал динамичным. Он как волновой камень, он бросает в культуру, он принимает из культуры. И наконец, он вторгается извне.
Когда некоторый организм оказывается в какой-то среде, то он, с одной стороны, стремится уподобить эту среду себе, переделать ее под себя, а с другой стороны, среда стремится подчинить его себе. Это постоянно создает сложную динамику взаимодействия. Это проблема Петербурга. А Петербург – это Россия...
Между прочим, это особенно заметно в городах, которые на воде. Вообще города делятся грубо на две группы: города, которые на горе, на материковой почве, и города, которые на берегу или на дельте реки. Это принципиально разные города. Вот Москва – это город на семи холмах, это город, который в центре всегда. Город, который находится, как Москва, в центре, тяготеет к замкнутости и к концентричности, а город, который на краю или за пределами, он эгоцентричен, он агрессивен (и не только в военном смысле), он выходит из себя, ему еще нужно найти пространство, в котором он будет центром. И поэтому Ленинград-Петербург, он сейчас как бы «обрубленный», потому что он должен быть новым центром, иначе его смысл отсутствует. Точно так же многие города Балтики сейчас, поскольку Балтика потеряла свое историческое значение, должны заново найти себя, тот же Кенигсберг... Представьте себе, что из Венеции ушла вода и она стоит на глине...
Он (Петербург. – Ред.) – не Европа. Он не Россия. Я бы сказал, что он – будущая Россия; это город, который должен ангажировать будущее, он должен наметить, он должен показать идеал. Хотя идеал может быть разным, и он менялся – он мог быть по Павлу сделан, но он мог быть и совсем другим.
Поэтому, между прочим, в Петербурге всегда устранялось необходимое в городе пространство каких-то мелких застроек, полукрестьянских домов – то, что вокруг города. Это город, который стоит прямо, вдруг возникает... В любом случае – это как бы квинтэссенция завтрашнего дня. И, это очень интересно, этого, по-моему, нигде в мире не было – существовало ограниченное число инструкций о том, какими должны быть дома, какими должны быть фасады домов. Исключительная часть петербургской архитектуры имела высочайше утвержденные фасады; точно также регламентировалась и окраска города.
Говорят, что Петербург – это европейский город; но в Европе в то время не было таких городов! Не было городов, когда стоят дом к дому. Это северогерманская деревня, которую Петр принял за город. В Германии, особенно в северо-восточных областях, есть такие деревни: стоят каменные дома, дом к дому, и они образуют каменные улицы. Европейские города в то время так не строились, дома не прислонялись друг к другу, а стояли отдельно. В то время господствовали культурные представления ренессансной эпохи, а это очень далеко от города Достоевского, где дом на дом, этаж на этаж, в подвалах черт знает что. Это только отчасти потом появилось, уже гораздо позже, начиная с 30-х годов XIX века в Париже. <...>
Петр совершенно не понимал, что город – это экономическое понятие. Город для него был военным поселением, он считал: город – то, что можно брать штурмом, или же то, что можно основать и этим закрепить территорию. Поэтому пушкинская формула «Люблю тебя, военная столица...» очень точна. Петербург совершенно против желания оброс экономикой, потому что даже самую простую технику все равно надо как-то налаживать, и деготь гнать, и все прочее, не везти же все из Москвы. Но в принципе это должно было быть нечто подобное римскому лагерю, который организован и укреплен очень рационально и ничего кроме военного там нет...
В 2003 году Санкт-Петербург пышно отметил 300-летие со дня основания. Информационные агентства сообщали подробности празднества.
Около миллиона человек вышли в воскресенье на Невский проспект Санкт-Петербурга, чтобы поприветствовать участников ежегодного карнавал-парада. Многие жители и гости города присоединялись к почти двухкилометровой колонне из 8–10 тысяч персонажей.
Здесь были и знакомые с детства герои народных сказок, и современные киногерои, но главной фигурой праздника стал основатель города-юбиляра Петр Первый в разных образах. В колонне можно было увидеть Петра-Победоносца, Петра-Тинэйджера, Петра-Зубодробителя.
В 14 оживленных местах Невского проспекта карнавальные зачинщики приветствовали участников шествия, устраивали массовые розыгрыши и конкурсы с призами для горожан и гостей города. Энтузиазм и веселье участников и зрителей карнавала на Невском проспекте и Дворцовой площади, куда стремилась эта многоликая процессия, снискали благосклонность Ярилы – в город пришло долгожданное тепло.
В финале торжества глава карнавального правительства по трехлетней традиции обрезал галстук фирмы Gucci у губернатора Санкт-Петербурга Владимира Яковлева, символически лишив его на сутки власти в городе...
Пушка Петропавловской крепости ровно в полдень 27 мая выстрелила три раза вместо традиционного одного. Многолетняя традиция была нарушена в честь отмечаемого 300-летия города на Неве.
