Новая система финансов

Новая система финансов

Людовик XIV и Кольбер интуитивно поняли, что всякая политика поощрения экономического оживления предполагает предварительное упорядочение государственных финансов. Надо сказать, что у короля сложилось весьма неблагоприятное мнение о состоянии финансов после смерти Мазарини. Вот что мы читаем в начале «Мемуаров» для Монсеньора: «Финансы, которые приводят в движение все огромное тело монархии, были истощены до такой степени, что едва можно было найти кое-какие весьма незначительные ресурсы. Даже некоторые самые необходимые и первостепенные траты, связанные с содержанием моего дома и моей собственной персоны, оказывались невозможными, вопреки приличию, или осуществлялись исключительно в кредит, что нам было в тягость». Накануне опалы Фуке претензии короля в его адрес стали звучать явственнее: «Зачисление приходов и расходов осуществлялось невероятнейшим образом. Моими доходами занимались не мои казначеи, а служащие суперинтенданта… и деньги тратились в это время в той форме и для тех целей, которые соответствовали их прихоти; а потом уже они принимались искать ложные траты, ассигнованные суммы денег и подделанные векселя, использованные для получения этих сумм»^{63}. Изложение этого текста исключительно точное, слишком техническое, так что нельзя отрицать участие короля и Кольбера в его составлении. До самой смерти генерального контролера — и даже, можно сказать, до конца царствования — Людовик XIV и его казначеи будут опираться на этот новый порядок ведения финансов.

Нам иногда говорят сегодня, что ничего, в сущности, не изменится, так как за финансовыми оффисье (слугами короля) и откупщиками орудуют многочисленные скупщики, арендаторы, финансисты, деловые люди, а за ними скрываются десятки ростовщиков, важных лиц двора и Парижа и даже приближенные короля[34]. Утверждают, что официозные и тайные финансы являются одновременно и силой и слабостью режима. Так что реформы Кольбера, возможно, были всего лишь чем-то вроде декорации, экрана, очковтирательства. Будь система Фуке более лицемерной и менее эффективной, она продолжала бы существовать: если Демаре, племянник и косвенный преемник Кольбера, пользовался большим авторитетом среди деловых людей, то его дядя Кольбер потерял их доверие после того, как слишком сурово с ними обошелся в период действия «палаты правосудия» и переусердствовал, раскрывая глаза королю на их лихоимство и гнусность^{170}.

Парадоксы эти имеют свежесть новизны. У них еще то достоинство, что они отвлекают историка от манихейского взгляда на вещи: нельзя взваливать на Фуке все грехи, связанные с частными финансами, и, не разобравшись как следует во всем, представлять Кольбера как создателя всего, что есть положительного в государственных финансах. Необходимо было разрушить этот образ ad usum populi (для народа), навеянный самим Кольбером, который был определенно ловким человеком и тонким психологом. Но пусть даже правда будет где-то посередине. И в этом случае слава Кольбера возрастает. Представим себе (наихудший вариант), что государственный кредит основывался, как во времена суперинтенданта Фуке, на различных таинственных комбинациях (но никакой тайны не представляющих для горстки лиц, извлекающих из них выгоды). Чем подобные факты были бы преступней тех, которые наблюдались до 1661 года? Зато преобразование видимой части финансового айсберга, рациональное использование государственных средств (что соответствовало желанию Людовика XIV и было реализовано Кольбером) представляются нам как бы тройной заслугой. Это преобразование позволяет внести ясность в некоторую часть системы. Оно является залогом будущих улучшений и успокаивает в некоторой степени налогоплательщиков. А кто может поклясться, что подобные параметры ускользнули от внимания авторов нового стиля ведения финансов? Кто может считать, даже в наше время, что эти параметры не заслуживают внимания? Итак, внесем в описание кольберовской реформы элемент относительности, который уже был выделен в этой преамбуле, но не будем отрицать ее оригинальность, ее ценность, роль, которую она сыграла в удивительной модернизации государства.

