Основные классы

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Основные классы

В X–XI вв. во Франции в целом завершилось длившееся несколько столетий складывание двух основных классов феодального общества — сеньоров и зависимого крестьянства. Оба процесса — две стороны одной медали, но хронологически их течение совпало не вполне и мера завершенности тоже была различной[80].

Господствующий класс пережил в XI в. значительные изменения. Он очень усилился, возрос численно и распался на несколько слоев. Несмотря на присущее Франции разнообразие условий в отдельных провинциях, можно выделить основные черты, характерные для всего французского дворянства X–XI вв.[81]

Почти повсюду продолжала существовать крупная феодальная знать каролингской эпохи в лице своих прямых потомков. Но в X в. от нее отделились боковые ветви, образовавшие вместе с потомками королевских ставленников на местах многочисленную группу средних феодалов. Численно преобладавший слой мелких феодалов сложился из слуг и вассалов, окружавших короля, церковных и светских магнатов. Если в VIII–IX вв. они составляли свиту крупного феодала и считались «его людьми», частью «его дома» (familia, mesnie), то в X–XI вв. подавляющее их число было «посажено» на землю. Поэтому большие светские сеньории каролингской эпохи раздробились на множество рыцарских фьефов (так стали называться во Франции феоды). Церковное землевладение осталось несравненно более компактным, хотя и церкви пришлось выделить некоторые фьефы для рыцарей — своих светских защитников и слуг.

Другим источником пополнения низших слоев феодального класса послужило выделение из сельской общины зажиточных ее членов. Их сеньории были зачастую очень малы по размерам земли и числу зависимых крестьян, но все же позволяли владельцам оторваться от сельскохозяйственного труда и превратиться в воинов-профессионалов. Можно предположить, что именно таким путем во Франции возникло наибольшее число мелких сеньерий.

Формирование феодального класса шло во Франции классическим путем. Выражается это в том, что, во-первых, этот процесс (особенно на севере) совершился очень быстро. За вычетом некоторых неизбежных исключений, французские феодалы уже в XI в. превратились в привилегированную наследственную группу, принадлежность к которой определялась прежде всего по рождению[82].

Во-вторых, такое отчетливое выделение господствующего класса, т. е. завершенность социальной эволюции, явилось одной из главных причин складывания и наиболее законченного вассалитета (другой причиной была феодальная раздробленность). Феодальная иерархия приняла (главным образом в Северной Франции) в том же XI в. свою классическую структуру: от широких слоев низших «однощитных» рыцарей (уже не имевших вассалов и являвшихся в ополчение только со «своим щитом») через три-четыре промежуточные ступени более состоятельных феодалов к властителям значительных территорий и, наконец, к вершине пирамиды — королю. Правовая норма «вассал моего вассала не есть мой вассал» охраняла не только привилегии магнатов от посягательств королевской власти на патронирование всего феодального класса в целом. Во Франции эта норма определяла также и действенность связей внутри класса, придавала ему в условиях феодальной раздробленности известную сплоченность, гарантировавшую господство над крестьянством. Следует заметить, что при наличии экономической разобщенности феодального хозяйства и при неизбежной феодальной анархии хотя бы минимальное объединение господствующего класса могло быть достигнуто лишь в политической форме.

Завершенность как социальной структуры класса, так и его политической организации сочеталась с системой землевладения, составлявшего монополию феодального класса. Параллельно феодальной иерархии лиц существовала повторявшая ее почти во всех деталях иерархия фъефов. Феодал был связан со своим фьефом, ибо через него он занимал соответствующее место как в хозяйственном, так и в социально-политическом строе общества. Из своей сеньории он извлекал не только средства для материального благополучия, но и свою классовую принадлежность и даже свое имя. Все французские феодалы (а не одни лишь территориальные владыки) не имели другого имени, кроме названия своей сеньории с приставками de, du, des, которые вскоре стали как бы гарантией принадлежности к дворянству носителей подобных имен.