Кроме того, в этот день петербуржцы услышали гимны «Коль славен наш Господь в Сионе» и «Боже, царя храни» в исполнении отреставрированных курантов Петропавловского собора.
Одновременно с выстрелами пушки было сдернуто покрывало с памятного знака в честь 300-летия города на Неве, установленного у Государева бастиона Петропавловской крепости – на месте, с которого начался Санкт-Петербург.
Писатель Даниил Гранин, выступивший с инициативой установки памятного знака, заявил, что «этот знак имеет одну особенность: это нулевая точка – точка отсчета строительства новой России».
«Такого знака, определяющего место рождения целого города, нет ни в одной стране мира», – подчеркнул Гранин. Он выразил надежду, что когда-нибудь «к этому камню люди будут прикасаться, веря в исполнение своих желаний».
Автором знака стал петербургский скульптор Владимир Филиппов. Полированный гранитный куб высотой 80 см, обтекаемый волной «дикого», неотесанного камня, символизирует, по идее автора, «уверенность и прочность, а волны – выход к морю, укрощение стихии».
На знаке высечена надпись: «Здесь в 1703 году был первый бастион Петропавловской крепости, названный в честь Петра Великого Государевым. Осенью того же года над бастионом поднялся флаг-гюйс. С этого и началось строительство Санкт-Петербурга. Сей знак установлен в честь 300-летия Санкт-Петербурга».
Водным праздником и лазерным шоу завершилась в субботу вечером в Санкт-Петербурге юбилейная декада, посвященная 300-летию основания города.
Праздник на воде открыл парад шестивесельных гребных ялов, за которым, из-под украшенного подсветкой разведенного Дворцового моста, вышел «Штандарт» – точная копия флагманского корабля Петра Великого. Именно с этим кораблем связано вхождение России в Балтику.
Ялы были украшены флагами 45 государств, лидеры которых посетили северную столицу в эти дни, а также флагами СНГ и ЕС. Их проход по акватории Невы сопровождался двадцатиорудийным залпом, который был дан со стен бастионов Петропавловской крепости.
Затем на гладь Большой Невы вышли яхты, на парусах которых изображены дамы и кавалеры петровских времен. Под звук старинного полонеза яхты воспроизвели водный вариант этого европейского танца XVIII века. Далее, как символ смены веков, под знаменитое «Славься» Михаила Глинки водную гладь рассекли аквабайки.
Впервые в честь юбилея Санкт-Петербурга французская компания «Акватик» представила шоу «пляшущих фонтанов». В такт музыке водные струи, подсвеченные разноцветными прожекторами, взмывали на высоту от 2 до 5 метров, вспыхивая всеми цветами радуги.
Японский мастер перфоманса Хиро Ямагата представил свое лазерное шоу. Специальные катера разнесли по акватории Невы дымовую завесу, которая стала своеобразным экраном для лазерной фантасмагории. Во время представления была использована подсветка Дворцового, Биржевого и Троицкого мостов перед Дворцовой набережной и поверхность Невы.
Помимо этого в шоу использовалась фронтальная часть Эрмитажа. Именно на нее проецировались многочисленные, меняющиеся по цвету лучи и красочные картинки.
В завершение водной феерии под музыку Петра Чайковского из «Лебединого озера» фонтаны распускались пышными астрами, изображали лебединые крылья и царскую корону. Закончился праздник трехсотзалповым салютом. Как отмечали после этого представления зрители, оно стало одним из самых красочных и необычных шоу всей программы.
В свое четвертое столетие город вступил обновленным и заметно похорошевшим. Если в советские времена эпитет «вторая столица» звучал почти пренебрежительно, то ныне Санкт-Петербург имеет этот статус пусть не де-юре, но де-факто. «Чиновный и работный», «мундирный и блистательный», «рационалистический и европейский», «средоточие культуры» и «колыбель революций», город – живет и готов подписаться под строчками «самого петербургского из современных поэтов» А. С. Кушнера:
А на Невском всегда веселей:
Так задуман и так он проложен,
И ничем Елисейских полей
Он не хуже, и в вечность продолжен...
Не случится дурного, пока
Ты на Невском, в ближайшее время...
Многоглавая катит река
Волны; вот оно – новое племя,
Подошедшее издалека.
Посреди этих женщин, мужчин,
В этой праздничной спешке и лени
И в сверканье зеркальных витрин
Отражаются милые тени:
Ты затерян, но ты – не один...
Москвичи нас жалеют, вдали
От столицы живущих, – не надо
Нас жалеть, мы глупей бы могли
Быть, живи мы в столице: награда
Нам – сквозняк, на Неве – корабли...
Сам собой замедляется шаг,
И душа с ощущеньем согласна,
Что нигде не намазано так
Солнце жирно и щедро, как масло.
Что вина, что обида? – пустяк!
И звоню на Калужский, домой:
«Все бросай, превратим бестолковый
День бесцельный в осмысленный» —
«Стой, —
говоришь, – где стоишь, у Садовой.
Я сейчас. Я бегу. Я с тобой».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.