Упразднение суперинтендантства явилось, безусловно, прогрессом, поскольку его заменил королевский совет финансов (15 сентября 1661 года), которым руководит король и где Кольбер выступает в роли докладчика; в совет финансов входят представители дворянства шпаги (маршал де Вильруа) и дворянства мантии (два тщательно отобранных государственных советника). До сих пор не было строгого контроля расходов; и совет финансов или коллегиальное и королевское неосуперинтендантство устанавливает похвальную прозрачность. С этого времени вводится то, что Кольбер называет «правилом порядка». Применение этого правила если и не безупречно, то, по крайней мере, выгодно, полезно. Кольбер увеличивает его ценность тем, что заводит для короля три национальные расходные книги. В «реестре государственных средств» отмечаются предвидимые приходы, а в «реестре расходов» — предвидимые издержки; в «журнале же, который приносят каждый месяц в совет», содержатся ордонансы расходов, которые подаются на подпись Его Величеству. Для упрощения процедуры генеральный контролер сводит эти писания в 1667 году к двум реестрам: к «гроссбуху», куда записываются приходы и расходы, и к «журналу-дневнику». По истечении года счета выверяются, и окончательное «реальное состояние» представляется на рассмотрение счетной палаты^{216}. Так в королевстве рождается бюджет. Это еще не точный и обязывающий бюджет, как парламентские бюджеты XIX века, но бюджет государства-вотчины, — впрочем, не более произвольный и не более лживый, чем те, которые существуют сегодня.

Кольбер, стараясь подкупить короля и сохранить доверие, которое тот ему оказывает, берет на себя обязательство определять и исчислять прямой налог, особенно талью, максимально увеличивать косвенные доходы (от добровольных налогов, взимаемых с богачей), то есть соглашается как бы заниматься «гроссбухом». После этого он уже не боится навязать, в свою очередь, сборщикам налогов более строгие условия, чем в далеком прошлом и даже еще совсем недавно. В период с 1661 по 1666 год министр продолжает проводить политику (начатую Фуке) уменьшения личной тальи (сюда входят налоги разночинцев, налоги Северной Франции и провинций прямого управления), но даже потом он заставляет интендантов следить за тем, чтобы распределение велось сравнительно справедливо и чтобы была обеспечена защита малоимущих налогоплательщиков. Таким образом, сборщики финансов, сборщики тальи, оффисье «элекций», казначеи Франции, все оффисье короля Франции, а также сообщества жителей и крестьянские коллекторы тальи оказываются под опекой.

Что же касается доходов откупщиков, здесь важно, чтобы королевские финансы не очень сильно зависели от подрядчиков и субподрядчиков. Генеральный контролер, энергично поддерживаемый королем, старается заключить с откупщиками хорошо продуманные договоры: обе стороны должны не только извлечь из них выгоду, но заботиться и о том, чтобы налог не был бы непомерным. С 1661 года до начала войны с Голландией (1672) государственное имущество — еще совсем недавно сильно разоренное — было в большой степени восстановлено. Многие лица, воспользовавшиеся предыдущими отчуждениями, получили свои деньги обратно или, наоборот, были вынуждены сделать доплату. Общая аренда государственного имущества приносит государству 1 160 000 франков в 1666 году, 4 100 000 — в 1676 году, 5 540 000 — в 1681 году^{251}. Правда, начиная с 1674 года, когда снова пришлось прибегнуть к крайним средствам, начинается новое разбазаривание государственного имущества (но в этом, 1674 году производится и весьма выгодная сдача на откуп табачной монополии). Налог на соль, или габель, налог на продукты, пошлины и городская ввозная пошлина, все налоги на потребление взимаются через посредство откупщиков и частных лиц. Это не мешает государству прибегать, когда война затягивается и казна пустеет, к чрезвычайным мерам. Эти средства могут быть следующими: продажа новых должностей, удвоение числа тех, которые уже существуют, девальвация рент городской Ратуши, уменьшение веса золотых монет… Ибо Кольбер, считавшийся довольно хорошим управляющим делами короля, большим другом флота и армии, не мог совсем уж не тратить деньги, не утверждал, что творит чудеса и действует только по законным финансовым правилам в ущерб эффективности. Он проявляет себя до конца, и все больше и больше как эмпирик. Когда Кольбер создал в 1674 году и окончательно оформил в 1676 году «кредитную кассу», обязывая откупщиков ссужать населению деньги под 5%, он всего лишь добавил к длинному списку чрезвычайных мер еще одно крайнее средство^{251}. Финансисты сохраняют слишком большое влияние.

Но несмотря на это, Кольберу удалось обеспечить королю и государству большую свободу действий.