ЛИГА И ФРОНДА
ЛИГА И ФРОНДА
Мы так долго останавливались на Людовике XI, потому что Людовик XI — это народ.
Вслед за народной жакерией явилась жакерия королевская, только и всего.
Поэтому мы и видим, как народ, которым пренебрегал Карл VIII, который был обласкан Людовиком XII, просвещен Франциском I, постепенно складывается, оформляется, просвещается. При Карле VII у него был свой историограф, парижский житель. При Франциске I он сам становится поэтом вместе с Клеманом Маро, моралистом вместе с Рабле, ученым вместе с Амио. Если прежде измерялась лишь его физическая сила, то теперь он мыслит себя и как разум.
В результате, когда Лютер в 1517 году начал проповедовать реформу, народ погрузился в теологические проблемы с такой же страстью, как прежде — в проблемы политические.
А почему бы и нет? Ведь вопрос вечной жизни по крайней мере столь же важен, как и вопрос времени.
Но только крупные феодалы не отделяли его от политической оппозиции.
Жадно толпящиеся у трона Конде, Бурбоны сделались протестантами.
А Гизы, которым, напротив, хотелось показать свою приверженность сидящему на троне, остались католиками.
Впрочем, гугеноты понимали, какая грядет борьба. Потому-то реформистская религия собирала себе сторонников прежде всего в горных районах. Протестантскими оказались Дофине, Севенны, Беарн.
Равнина населена католиками.
Тем временем реформистская религия распространяется. Кальвин и Вилефф являются на помощь Лютеру. Бесстрашное и образованное меньшинство грозит стать большинством.
В Лувре собираются на совет Екатерина Медичи, кардинал Лотарингский и Генрих де Гиз.
Набат Сен-Жермен-Локсеруа возвещает наступление Варфоломеевской ночи.
Карл IX мало что значил в принятии этого решения. По его собственным словам, он сыграл в этом деле даже не роль, а рольку. Услыхав бряцание оружия и увидев пламя пожара, он, если ему верить, устремился к своему балкону и далее доверился исключительно своим охотничьим инстинктам.
Два года спустя он умирал в Венсенне. По свидетельству протестантов, он исходил кровавым потом. По свидетельству католиков, пот его был ядовитым. Возможно, правы были и те, и другие.
Словом, умер он, возблагодарив за это Господа. Что доказывает, по крайней мере, что, если не угрызения совести, то страдания он испытывал.
На смену ему пришел Генрих III.
То был совсем особенный король. По пути к республике Франция использовала все формы монархии, в том числе и самые забавные. Франциск I был последним рыцарем на троне, и в Павии рыцарство пало.
Мадридский договор оказался почти столь же губительным, что и договор в Брегиньи.
Оба правителя, подписывая договор, были пленниками во вражеской столице. Понятно теперь, почему они его подписали.
Договор хуже этого подписал, хотя и по собственной воле, только Людовик XV, в Париже, в 1763 году.
Генрих II выглядел пародией на своего отца Франциска I, он взял себе отцовских любовниц и дал себя убить во время турнира даже и не холодным оружием, а просто щепкой.
Франциск II был лишь призраком.
Карл IX — лишь нервным субъектом.
Генрих III — безумцем.
Безумие его было забавным, но достаточно дорогостоящим. Если Франциск I разорил казну ради любовниц, то Генрих III — ради своих фаворитов.
Генрих III думал лишь о развлечениях, ласкал своих собак, помадил любимчиков. Время от времени он слышал крики о том, что религия в опасности и что плоды блаженной ночи 24 августа 1572 года вот-вот пропадут.
Тогда король снимал камзол и заставлял снимать камзолы своих фаворитов. И они двигались по улице процессией, нанося друг другу удары бичом.
Народ это зрелище вначале развлекало, потом оно ему наскучило, и, видя, что никто им не управляет, он решил управлять собою сам.
Отсюда Лига.
На сей раз это совсем не то, что дело колотушечников. Что такое поднять колотушки на сборщиков налогов по сравнению с жакерией, поднявшей палки на дворянство! Лига же подняла копья против самого короля.
Короля хотят лишить трона и отправить в монастырь. Он бичевал себя по собственной воле, так его сделают монахом насильно.
Лига существует. Это реальная сила, власть. Ей требуется глава. И Генрих III, который был хорошим стрелком, наносит ей неожиданный и сильный удар: конфискует Лигу в свою пользу и становится ее главой.
Однако объявить себя главой Лиги означало взять на себя обязательства бороться с гугенотами. А Генрих III, который охотно сражался, когда его интересовали любовницы, теперь, когда у него были фавориты, сражаться совершенно не желал.
Следовательно, вместо того, чтобы преследовать гугенотов, как было обещано, он подписал в Пуатье в 1578 году эдикт, разрешающий им отправление их религии.
С этого момента возмущение становится всеобщим.
Лига назначает себе вождя, даже и не спросив согласия короля.
Вождь этот — Генрих де Гиз.
Лига ведет переговоры с Испанией.
Помогает Испании урезать Нидерланды.
Испания станет платить Лиге пятьсот тысяч франков в месяц, то есть шесть миллионов в год.
Испания богата. Христофор Колумб открыл для нее Америку.
Фернандо Кортес — Мексику.
Писарро — Перу.
Васко де Гама проложил путь в Индию.
А в Индии были золотые и серебряные копи, алмазы, рубины, изумруды.
Драгоценные слитки использовались на судах в качестве балласта.