Совокупность таких явлений, как многочисленность, многослойность и значительная замкнутость французского дворянства (что, однако, не мешало перемещению отдельных лиц из одних слоев в другие), его законченная политическая организация и особый правовой статус свидетельствуют о том, что господствующий класс полностью отделился от прочих слоев населения и выработал свои формы политического господства, присущие именно тому периоду. В масштабах всей Западной Европы это было наиболее ранним завершением важнейшего социального процесса.

Рост и консолидация господствующего класса определили возрастание его силы, что привело к важным последствиям. Прежде всего сеньоры захватили собственность на всю землю. Это не значит, что крестьянские аллоды совершенно исчезли (на юге и на востоке их было больше, чем на севере). Суть происшедшей перемены заключается главным образом в том, что общинные земли (леса, пустоши, пастбища, выгоны, воды, дороги и т. д.), которые до X в. находились по большей части в совладении сеньора и общины, подпали под верховную собственность сеньора. Крестьяне продолжали пользоваться ими, но уже не бесплатно: сеньор взимал за это особые поборы. Важно подчеркнуть, что благодаря этому захвату процесс присвоения феодалами прав верховной собственности на все непахотные земли был доведен до конца и, следовательно, весь земельный фонд страны оказался в их руках.

Примерно в это же время получили широкое распространение сеньориальные баналитеты, т. е. монополия феодалов на мельницы, печи, виноградные прессы и т. п. Ранее многие водяные мельницы и общественные печи и прессы находились в общинном владении и использовались крестьянами сообща и бесплатно. Взимание сеньором особых поборов за пользование означало присвоение им и этих необходимых для крестьян сооружений. Иногда сеньоры сами возводили мельницы, печи и т. п., результатом чего было новое и значительное отягощение крестьянского хозяйству в пользу феодалов.

Возросшая мощь сеньоров, в особенности крупных, сказалась не только в установлении прав на общинные угодья и на общественные сооружения. Не менее ярко она проявилась и в присвоении политической власти. Законченная система феодальной иерархии земель и лиц была достигнута главным образом путем субинфеодации, т. е. передачи части земельного фонда сеньории вассалам, которую практиковали феодалы всех рангов, кроме «однощитных» рыцарей. Субинфеодация приняла во Франции в X–XI вв., особенно на севере, очень широкий размах и сопровождалась значительным распылением политических прерогатив.

В первую очередь раздробилось судопроизводство, осуществлявшееся ранее государственной властью в центре и королевскими чиновниками на местах. Владельцы сеньорий разных размеров и разного ранга присвоили (в разном объеме) также и судебные права — от низшей юстиции, занимавшейся мелкими проступками, до высшей, ведавшей уголовными делами, сеньориальные курии (т. е. суды) были источником значительных доходов, так как взимание судебных штрафов венчало собой рассмотрение подавляющего числа дел. В пределах своих сеньорий феодалы, особенно крупные, с немалой выгодой для себя собирали мостовые, паромные, дорожные, рыночные и другие пошлины.

Значительная экономическая замкнутость сеньорий и политические прерогативы превратили феодалов в мелких государей. Казалось бы, это обеспечивало неограниченный простор их своеволию. В отдельных случаях оно, действительно, могло принимать гиперболические размеры. Однако этим центробежным тенденциям противодействовали основные социальные интересы класса в целом, которые способствовали выработке определенных норм и понятий, стеснявших до известной степени дворянскую вольницу.

В итоге субинфеодации сократились огромные свиты магнатов и почти все феодалы расселились по замкам; это значительно развило и укрепило вассальные связи, так как обычай установил между сеньором и вассалом сложные многосторонние отношения, а нормы феодального права регулировали их во всех деталях. Нарушение этих правил приводило к «бесчестью», к потере репутации, и нередко кончалось изгнанием провинившегося из среды господствующего класса не только данной области, но и всей страны. Вассальные обязанности заставляли феодалов проводить периодически довольно много времени либо в замке сеньора за обсуждением его дел и отправлением судопроизводства, либо в его отряде. Обязанности включали также и уплату порой значительных «помощей» (aides): для выкупа сеньора из плена, для устройства празднеств по случаю посвящения в рыцари его старшего сына или свадьбы старшей дочери. Замок сеньора среднего ранга, сравнительно скромный как по размерам, так и по степени укрепленности, бывал временами наполнен вассалами до отказа, а временами в нем обитали лишь хозяева и слуги. Однако вассалы всегда могли быть собраны довольно быстро, ибо расстояния между замком сеньора и их владениями были, как правило, очень невелики.

