Фронда под предводительством Конде
Фронда под предводительством Конде
Едва парламентская Фронда успокоилась, как началась Фронда принцев. Непомерные требования Конде лежат в основе нового конфликта. Этот принц хочет заставить заплатить дорогой ценой за услуги, оказанные королеве. Его натиск вынуждает королеву временно согласиться, чтобы он стал во главе правительства, и кардинал подписывает 2 октября декларацию, по которой он обязуется советоваться с принцем, прежде чем вынести решение по любому важному назначению. В это время Месье, брат покойного короля, сближается с королевой, а Гонди пытается подстрекать буржуазию и народ Парижа.
Мазарини, со своей стороны, ухитряется продолжать войну против Испании, подавлять беспорядки на юге страны, охранять наши границы на севере и вносить раскол во фрондистские партии, выгодный для королевы. Он никогда не был так ловок, как этой осенью. И даже если Людовик XIV не оценил, может быть, в тот момент каждую из его инициатив, крестник кардинала получает, наблюдая за событиями и лицами актеров мелодрамы, самый удивительный политический урок. Например, Мазарини воспользуется провокацией, подготовленной коадъютором и его секретарем Ги Жоли (11 декабря), чтобы поссорить Гонди с принцем Конде; затем кардинал приближает ко двору герцогиню де Шеврез и Гастона Орлеанского. Это разъединило мятежников. Арестованные по королевскому указу о заточении без суда и следствия 19 января 1650 года, Конде, принц де Конти и герцог де Лонгвиль задержаны в Пале-Рояле и заключены в тюрьму в Венсенне. Месье, временно лояльный, заявляет, отрекаясь от родственников, союзников и друзей: «Вот прекрасный улов, пойманы разом лев, обезьяна и лиса!»{70} К несчастью для двора, у льва, обезьяны и лисы есть сторонники. Арест принцев, этот замечательный ход, вновь дает толчок к возобновлению гражданской войны.
Королева должна успокоить Нормандию, утихомирить Бургундию, Париж она доверит Месье, Гастону Орлеанскому, сама же будет приводить к повиновению Гиень. Но Гастон Орлеанский ненадежен, и Гонди, который стремится получить кардинальскую шляпу, пытается вновь перетянуть его в свой лагерь. Мазарини, напротив, прилагает огромные усилия, чтобы оторвать от Фронды герцога де Буйона и его брата де Тюренна. Его искусная политика пока что преждевременна: в августе де Тюренн побеждает в Шампани. Его так боятся, что королева перемещает Конде, Конти и Лонгвиля в Маркусис, затем в Гавр, чтобы не потерять сих драгоценных заложников. В ноябре Гонди открыто примыкает к партии принцев. Обе Фронды вновь соединились. Возможно, они даже смогли бы одержать победу в конце 1650 года, если бы Тюренна не разбила при Ретеле маленькая, верная королю армия маршала Дюплесси-Пралена (Шуазеля).
Обе Фронды вновь очень окрепли в конце января и в феврале 1651 года. 30 января был подписан договор о союзе обеих Фронд, главной пружиной которого была Анна Гонзага, Пфальцская принцесса. Эту честолюбивую даму поддерживают некоторые принцы: герцог де Немур, маршал де Ламот-Уданкур и другие. Все они подчиняются Гастону Орлеанскому. Тот обещает освободить своих кузенов; он предполагает, что признательные принцы будут ему повиноваться. При этом подразумевается, что предварительно надо будет отстранить Мазарини. 4 февраля парламент, подстрекаемый Гонди, тоже требует, со своей стороны, удаления кардинала. Мазарини довольствуется на сей раз тем, что смиренно склоняет голову. Ему грозит убийство, он тайно покидает Париж 6-го. Это начало первого изгнания.
Даже если бы двенадцатилетний король удалил своего крестного отца, решив, что это успокоило бы умы и сделало бы Францию снова управляемой, то провокации и подстрекательства фрондеров сразу поубавили бы его оптимизм. Шарль де Лебепин, маркиз де Шатонеф, который является хранителем печатей со 2 марта 1650 года, разводит интриги с тем, чтобы добиться от Анны Австрийской вакантного места главного министра. 9 февраля 1651 года (через три дня после отъезда кардинала) Гонди дошел до такой дерзости, что окружил Пале-Рояль. Шатонеф сообщил ему план побега короля и королевы. В ночь с 9-го на 10-е регентша, будучи не в состоянии преградить народу вход во дворец, беспомощно взирала на ворвавшуюся толпу, которая проплывала мимо постели юного короля, желая удостовериться, что столь ценный заложник находится во дворце. А Людовик только притворялся спящим, а на самом деле зорко следил за происходящим, эти минуты были самыми томительными за всю его долгую жизнь.
На следующий день за подписью несовершеннолетнего короля — то есть с согласия, вырванного силой у королевы-матери, — появляется приказ об освобождении принцев; а 17-го парламент утверждает королевскую декларацию, предусматривающую, чтобы «никакой иностранец, даже принявший подданство», не смог получить доступ в министерство.
