Государственный строй абсолютной монархии

Государственный строй абсолютной монархии

История Франции первой половины XVI в. при трех преемниках Людовика XI — Карле VIII (1483–1498), Людовике XII (1498–1515) и Франциске I (1515–1547) была историей формирования во Франции абсолютной монархии, фундамент которой был заложен всевластием короля Людовика XI. Гордое здание новой монархии, впрочем, еще далеко не было достроено во всех своих деталях.

Монархией правили король и его двор. Последний был важным политическим учреждением абсолютной монархии. Здесь происходил постоянный контакт между господствующим классом и его главой — королем. Здесь, следовательно, определялись основные линии политики государства. «Общественное мнение», т. е. мнение дворянства, сгущалось в волю короля, который, в силу своеобразия абсолютизма, был все же достаточно независим для того, чтобы определять способ осуществления принятых решений и выбирать себе помощников и исполнителей этой воли.

В великолепии королевского двора, этого средоточия блестящего благородного сословия, отражалось значение нового учреждения Европы — абсолютной монархии в той стране, в Которой она достигла вскоре своего наиболее полного выражения. Двор в широком смысле этого слова, т. е. дворы короля и королевы, с бесконечным количеством придворных, составлявших пышное и великолепное окружение самого могущественного монарха в Европе, поглощал уже в XVI в. колоссальные суммы. В 30-х годах XVI в. венецианский посол Франциско Джустиниани рассказывает, что на двор, его празднества, пенсии и подачки дворянам, на его гвардию, в которой служат представители самых знаменитых родов Франции, король принужден тратить свыше 50 % государственных доходов[141]. Дворянский король должен был быть таким же расточительным и, с буржуазной точки зрения, таким же бесхозяйственным, как и все дворянство, ибо расточительность короля — его долг перед дворянством, своеобразная форма распределения феодальной ренты, взыскиваемой с крестьянства и буржуазии путем налогового пресса.

Сам король не мог непосредственно управлять государством… Государство выросло, функции государственной власти усложнились. Но король, как неограниченный монарх, мог выбирать себе помощников, мог создавать для себя учреждения, какие он захочет, мог, наконец, воспользоваться одним из старых учреждений и усилить значение одного или нескольких из них в ущерб другим. Ибо он один являлся источником законодательной власти и не нуждался даже в мотивировке своих решений, кроме знаменитой фразы, стоящей в конце его распоряжений и указов: «ибо такова наша воля» (car tel est notre plaisir).

В целом можно сказать, что с окончанием объединения Франции и консолидации абсолютной власти короля, центр тяжести: политической жизни переносится в круг королевских любимцев и приближенных, составляющих «узкий», или частный, совет короля (Conseil prive ou etroit), в котором заседают некоторые принцы крови, крупные сеньоры и несколько второстепенных чинов — докладчиков и секретарей. Впоследствии они мало-помалу превратятся в настоящих министров абсолютной монархии. Состав этого совета неопределенен, функции его весьма расплывчаты. В нем рассматриваются те дела, которые королю угодно разбирать лично, в нем заседают люди, приглашенные королем, и они принимают в нем участие, пока их приглашает король. Все же принцы крови должны принимать в нем участие, ибо такова традиция.

Но абсолютный монарх ревниво относится к своей власти и не хочет терпеть никаких ограничений, даже таких, которые освящены традицией. Поэтому даже «узкий» совет начинает казаться королю чрезмерно широким, и при Франциске I вместо него и наряду с ним появляется «деловой совет» короля. В нем заседают 4–5 человек. Иногда он превращается в совещание короля с 1–2 своими любимцами, и тогда дела начинают решаться на московский манер «сам третей у постели». Так же недружелюбно и подозрительно относится король и ко всем прочим освященным традицией учреждениям, как периодически собираемым, так и постоянным.

Одним из таких учреждений был королевский парламент — высшая инстанция королевского суда. С середины XV в. члены парламента стали несменяемыми, с начала XVI в. они становятся фактически наследственными владельцами своих должностей, которые они покупают иногда за весьма значительную сумму. Они превращаются, таким образом, в сплоченную корпорацию привилегированных фамилий, буржуазных по происхождению, но получивших в большинстве случаев от короля дворянское достоинство.

Деятельность королевского правосудия имела огромное значение как средство усиления королевского авторитета, средство борьбы с феодальными сеньорами. Парламент как олицетворение этого правосудия сыграл крупную роль в деле территориального объединения монархии. Политическая роль парламента была закреплена традицией, которая превращалась в молчаливо признаваемое королем право парламента регистрировать королевские указы и отказывать в их регистрации в том случае, если они, по мнению этого высокого учреждения, противоречили прежним указам или обычаям страны. Это право «ремонстрации» высоко ценилось парламентом как показатель его политического значения.