В это же время выработалось классовое самосознание феодалов. Они предъявили претензию на монопольное обладание «благородством» как в прямом, так и в самом широком смысле этого слова. В сочетаниях с другими добродетелями профессионального воина и вассала — храбростью, верностью, стойкостью в защите чести и т. д. — это понятие благородства нашло себе наиболее полное выражение в институте освященного церковью «рыцарства» — общности всех благородных воинов, равных между собой. Рыцарство идеологически сплачивало все слои класса и несколько стирало их имущественное неравенство. Оно также способствовало резкому отделению феодалов от «неблагородных», т. е. от остального населения.

Всех этих связей, скоро ставших традиционными, было в тех условиях достаточно для проявления классовой солидарности перед угрозой со стороны крестьянства и, отчасти, для сплочения перед внешней опасностью. Значительно менее эффективно сказывались они в спорах из-за земли.

В X в., т. е. в период оформления феодальной иерархии и вассалитета, раздоры из-за земли или при определении границ сеньорий решались в большинстве случаев в яростных войнах между родичами или соседями. Развитая система вассалитета несколько смягчила феодальную анархию, но была бессильна ликвидировать ее полностью, ибо сама эта система покоилась на признании каждого феодала политическим владыкой в его сеньории. Справиться с феодальной анархией могли лишь территориальные владыки в пределах своих княжеств.

* * *

Последний этап в складывании французского зависимого крестьянства был несколько более долгим, чем аналогичный процесс для господствующего класса. Кроме того, он привел к несравненно большей пестроте форм и отношений.

Ни в чем, может быть, разнообразие местных условий не сказалось столь выразительно, как в положении крестьян в X–XI вв., а отчасти и позже. Дело не только в бесконечном множестве местных терминов (юридических и бытовых) для определения различного статуса крестьянина и его многочисленных повинностей. Суть заключается в том, что само по себе положение феодально зависимого крестьянина допускало многие формы зависимости — от крепостного состояния до лично свободного с фиксированным оброком.

Благодаря исследованиям французских историков [83], становится все более и более очевидным то обстоятельство, что даже в период наибольшей нивелировки в положении крестьян в X–XI вв., когда, казалось бы, должны были исчезнуть следы их происхождения от галло-римских рабов и колонов, с одной стороны, и свободных франков и бургундов, с другой, — на деле эти следы все же сохранялись. Они находили себе выражение в разном размере и разном типе повинностей, а позже сказались и в разных формах освобождения от личной зависимости.

Это весьма важное наблюдение дает ключ к пониманию многих явлений в социально-экономической жизни французского крестьянства. В частности, оно объясняет отсутствие для многих групп крестьянства обязательного прикрепления к земле. Французский серв (крепостной) далеко не всегда был неразрывно связан со своим наделом. Это касалось как сравнительно недавно «посаженного» на землю дворового человека из числа бывших рабов, так и потомка свободного германца, сидевшего на своем же бывшем аллоде. В первом случае право «разъединить» человека и землю принадлежало сеньору, во втором — сам крестьянин еще не превратился в придаток к земле.

Однако ни явления подобного типа, ни само разнообразие форм крестьянской зависимости не дают оснований считать процесс феодализации во Франции незавершенным. Нигде и никогда феодальное крестьянство не было вполне однородным по своему положению и обязанностям. Для определения завершенности процесса феодализации гораздо важнее то, что основное средство производства — земля — составляло монопольную собственность господствующего класса, т. е., как уже было сказано, могло принадлежать лишь феодалам.