На самом деле, как только Мазарини прибыл в Гавр, он лично позаботился об освобождении принцев; отсюда ему пришлось бежать сначала в Буйон, затем в Брюль, Кельнское курфюршество, — но его связь с Анной Австрийской не прервалась. Королева в это время практически является пленницей (до конца марта), и парламент начинает с 12 марта нескончаемый процесс против изгнанника, а в это время Мазарини думает о Франции и заботится о ее будущем. Во-первых, он поручает Кольберу, своему интенданту, произвести учет своих финансов; во-вторых, он берет из них значительную часть для того, чтобы набрать на службу верных солдат. Напрасно король Испании делает предложение кардиналу (апрель 1651 г.). «Соблюдая вежливость, — говорит Мазарини, — я ответил то, что должен был сказать, и под конец сказал ему, что я закончу свои дни, оставаясь верным Франции в своих помыслах и устремлениях, если не смогу служить ей иначе»{70}. Изгнанный кардинал переписывается с Мишелем Летелье. Он делает ставку на три фактора: разногласия в интересах между принцами и Парижем, отсутствие солидарности между знатью, близость совершеннолетия Людовика XIV.
Королева, со своей стороны, понимает важность наступления этого многообещающего момента: как только король будет провозглашен совершеннолетним, и одним и другим будет трудно выступать с заявлениями, будто они защищают интересы Его Величества от королевы-регентши и от ее министра-обманщика, злоупотребляющих доверием короля-ребенка. А пока королева так лавирует, что иногда Мазарини дрожит и за себя, и за государство. Второго апреля она вызвала из ссылки Сегье (был в немилости 13 месяцев), отняла хранение печатей у Шатонефа (поручила это первому президенту Моле), назначила министром де Шавиньи, у которого наилучшие отношения с Конде. Гастон Орлеанский взбешен; Рец изолирован; создается впечатление, что принцам вновь оказана милость. В мае, кажется, все возвратилось на исходные позиции: «Мазарини из Брюля управляет Францией через регентшу и министров, секретно ведя с ними переписку»{233}. Влияние Конде уменьшилось. Регентша многократно по ночам проводит беседы с коадъютором, которому посулила кардинальскую шляпу. Отношения между кланами осложняются. За всем этим угадывается почерк Мазарини.
В июле новая сенсация: Анна Австрийская делает вид, что всем жертвует ради честолюбия принца Конде: удаляет временно троих министров, слишком поддерживающих Мазарини (Сервьена, Лионна и Летелье). Июль преподносит еще один сюрприз — так как 31-го Конде ссорится с королевой. Август будет причудливо мелодраматичным и самым богатым месяцем на «дни обманутых». 17-го Анна Австрийская требует, чтобы в парламенте была зачитана новая декларация. В ней подтверждается ссылка Мазарини и одновременно разоблачаются неприглядные интриги Конде. На следующий день принц Конде приходит в парламент, чтобы заявить о своей невиновности, и едва избегает столкновения с Гонди. Тотчас же регентша посылает солдат коадъютору, чтобы укрепить его безопасность. 21-го принц Конде и Гонди сталкиваются еще раз во Дворце правосудия, на этот раз и один и второй приходят в сопровождении вооруженных отрядов. Матье Моле благородно пытается помирить обе партии. «На следующий день разыгралась одна из самых блестящих комедий Фронды: кортеж Конде, возвращаясь из парламента, встретился с процессией во главе с коадъютором. Принц вышел из кареты, подошел преклонить колена перед Рецем, который со всей важностью его благословил, а затем Конде склонился перед коадъютором в реверансе»{233}.
Все эти интриги, конфликты, ссоры и примирения, — даже описанные упрощенно, как здесь, — выглядят чрезвычайно запутанными. Не будем забывать, что Людовик XIV, окунувшийся в событийную повседневность, должен был при этом вести себя как ни в чем не бывало. Может быть, он тогда в глубине души был более предан Мазарини, чем его мать, несмотря на пылкие фразы ее писем кардиналу. Во всяком случае, Кольбер пишет изгнаннику 2 сентября 1651 года: «Мне поручено вам сообщить, что здесь все больше и больше растет убеждение, что поведение Шатонефа и коадъютора по отношению к королеве и к вам неискренне… Эти господа втираются в доверие королевы, льстиво высказываясь о ее уме»{70}. Они притворяются, что поддерживают дело бывшего первого министра, а на самом деле делают все, чтобы продлить срок его ссылки. Этот господин Кольбер прекрасно информирован. Подталкиваемая враждебной кардиналу группировкой, Анна Австрийская даже послала брюльскому изгнаннику приказ: ехать в Италию, чтобы подготовить будущий римский конклав. Кардинал взбешен: он поручает Кольберу сказать королеве, «что это обращение неслыханно и как, вероятно, надо было злоупотребить ее добротой, чтобы она согласилась отправить его, Мазарини, в Рим как последнего проходимца»{70}. Всего несколько дней оставалось до совершеннолетия Людовика XIV, но ни один политический прожект не оставался без подтекста.