Вполне естественно, что абсолютный монарх непрочь был теперь, когда дело объединения страны было завершено, освободиться от опеки подобного учреждения или по крайней мере ослабить его влияние. В связи с этим еще при Людовике XI появляется особое отделение Королевского совета, так называемый Большой совет (Grand conseil), составлявшийся из нескольких членов Королевского совета и ученых экспертов-юристов и их секретарей. Сюда король отзывал на собственное рассмотрение ряд дел из парламента. В XVI в., особенно Начиная с Франциска I и его сына Генриха II (1547–1559), королевские эвокации, т. е. перенесение дел из парламента в Большой совет по особому приказу короля, становятся особенно частыми, и короли сознательно расширяют компетенцию Большого совета в ущерб парламенту и Счетной палате, которой принадлежало по традиции право разбора судебных дел по вопросам, связанным с взиманием прямых и косвенных налогов.

Если абсолютный монарх стремится ослабити таким путем силу старых постоянных учреждений, без которых он не может обойтись, и превратить их в послушных исполнителей своей «доброй воли», то в еще меньшей степени он считается с учреждениями, периодически созываемыми. Генеральные Штаты, после того как, начиная с 1439 г., короли стали собирать налоги без их разрешения, потеряли прежнее значение. Разноголосица среди «сословий и чинов» и полное бессилие Штатов обнаружились уже в 1484 г., и после этого Штаты не созывались вплоть до 1560 г. Их частые созывы во второй половине XVI в. были прямым результатом упадка, переживаемого королевской властью. Едва она снова окрепла (при Генрихе IV), Штаты снова перестали созываться.

Те же тенденции усиления бюрократии и централизации замечаются и в местном управлении. Представители старой администрации — бальи, сенешалы, прево и губернаторы с их чрезвычайно неопределенной административно-судебной (бальи и сенешалы) и военно-административной компетенцией, вольности и автономии муниципальных учреждений, правда, не исчезают в XVI в. совсем, но постепенно оттесняются на второй план новыми учреждениями, гораздо более послушными приказаниям, идущим из центра. Губернаторы, например, назначались королем по традиции из местной знати и были военной властью в своих губернаторствах. Теперь же они дублируются лейтенантами, назначаемыми королем из своих людей и полностью зависящими от короля. В их ведении находятся отряды постоянных войск и наемников, крепостные гарнизоны и, что особенно важно, склады армейского вооружения и амуниции, включая сюда и начавшую играть важную роль в XVI в. артиллерию. К концу XVI в. в провинциях появляются и такие агенты центральной власти, как интенданты, ставшие в XVII в. всесильными исполнителями приказов из центра[142]. Наряду со старыми судебными учреждениями Генрих II насаждает (1552) в каждом судебном округе Франции, в каждом из так называемых бальяжей, президиальные суды и сразу продает 550 новых должностей советников этих судов.

Наиболее ярким показателем роста королевской власти были, однако, не судебные и не военные нововведения, а финансовая организация абсолютизма, связанная с непрерывным ростом налогов, как прямых, так и косвенных. Административно-бюрократическая машина абсолютизма уже висела тяжелым грузом на плечах податного населения. Роль абсолютизма, как охранителя привилегий господствующих классов и в то же время покровителя развивающегося капитализма, сказывалась в безмерном увеличении налогового бремени, лежащего не только на французском мужике и ремесленнике, но и на торговце и предпринимателе. Не надо забывать, что блестящее дворянское покровительство, оказываемое буржуазии и развивающемуся капиталистическому хозяйству, стоило этой торговопромышленной буржуазии весьма недешево.

Нам нет нужды подробно описывать здесь финансовые учреждения XVI в., чрезвычайно сложные и запутанные. Достаточно сказать, что и в них заметно стремление к централизации как сбора налогов, так и отчетности, выразившееся в создании по указу 23 декабря 1523 г. так называемой сохранной казны и зависящих от нее учреждений и должностных лиц. В целом можно сказать, что прямые налоги — талья, собираемые непосредственно чиновниками короля, и косвенные налоги, сдававшиеся с XVI в. на откуп компаниям капиталистов, показывали непрерывную наклонность к росту. Так, например, талья с 1517 г. по 1543 г. выросла без малого в два раза (с 2 400 тыс. до 4 600 тыс. ливров).

Если принять во внимание, что дворянство и духовенство были освобождены от прямых налогов, что от них было освобождено довольно внушительное число привилегированных слоев буржуазии, главным образом служилой (члены верховных палат, муниципальные советники, иногда буржуазия отдельных городов и т. д.), то станет понятным, что налоговое бремя, лежавшее на крестьянстве, ремесленниках и известной части городского населения, росло значительно быстрее, чем рост доходов казны в целом.

Этим объясняется то обстоятельство, что беспорядки, бунты и мятежи, крестьянские восстания и, особенно, восстания городских низов, чрезвычайно многочисленные в XVI и XVII вв., в огромном большинстве случаев имели своим поводом введение новых налогов и были направлены в первую очередь против агентов фиска и лишь в дальнейшем своем развитии превращались в движение против феодальных порядков в целом. Но именно многочисленность таких восстаний и бунтов, подавляемых централизованной властью абсолютной монархии, показывает, что машина государственного принуждения действовала безотказно и крестьянские восстания были бессильны свергнуть абсолютную монархию. Ее могла опрокинуть только буржуазная революция, но для нее в XVI в. еще не было необходимых условий.