Одной из особенностей аграрного строя Франции было раннее исчезновение манса, т. е. тяглового надела определенной величины. Первоначально он был довольно велик и соответствовал (более или менее) большой семье. Затем на нем появилось несколько малых семей. Процесс распадения манса, начавшийся уже в IX в., завершился в X–XI вв. В экономически передовых областях он происходил скорее, в других — медленнее, но даже там не везде имело место его деление на половины, четверти и т. д., очень долго сохранявшееся в Германии и Англии. Во Франции новые тягловые единицы не были связаны с прежней, а определились в результате наследования, дробившего пахотные участки без соблюдения жестких норм единообразного надела или его частей. Причину распадения манса следует искать в подъеме сельского хозяйства. Расчистка нови, расцвет виноградарства, улучшение агротехники сыграли важную роль в сильном сокращении пахотной площади, необходимой для нормального хозяйствования малой семьи. Поэтому в первой половине XI в. отчетливо выступает система обложения повинностями не надела, но каждого крестьянского хозяйства в зависимости от его хозяйственного оснащения, т. е. наличия пашни и соответствующего количества тяглового скота.

Трудно говорить о всеобщем господстве барщины в исследуемый период. Она, несомненно, преобладала в церковных крупных сеньориях (но даже в них не повсюду), однако церкви принадлежало не более трети всех земель Франции. В светских сеньориях, особенно мелких, полевая барщина должна была уступить место натуральному оброку. Часто встречавшейся нормой полевой барщины, на которую крестьяне являлись со своим тягловым скотом и своими орудиями, были три дня в неделю. Но к этим работам добавлялись очень трудоемкие строительные и транспортные повинности. Старые (т. е. взимавшиеся и до X в.) натуральные и денежные оброки были в X — начале XI в. сравнительно невелики и составляли лишь дополнение к барщине. Однако их пропорция была более значительна в феодальной ренте, взимавшейся с крестьян, плохо обеспеченных землей, не имевших тяглового скота и не обязанных полевой барщиной.

Личные повинности зависимых крестьян отличались большим разнообразием и варьировались не только от области к области, но даже внутри одной сеньории, что в большинстве случаев объяснялось различием в их статусе, о чем уже была речь. Считается, что наиболее распространенным было сочетание четырех сервильных повинностей: 1) шеважа (т. е. «поголовного» обложения), по размерам незначительного, 2) формарьяжа (т. е. «брачного» побора за брак с лицом, не подчиненным данному сеньору), размер которого был фиксирован обычаем, 3) менморта («посмертного» побора с наследства) — обычно это была лучшая голова скота и 4) произвольной тальи, т. е. натуральных и денежных платежей по усмотрению сеньора. Материально последняя повинность была наиболее тяжелой, юридически же сервильное состояние крестьянина обычно определяла уплата шеважа.

Состояние источников не дает возможности определить хотя бы приблизительно общее число крестьян-сервов по отношению к другим группам крестьянства, повинности которых состояли из фиксированных оброков. Возможно, что в X–XI вв. сервы были не только многочисленны, но и составляли большинство [84].

Появление в X в. новых поборов и повинностей, о которых уже была речь (плата за пользование общинными угодьями, баналитеты), а также увеличение взимавшейся церковью десятины свидетельствуют об усилении феодальной эксплуатации. Но этот же факт заставляет обратить внимание и на возросшую продуктивность крестьянского хозяйства, без которой оно быстро оказалось бы на грани истощения. Несомненно, что сеньоры стремились эксплуатировать именно эту возрастающую продуктивность, создававшуюся крестьянином в своем хозяйстве, а не на барском поле; если бы дело обстояло иначе, они увеличили бы число барщинных дней. В этом отношении чрезвычайно характерен самый тип повинностей, увеличенных или впервые появившихся в X — первой половине XI в. Все они представляют собой натуральные и денежные платежи: зерно за помол и выпечку хлеба, скот и вино за пастбища и пресс, деньги за угодья и т. д. Из всех видов отработочной ренты возросли лишь строительные и транспортные работы, особенно нужные сеньорам в X–XI вв., когда Франция покрылась густой сетью замков. Полевая барщина не только не была увеличена, но даже незаметны были тенденции к ее увеличению.

