Первый период религиозных войн. 1562–1572 годы

Первый период религиозных войн. 1562–1572 годы

До 1572 г. (до Варфоломеевской ночи) борьба не отличалась особым ожесточением. Сражались две феодальные клики, стремившиеся захватить короля и править затем от его имени. Религиозные разногласия играли незначительную роль; люди, считавшиеся вождями, не очень стеснялись переходить из одной религии в другую, когда этого требовали обстоятельства. Екатерина Медичи писала одному из своих корреспондентов, что скрытые намерения гугенотов не имеют ничего общего с религией, хотя они и прикрываются ею.

Армии сражающихся были невелики. На большие не хватало денег. Сражались не только дворяне. XVI век — время наемных армий. Кто не прибегал к наемникам, рисковал потерпеть поражение. В рядах католической армии сражались испанцы, итальянцы, швейцарцы, греки и даже албанцы, но особенно много было немцев. Германия XVI в., переживавшая экономический упадок, была рынком наемников. Своими подданными торговали немецкие князья. Французские протестанты, и в частности Конде, держали в Германии своих вербовщиков, полковников и капитанов. Протестантские князья находились в непрерывном общении с вождями гугенотов, и тот религиозный пыл, с которым они были готовы помогать своим французским единоверцам, подогревался звонкой монетой, получаемой от гугенотов за поставку отрядов.

С самого начала гражданская распря во Франции осложнилась вмешательством иностранных государств. Соперничество создавшихся в предыдущем веке крупных монархий заставляло их вмешиваться во французские дела. Борьба между католиками и протестантами нашла отзвук в великой распре между Англией и Испанией, а людские силы для этой борьбы на континенте давала в значительной мере Германия, распавшаяся на множество государств, не способных к самостоятельной политике, — Германия княжеская, торгующая оптом и в розницу кровью своих сыновей.

Но как ни вяло шли события первых трех войн (1562–1563, 1567–1568, 1568–1570), участвующие и с той, и с другой стороны дворянские армии сражались не только как две феодальные группы, спорящие за власть. Среда, из которой вышли и та, и другая группы, давила на сознание борющихся сторон и заставляла бороться за цели, которые, может быть, не всегда совпадали с непосредственными интересами самих борцов. Католическая сторона и материально, и идейно опиралась на Париж: ее неписаной программой была программа Парижа: «единый король, единый закон и единая вера», несмотря на то, что крупные сеньоры и здесь, на севере, вели себя ничем не лучше, чем на юге, и тоже не прочь были обеспечить себе побольше политической независимости от центра, а дворянство католическое так же грабило страну, как и дворянство гугенотское.

Юг, объединившийся вокруг Бурбонов и своих крупных феодальных фамилий, был прежде всего дворянским, города, даже взятые вместе, были несравненно слабее Парижа и играли в движении второстепенную роль. Но дворянская масса, составлявшая армию, как мы указывали выше, вовсе не намерена была безоговорочно поддерживать крупных сеньоров, желавших возвращения старых времен.

Екатерина, правившая до 1563 г. за своего сына, попала между двух огней и фактически потеряла непосредственное влияние на дела. На одной стороне стояли Гизы, незадолго до этого заключившие союз с коннетаблем Монморанси, который перешел на сторону двора, и маршалом Сент-Андре. Вместе они составили «триумвират». К ним присоединился и Антуан Бурбон, король наваррский. Фактически за их спиной стоял, однако, Шантоне, посол короля Филиппа II во Франции, финансировавший эту группу, как доносили королеве Елизавете ее агенты во Франции еще в марте 1562 г. На другой стороне были вожди гугенотов: Конде и Колиньи.

Большинство вождей, однако, погибло. Во время первой войны погибли Антуан Бурбон, маршал Сент-Андре и Франсуа Гиз, убитый, как уверяли его сторонники, человеком, подосланным Колиньи (Колиньи решительно отрицал это). Во второй войне были убиты коннетабль Монморанси и Конде. К концу третьей войны у протестантов остались сын Антуана Бурбона Генрих, король наваррский (будущий король Франции Генрих IV) и Колиньи; во главе католиков по-прежнему стояли Гизы — кардинал и его племянник, сын убитого Франсуа Гиза Генрих. Их окружали многочисленные и жадные родственники.

События первых трех войн вкратце таковы. Убийства в Васси дали основание «триумвирам» для нажима на колеблющуюся Екатерину. Королеве пришлось отказаться от своей политики равновесия обеих партий. События вынуждали ее заключать соглашения то с одной, то с другой партией.

8 августа 1570 г. после третьей войны Екатерина подписала эдикт примирения в Сен-Жермене. Протестантам была предоставлена свобода совести. Протестантское богослужение было разрешено по всему королевству, в двух городах каждого губернаторства, но только в предместьях. Протестантам разрешили занимать общественные должности. Наконец, в обеспечение этих условий им были предоставлены крепости Монтобан, Коньяк, Ла-Рошель и Лашарите. Довольно равнодушная к религии, Екатерина Медичи считала в данный момент, что ей выгодно сблизиться с партией, которая, по ее мнению, была слабейшей, для того, чтобы иметь противовес Гизам.

Гаспар де Колиньи. Гравюра В. Я. Дельфа

Колиньи был призван ко двору и постарался проложить дорогу своим планам, не рассчитав лишь одного, что в такое время, чтобы быть большим политиком, нужно быть не меньшим интриганом. Он был честен и прямолинеен — пожалуй, даже излишне прост и доверчив.

