Сирены пацифизма
Сирены пацифизма
В эти тяжелые годы испанской войны король должен противостоять не только европейской коалиции, ненависти пенсионария Хайнсиуса, ожесточенным атакам Мальборо и принца Евгения, враждебности протестантов, трудностям финансовых проблем, уловкам своего совета, но и аргументам, инсинуациям и тягостному молчанию «братства пацифистских душ»{87}.
Мадам Елизавета-Шарлотта уверяет, что она состоит в этом «братстве», но не проявляет себя в нем особо усердствующей. А аббат де Сен-Пьер работает над проектом «Как сделать мир постоянным в Европе» (1713) и уже с 1711 года распространяет первую часть своего труда, который долго оказывал свое влияние: «Над ним уже хорошо посмеялись»{87}. Некоторые генералы начинали ненавидеть войну, маршал де Тессе был из их числа. То он прибывает «обескураженным» в армию даже до начала кампании. То пишет: «Я поостерегусь, мадам, даже вам говорить о войне, я ее ненавижу больше, чем вы»{101}. Вот почему время от времени «пары» пацифизма доходят до среднего воинского состава, менее патриотичного, чем король, менее безропотно подчиняющегося пассивной дисциплине, чем низший офицерский состав и простые солдаты. В январе 1709 года маркиза де Ментенон констатирует, что «офицеры слишком любят Париж»{65}. В сентябре того же года, накануне битвы при Мальплаке, мир кажется таким неизбежным, что мысли о нем парализуют часть армии. В 1712 году то же положение вещей. Виллар пишет министру Вуазену: «Офицеры, которые знают, что мирные переговоры продвигаются, отказываются идти в бой по доброй воле»{26}.
Пребывание Фенелона в ноябре 1711 года в замке Шон и его дискуссии у герцога де Шеврез, дали толчок к изложению им в своей статье конституционного проекта, в котором эти заговорщики высказывались за немедленный мир и отказ Франции от всех завоеваний короля{224}. В самом совете министров партия пораженцев представлена герцогом де Бовилье, который ведет себя на нем настойчиво, но вежливо. Этот набожный советник Его Величества недолго поддерживал своего воспитанника — герцога Анжуйского: он проявлял себя сторонником Мадрида только с 1701 по 1703 год{224}. Пацифисты — Бовилье, Фенелон и мадам де Ментенон — «смотрели на сохранение Испании как на непреодолимое препятствие к миру» и упорно придерживались этого слишком упрощенного мнения. Они «не хотели видеть, — пишет маркиз де Торси, — что, если бы Испания была потеряна, Франция не только не имела бы мира, но неизбежно после этой потери вражеская армия заполонила бы Гиень и Лангедок»{104}. Людовик не очень прислушивается к советам герцога де Бовилье, «намерения которого хорошо известны»{224}, а аргументы — одни и те же. Но он не избегает пацифистского давления, оказываемого на него набожной и хнычущей маркизой де Ментенон. Ее царственный супруг, конечно, не советуется с ней относительно проводимой им политики и не принимает ее советы всерьез, из-за чего мадам де Ментенон немного на него сердится. («От моих советов не будет зависеть заключение мира или продолжение войны; я их свободно высказываю, потому что знаю, что они не имеют веса»{65}.) Но она в курсе многого, потому что король имеет странную привычку обсуждать в ее присутствии с министрами разные вопросы; и у нас есть все основания думать, что с 1704 по 1714 год она себе не отказывала в удовольствии делать некоторые намеки. Они содержатся в ее объемной переписке (делала их она в Сен-Сире, на мессах, во время различных молебнов: по поводу великих бедствий, девятидневного молитвенного обета, благодарственных молебнов), и эта переписка позволяет даже передать манеру ее высказываний.
Тема мира является навязчивой темой во всех ее письмах — и личных и нравоучительных, особенно в тех, которые адресованы дамам и барышням из дома Сен-Луи в Сен-Сире. «Не уставайте просить о мире» (1704), «Просите мира» (1705), «Молите о спасении короля и о мире» (1706), «Не уставайте просить о мире» (1707), «Если Господь не даст нам мира во что бы то ни стало, будет все хуже и хуже» (1707) — таковы ее призывы к миру в этих письмах. Тайная супруга короля хочет быстрого мира именно в тот момент, когда военные действия складываются неблагоприятно для Людовика XIV и Филиппа V. Но она его настойчиво просит также и после успешной битвы при Велес-Малаге, но не для того, чтобы воспользоваться победой, а из чувства сострадания к раненым и из жалости к погибшим{66}. Она сбавляет тон, когда военная ситуация улучшается и надежды на мир очень явственны, то есть в 1712 году.
Ее речи звучат несколько ободряюще лишь накануне решающих битв. Накануне битв при Мальплаке и Денене весь дом в Сен-Сире возносит молитву Господу, стоя на коленях. В эти дни у Господа не просят мира, у него просят победу.
Никогда военные события не отдаются на волю случая. Все ниспослано Провидением; это ни у кого не вызывает сомнения ни во Франции, ни в странах коалиции, ни у короля, ни у народа. Лишь одна мадам де Ментенон, претенциозная пифия, считает, что она знает и может толковать на свой лад тайны Провидения. Она в сентябре 1704 года молится, «чтобы Господь отвратил свой гнев от Франции, хотя мы его сполна заслужили» (sic). В 1706 году она опечалена тем, что Людовику XIV и Филиппу V, поборникам религии и справедливости, приходится терпеть поражения. «Наши враги нападают на одного и на другого и одерживают над ними победы: Господь — вершитель судеб»{65}. Подобное преклонение перед волей всемогущего Господа, как видим, скорее пессимистично. Маркиза зачислила Господа в лагерь сторонников мира. Так как она не прекращает в своих письмах говорить о «спасении Его Величества», молиться «за спасение короля», можно было бы сказать, что подобное спасение было связано с желанием мира для короля и с теми усилиями, которые Людовик XIV прилагает, чтобы прийти поскорее к миру.
До какой степени мадам де Ментенон переходит границы инсинуаций? Определить мы это не можем; ничто не может так ловко обмануть, как искусно поданный намек, но мы все-таки можем себе представить атмосферу, в которой пребывал король, выслушивая поочередно напевы двух противоположных групп его окружения.