Возможно, именно это обстоятельство наложило свою печать на характер крестьянского сопротивления в ту пору. Крестьянство отнюдь не пассивно отнеслось к усилению эксплуатации. Наиболее ярко это сказалось в восстании 997 г., вспыхнувшем по всей Нормандии[85]. Крестьяне требовали восстановления своих прежних прав на свободное и бесплатное пользование общинными угодьями. Восстание было жестоко подавлено нормандскими феодалами, объединенными под руководством герцога. Однако несомненно, что происходившее повсюду сопротивление крестьян привело к компромиссу в установлении размеров поборов за пользование общинными угодьями.

В XI–XIII вв. жизнь французской деревни стала протекать — и чем дальше, тем все больше — под значительным воздействием расцветавших в ту пору городов. Города и села были территориально связаны друг с другом; почти повсюду (кроме горных районов) городов было много и тяготевшие к ним сельские округа не превышали в диаметре 20–25 км. Городское население первоначально целиком состояло из сельских пришельцев, а в дальнейшем непрестанно пополнялось ими. Наконец, многие деревни постепенно сами превратились в города.

В X–XI вв. рост городов происходил постепенно и их экономическое воздействие на деревню не могло сказаться быстро; горожане еще не вполне оторвались от занятий сельским хозяйством. Подъем агротехники только начинался, еще велика была экономическая замкнутость областей, часты неурожаи и голодовки, вызвавшие в конце XI в. волну крестьянской эмиграции — в 1-м крестовом походе участвовало много французских крестьян. Положение стало изменяться в XII в., когда начались массовые расчистки, а быстро развивавшиеся города предъявляли все возраставший спрос на продовольствие и сырье. Кто же поставлял их на городской рынок — сеньоры или крестьяне? Чье хозяйство становилось товарным в большей степени?

Эта проблема еще не разработана в должном объеме, но уже вполне четко поставлена, в частности в советской науке. Ясно, что сперва поставщиками сельскохозяйственной продукции были как крестьяне, так и, главным образом, феодалы, причем церковные сеньоры были в этом отношении гораздо активнее светских. Однако уже в XIII в. перевес стал склоняться на сторону крестьян. В этом убеждает эволюция натуральной и денежной ренты.

В XI–XII вв. происходило постепенное вытеснение полевой барщины натуральным оброком (строительные и транспортные повинности сохранились гораздо дольше). Если обязанность работать на барской запашке свелась в конечном счете (в XIII–XIV вв.) к нескольким дням в году, то все новые повинности (баналитеты и т. п.) обязательно выражались в оброчной форме — взносах зерном, вином, скотом. Сокращение барщины означало если еще не полное исчезновение барской запашки, которое относится к XIII–XIV вв., то во всяком случае уменьшение ее до таких размеров, что она могла быть обработана несколькими дворовыми с помощью барщинников, привлекавшихся лишь на несколько дней для уборочных работ. Характерно, что уже в первой половине XII в. Сугерий, аббат крупнейшего Сен-Денийского монастыря, расположенного рядом с Парижем, роздал крестьянам немалую часть монастырской земли за натуральный оброк, чем увеличил доходы аббатства. Но в целом в церковных сеньориях барская запашка и барщина сохранялись дольше, чем в светских, где уже в XIII в. остались преимущественно лишь виноградники, луга, леса. В XV в. барская запашка исчезла даже в наиболее консервативных по типу своего хозяйства церковных сеньориях.

Благодаря росту натурального оброка в руках сеньоров скапливались немалые излишки, поступавшие на ближайший городской рынок или на местную ярмарку. Однако и крестьяне не оставались в стороне — об этом свидетельствует хотя и медленное, но неуклонное возрастание в XII в. денежного оброка (ценза). С XIII в. перевес склонился в пользу товарности крестьянского хозяйства и отчетливо наметился путь дальнейшего развития французского крестьянства в сторону упрочения его экономической самостоятельности и социальных позиций.