Практические ограничения абсолютной власти
Практические ограничения абсолютной власти
Практические ограничения абсолютной власти довольно значительны. Депутаты трех сословий являются первым барьером, преграждающим произвол. Конечно, Людовик XIV больше не созывает Генеральные штаты (ставшие анахронизмом уже в 1614 году); но было бы неверно рассматривать провинциальные ассамблеи как нечто несерьезное. Они играют большую роль на одной трети королевства. Их значение очень велико в Бретани и Лангедоке. Здесь существуют неписаные налоговые и административные привилегии. Показательным в этом отношении является барьер, созданный в Бретани. Эта провинция так недоверчива, что королевская администрация не смогла туда проникнуть. Эдикт, по которому действие гербовых документов (1674) должно распространяться на все королевство, вызывает вооруженное восстание в Корнуайе (1675){7}. А Кольбер, который хотел сделать из интендантов послушный инструмент общего контроля и ревностных слуг монархии, умирает (1683) до того, как смогли послать в Ренн интенданта. Первый интендант в Бретани, де Помре, получит свое назначение лишь в январе 1689 года. Его выбрали среди докладчиков Государственного совета, тщательно взвесив все его достоинства: гибкость, ловкость, дипломатичность, обаяние{182}. Можно было подумать, что выбирают посла, а не административное лицо. Этот пример показывает, что Людовику XIV было легче упразднить Нантский эдикт (1685), чем послать интенданта в свой славный город Ренн!
Парламенты и другие высшие суды (счетная палата, палата косвенных сборов, большой совет), опираясь на свое право регистрации королевских актов, представляют собой следующий барьер. Конечно, получив урок Фронды, Людовик XIV ограничил их полномочия. В 1655 году он укрепил авторитет королевских заседаний парламента: так возникла легенда «Государство — это я». Тогда он изменил церемониал: кресло короля стояло на заседании, а король не присутствовал; это наносило удар по самолюбию судейской знати. В 1673 году он заставил суды регистрировать эдикты до того, как они сформулируют возможные замечания, лишая их, таким образом, возможности оказывать давление и тянуть с регистрацией. Людовик также отнял у судов право называться «верховными», оставив этот эпитет лишь себе одному. Это известные факты. Но, возможно, их трактуют и наоборот.
На деле парламенты, даже под контролем и с урезанными правами, продолжают представлять собой ограничительный барьер для абсолютной власти монарха. Достаточно будет послабления в сентябре 1715 года, чтобы Парижский парламент, вновь почувствовав себя сильным, отменил завещание короля, вернул себе право вносить поправки в эдикты. Подрывная работа парламента будет длиться целых 75 лет. Если в 1715 году он снова обретает силу, значит, он сохранял ее в течение сорока лет, когда ему приходилось молчать. Людовик XIV дошел до границы разрыва. Если бы он был жестче по отношению к парламенту, если бы он перешел от законной строгости к несправедливости, то бунт в умах, возможно, вылился бы в обычный бунт.
Парижский парламент остается судом пэров. Парламент сохраняет право регистрации королевских актов, даже если и не представляет ремонстрации: король не может заставить его зарегистрировать что попало. Обязательство регистрации является основным принципом. Этот принцип делает Францию страной высокой цивилизации, государством с правовой традицией. Во Франции юристы единогласно заявляют: «Законы начинают действовать лишь тогда, когда они опубликованы», то есть зарегистрированы. Впрочем, если даже парламент не пользуется своим правом вносить замечания, регистрация влечет за собой тщательное изучение закона должностными лицами. А эти люди знают правила, принципы и аксиомы французского права (например: «Законы не имеют обратной силы»). Невозможно безнаказанно предложить записать в закон несправедливые тексты. «Короли правят с помощью законов» — записано в старинном изречении. Можно было бы добавить: благодаря регистрации и записи законов, парламент сдерживает абсолютную монархию, узаконивает ее.