Гаспар де Колиньи, адмирал Франции (1519–1572)[166] не принадлежал к южному дворянству. Его родовые имения были расположены в центре Франции, в самом старинном домене короля в Орлеанэ. Он происходил из среднего дворянства, возвысившегося в первой половине XVI в. Перейдя в протестантизм, он примкнул к Конде, а вместе с ним вошел в соприкосновение с дворянством далеких от Парижа провинций, сделавшись скоро, как говорит Мишле, «идолом провинциального дворянства». Суровый воин, гугенот, прямой и честный, он был настоящим ходячим кодексом дворянской чести, к которому обращались за разрешением скользких вопросов дворянской морали и поведения. Он плохо подходил ко двору, куда Екатерина Медичи и ее итальянское окружение перенесли придворные нравы итальянских тиранов: разврат, интриги, двуличность и цинизм профессиональных убийц.

Обстоятельства скоро вынудили его не только примкнуть ко двору, но и попытаться осуществить свою программу. Он оставил документ, составленный рукою будущего гугенотского публициста Дюплесси-Морне и отредактированный им самим. Это — докладная записка королю [167], в которой он старался убедить его в необходимости активной внешней политики в интересах внутреннего мира, ибо «характер французов таков, что они, взяв в свои руки оружие, не желают его выпускать и обращают его против собственных граждан в том случае, если они не могут обратить его против внешнего врага». Нужна поэтому война, и такой войной может быть только война против Испании. Испанский король, «жадный к чужому добру, много раз засвидетельствовал желание нанести вред французскому королю. Он захватил у Франции соседние с его государством провинции, он преследует подданных короля в „Западных Индиях“. С неслыханной жестокостью он истребил недавно французов во Флориде. Война против него не нуждается в оправдании. Но для этого необходима реформа. Надо создать национальную армию, а не нанимать иностранцев. Солдаты нации сражаются за родину, жаждут славы и награды, тогда как наемник идет из-за денег, грабежа и добычи. Не заплати ему, он поднимает мятеж, отказывается идти в бой. К этому следует прибавить, что наемник разоряет деревни: поджог, грабеж, воровство — обычное для него дело». Доказывая дальше, что Испания вовсе не так сильна, как раньше, что ее прежнее могущество проистекало не из испанских ресурсов, а от земель, присоединенных к Испании при Карле V, что теперь одна из самых важных испанских частей (Нидерланды) восстала против Испании, Колиньи подчеркивал, что на стороне Франции в ее борьбе с Испанией будет Англия, поддерживающая восстание в Нидерландах, и протестантские князья Германии. У всех же остальных довольно дела у себя дома, и они не придут на помощь Испании. Франция должна подать руку помощи нидерландским гезам и заключить союз с Англией. Колиньи полагал далее, что население Нидерландов охотно пойдет на присоединение его к Франции. Ко всему этому следует добавить, что Колиньи развивал планы гугенотской колонизации в Америке и считал необходимым возобновление союза с турками для совместной с ними борьбы с Испанией.

Перед нами ясная и продуманная программа, не оставляющая никаких сомнений в том, чьи интересы она представляла. На первый взгляд, она была восстановлением традиционной политики Франции, естественным продолжением итальянских войн и войн с Габсбургами, конец которых был как раз началом гражданских войн. Но, в действительности, это был новый план, и противники Колиньи были правы, когда они незадолго до этого упрекали гугенотских вождей в том, что, подрывая религию, они разрушают единство монархии и намереваются заменить единое королевство федерацией на манер швейцарских кантонов.

Поддержкой нидерландских кальвинистов Колиньи хотел заставить все французское дворянство служить делу кальвинистов. Включение большой страны с ее первоклассной торговлей и промышленностью, со старинными вольными обычаями, с ее городами, из которых Антверпен был мировым центром торговли, включение, наконец, богатой и привыкшей к самоуправлению буржуазии в состав Франции — все это была программа, неизбежно влекшая существенные изменения в строе французской монархии. Это была программа юга: южных городов, давно уже связанных торговлей и политикой с нидерландскими городами, южных сеньоров, которые давно уже были в контакте с нидерландской знатью. Вся разница была лишь в том, что в Нидерландах буржуазия, а в южной Франции дворяне были главной силой движения. Поэтому дальнейшие события во Франции в корне не похожи на то, что произошло в Нидерландах. Вожди французского дворянства тянули назад, а южным городам, хотели они этого или нет, пришлось действовать заодно с дворянами.

Был ли сам Колиньи одним из таких вождей? Многое говорит за то, что в его лице следует видеть какую-то не до конца осуществившуюся тенденцию, быть может, намечавшуюся в некоторых слоях французского дворянства. Колиньи, поклонник английских порядков, суровый кальвинист, мечтающий о гугенотской колонизации Америки, Колиньи — друг и старинный наставник Сюлли — единственного дворянского министра-скопидома и талантливого руководителя государственных финансов Франции, — не воплощал ли он неосуществившейся мечты некоторой части французского дворянства о преобразовании хозяйственных основ своего класса в том направлении, какое в Англии привело к появлению «нового дворянства», тех слоев дворян-предпринимателей, торговцев и промышленников, сельских джентльменов, рачительных хозяев-овцеводов, которые выколачивали из ближних прибавочную стоимость и копили деньги во имя кальвинистского бога и грядущей славы Британской империи? Но объективно эта программа была антикатолической политикой против Испании, двора, духовенства, Парижа. Во что превратился бы Париж, если бы Антверпен и Амстердам стали французскими городами? Это, следовательно, в конечном счете, была программа: протестантизм над католицизмом, дворянство над двором, провинция над Парижем, провинциальное самоуправление над парижским централизмом. Двор и католический Париж восстали против такой программы. Таково происхождение Варфоломеевской ночи.