Честь служить

Честь служить

Король, люди высокородные, а также всякий человек доброй воли знали и понимали в то время, что честь и служение — понятия нерасторжимые. Честь предписывает обязанность служить. Служить — это честь. Читая проповедь при дворе в день Великого четверга 1676 года, Флешье воскликнул: «Вам, господа, известно, что желание служить королю — похвальное стремление; почетная зависимость — лучше самой сладкой свободы: обязанности и чины, когда служишь королю, сливаются в одно целое; услуги, которые оказываешь королю, — уже сами по себе честь и награда»^{39}. Честь подобна «острову с крутыми берегами» (Буало), но это не мешает островитянам поступать на службу короля и государства.

В XVI веке и в начале XVII века, когда француз (чаще всего дворянин) говорил «Я служу» или «Я на службе», это означало, что он на военной службе. Дворянство первоначально отдавало предпочтение военной службе; Капетингская монархия (в 1687 году было отмечено ее 700-летие) была военной, прежде чем стать административной. Начиная с 1661 года шкала ценностей меняется изо дня в день по настойчивой воле короля. После двадцатилетних усилий ее изменение было доведено до конца. Во «Всеобщем словаре» Антуана Фюретьера говорится о том, что дворянство мантии начинает оспаривать первенство у дворянства шпаги в том смысле, что значение и притягательная сила мантии становится сильнее. По традиции о военной службе дворяне думают, безусловно, в первую очередь, когда ставится вопрос о выборе карьеры («служить королю — это поступить на военную службу, зачислиться в армию»). Но Фюретьер добавляет: «О носителях мантии тоже говорят: этот посол хорошо послужил при подготовке того или другого договора, а вот этот хорошо служил в интендантстве». В статье «слуга» мантия фигурирует даже на первом месте перед шпагой, и о гражданской службе говорится в первую очередь: «Сие должностное лицо, сей полководец — добрые слуги короля. Они всегда пеклись о его интересах»^{42}. Такие изменения произошли за двадцатилетний период личного правления Людовика XIV, ознаменовав рождение современной Франции.

Мантии достаются «первые места» (Лабрюйер утверждает, что «при великом монархе те, кому достаются первые места, выполняют легкие обязанности, не требующие от них особых усилий: все происходит само собой; авторитет и гений монарха устраняют преграды на их пути»); а шпаге — все опасности на поле боя. Вот так соперничают между собой эти два сословия, две профессии. Лабрюйер пишет еще: «Дворянство (имеется в виду военное) рискует жизнью ради спасения страны и во имя славы своего монарха, магистратура освобождает короля от определенной доли забот, связанных с необходимостью чинить суд и расправу; и та и другая функции священны, и польза их огромна; люди не способны на большее, чем то, что они делают, и поэтому я не понимаю, откуда у мантии и шпаги такое презрение друг к другу»^{48}.

Если король придает, казалось бы, большее значение военным подвигам и если Данжо и Сурш, которые вечно находятся при дворе, записывают в основном слова, с которыми монарх обращается к дворянам шпаги, то в этом следует видеть всего лишь дань политике и этикету, и ничего другого. Доверие, оказанное королем Кольберам и Лувуа, дает представление о роли, которую играет дворянство мантии (и ее привилегированная часть, которую часто называют «пером»). Людовик XIV сам производит в государственные советники стряпчих, отобранных им лично. (Он не всегда руководствуется преимуществами, предоставляемыми сроком службы, так что, как пишет Сурш, благосостояние каждого зависело исключительно от воли короля.) Король назначает первых президентов судов и принимает у них присягу. Король назначает пенсию то президенту, то старому советнику, то столоначальнику министерства^{97}.

Благодаря такому постоянному внимательному отношению со стороны короля стирались социальные грани между мантией и шпагой. Их объединяла служба. Взаимная враждебность выливалась в соревнование не только между этими разными сословиями, состоящими на службе, но и внутри самого военного сословия. Можно иметь фамилию Моле — знаменитое имя в парламенте, но менее привычное в доме Его Величества — и добиться от Людовика XIV командной должности в его жандармерии^{97}. Кольберы так славно умирали на войне, что, казалось, хотели превзойти по героическим смертям дворянский дом Шуазелей. Пример семьи Силлери менее известен. Сын государственного секретаря и внук канцлера, Луи-Роже Брюлар (умер в 1691 г.) — полковник от инфантерии. У него пять сыновей на войне. Трое из них погибают смертью храбрых в 1664 и в 1674 годах. Самый младший из них, полковник, ранен. А старший сын Роже, маркиз де Силлери (умер в 1719 г.) — генерал-лейтенант, весь в шрамах. Наконец, Феликс-Франсуа Брюлар, сын Роже, бригадный генерал армии короля, погибает на поле брани в 1707 году^{2}.