Власть короля должна считаться с тем, что Монтескье в следующем веке назовет «посредствующими корпорациями». Правда, президент Монтескье будет иметь в виду корпорации парламентского типа — официальные учреждения, которым придается определенная структура, смягчающая монархию, превращающая ее на деле в смешанный режим правления. Такие учреждения не могли бы заставить считаться с собой ни в 1661, ни в 1715 году. Остается множество королевских, провинциальных, профессиональных корпораций и обычных корпораций, с которыми, желая того или нет, монархия вынуждена считаться. Все, или почти все, во Франции построено по принципу корпорации в широком смысле слова{260}. Есть корпорации ученых (университеты, академии), корпорации торговцев, сообщества художеств и ремесел, коммерческие и финансовые общества, торговые палаты. Существуют корпорации, общества и коллегии высших королевских чиновников и низших должностных лиц судебного ведомства: адвокатский корпус — это серьезная организация, судейское сословие — уважаемый старинный институт, которому покровительствует магистратура парламента.
Средний француз больше интересуется привилегиями таких групп (пусть речь идет о привилегиях адвокатов совета или о разных традиционных освобождениях рабочих Монетного двора), чем большой политикой. И королю легче обуздать Парижский парламент, чем нападать на корпоративную аристократию, на шесть торговых гильдий столицы.
Различные корпорации — при условии, если их соединить, — составляют корпорацию самого королевства, это характерное их свойство. Пересмотр привилегий одной группы вызывает неудовольствие соседних привилегированных групп. Малейшее произвольное решение по отношению к какой-то корпорации спровоцировало бы возмущение почти всех других: они удивительно солидарны. Монархия это чувствует или угадывает, даже если у нее нет общего представления об их солидарности. Эти корпоративные группировки XVII века играют роль посредника, оберегающего и постоянно защищающего личность от высшей власти. Корпорации способны, без всякого сомнения, противостоять королевской власти. На деле им не предоставляется такого случая и, следовательно, не надо открыто выступать в качестве защитников своих больших или малых прав. Само их существование тем не менее является механизмом, сдерживающим монархию.
Корпорации — это видимые передатчики общественного мнения. Их разбросанность по всей стране способствует очень быстрому распространению информации среди самых разных слоев населения. Новые провинции — это те области, где открыто высказывается общественное мнение, и Людовику XIV необходимо с ним считаться. Война еще не закончена, баталии продолжаются, а власть уже старается бережно обращаться с оккупированной страной. В 1674 году об этом свидетельствуют статьи договора о капитуляции Безансона: в течение 27-ми дней город сопротивляется королю, крепость все еще держится, но Франция уже обещает безансонцам сохранить их дорогие привилегии. Ни с милицией, ни с волонтерами не будут обращаться как с пленниками. Ни один житель не будет использован для взятия крепости. Оружие безансонцев не будет конфисковано. Тарифы на соль не будут изменены. Все привилегии, освобождения от налогов, все исключительные права групп — архиепископа, капитула, духовенства, судейского ведомства (городская корпорация), дворян, народа — признаются и подтверждаются{102}. Людовик XIV не дожидался мира и даже окончания своих завоеваний, чтобы начать проводить политику обольщения общественного мнения. Примером тому может служить Франш-Конте, где король не навязывает провинции — ни тотчас же, ни с помощью грубой силы — систему платных должностей французского типа: он будет ждать почти двадцать лет и введет здесь за них более низкую плату[32].
Абсолютный монарх в королевстве Франции не является, следовательно, ни тираном, ни деспотом. Вот почему некоторые авторы предложили, чтобы положить конец многим кривотолкам, заменить название «абсолютная монархия» на «административная монархия». Нельзя сказать, что этот режим был сверхадминистративным, но, пожалуй, полезно показать, что монархия Людовика XIV, которую бесконечно отождествляют с государством и интересами государства, со служением и общественными интересами, на самом деле регулируется этой самой администрацией. При Людовике XVI аббат де Вери, знаменитый политик, найдет более удачное название, окрестив французский режим умеренной монархией{290}.