Испания вполне могла платить пятьсот тысяч франков в месяц, чтобы Нидерланды оставались страной католиков, а герцог де Гиз стал королем.
Кстати, подставным лицом ему должен был послужить кардинал де Бурбон. И это уже был наведенный мост между резиденцией де Гиза и Лувром.
Король увидел опасность и отменил эдикт. Но было слишком поздно.
Отмена эдикта не удовлетворила католиков и взбунтовала гугенотов.
Генрих III покидает Париж, полагая, что этим наказывает парижан.
Когда же он вознамерился вернуться, то застал в городе баррикады.
Вслушайтесь, ибо впервые прозвучало слово, которому суждено будет сыграть столь важную роль в современной истории.
Прежде было принято натягивать цепи.
Баррикады ведут свое начало от парижан 1588 года. Баррикады — чисто парижское изобретение.
Генрих III вынужден был отправиться за своим кузеном де Гизом с тем, чтобы привезти его в Париж.
Генрих Лотарингский шел впереди короля, и баррикады рассыпались.
И Генрих-король, простив ему мятеж, не простил покровительства.
Он собрал в Блуа Генеральные Штаты.
23 декабря 1588 года герцог де Гиз был там убит.
На следующий день настала очередь кардинала.
А через восемь месяцев — короля.
Два слова об этом убийстве короля, впервые во Франции осуществленном руками народа.
В начальные периоды формирования наций подобные убийства происходят внутри семьи.
Затем они становятся делом аристократов.
Затем переходят в руки народа.
Именно тогда, когда народ не намерен больше терпеть королей.
Жак Клеман, Равайяк, Дамьен, Алибо, Леконт — люди народа.
Ничего подобного нет во французской истории до 1 августа 1589 года.
Остались лишь две еще не исчерпанные формы монархического правления.
Аристократическая монархия при Людовике XV.
Монархия крупных собственников при Луи-Филиппе.
Вот почему на смену Генриху III пришел Генрих IV, хотя он и был протестантом.
Это правда, что в тот день, когда он входил в Париж, Генрих IV слушал мессу, однако он так скверно знал латынь, что это не называется слышать, просто прослушал, вот и все.
Итак, Генрих IV слушает мессу.
Потом, обращаясь к своим собратьям по религии, говорит:
— У меня для вас есть лишь две вещи: кошелек, но он пуст, Нантский эдикт, но он будет отменен. Подождите, и я смогу вам дать места, где вы будете в безопасности, если сумеете их удержать.
Примерно в том же духе были его слова гугеноту Бассонпьеру:
— Увидите, что нам достанет глупости снова взять Ля Рошель.
Генрих IV был королем необычайно умным. Он мог сколько угодно ссориться с сеньорами и не придавать этому никакого значения, только бы оставаться в хороших отношениях с народом. Он не платил жалованья своим генералам, но бросал через стены осажденного им Парижа хлеб для горожан.
Он говорил:
— Хочу, чтобы у каждого крестьянина в моем королевстве был на обед кусок курицы.
Курицы на обед у крестьянина так и не оказалось, но словечко осталось.
За это словечко и поныне называют Генриха IV добрым королем Генрихом.
Поэтому смерть его вызвала в народе глубокий траур. Заметим, что, наряду с Карлом VII, Генрих IV — единственный король, по которому народ когда-либо носил траур.
Но на нем все и закончилось. И с этого момента каждая королевская смерть внушала народу лишь надежду.
Сквозь грядущие монархии начинает проглядывать что-то вроде зари.
Взошедший на трон Людовик XIII был полной противоположностью своему отцу — бледный, болезненный, вечно скучающий.
Он сам и не царствовал, позволяя править другим.
Скипетр был в руках у Ришелье.
Те, кто не жил при Людовике XI, не так уж много потеряли. Ибо им предстоит увидеть нечто подобное на эшафотах Сен-Поля и Немура.
Они увидят казни Монморанси, Бутвиля, Шале, Сен-Мара, Де Ту.
Лион, Тулуза и Блуа будут иметь каждый свою долю в этой великой дележке голов. Их хватит и на Париж, и на провинцию.
Теперь пора освободить место Людовику XIV. С ним на место сеньоров пришли придворные.
Кому удалось ускользнуть от Ришелье, восстанут при Мазарини.
Начнется все с песенки.
Жак Простак, стало быть, чувствует свою силу, если поет, бунтуя.
Ветер фронды
Дует в мире.
Он сердит
На Мазарини.
Эту привычку напевать он сохранит надолго, будут меняться лишь слова и мелодии.
В 1789 он запоет Са ira. В 1830-м — Марсельезу. В 1848-м — «Умереть за родину». (Популярная революционная песня на слова Дюма. — Примеч. пер.).
Все сохранившиеся во Франции крупные феодалы — во главе Фронды.
Де Бофор, Эльбсф, Буйон, Конде, сам Тюренн.
Последняя попытка сеньоров испытать свою силу.
Конде сдается последним, но, сдаваясь, не только свою шпагу отдаст он королю, но шпагу всего дворянства.
При Людовике XIV народа больше нет. О нем и не слышно. Он даже не поет. Он ушел в отставку.
Лишь в театре, сатире и аллегории звучит народный голос посредством трех голосов — Корнеля, Буало и Лафонтена.
Не считая Мольера, поэта здравого смысла.
Как и при Людовике XI, народ наблюдает за действиями других.
Включая составление завещания.
Но кто же тогда с песней сопровождает королевскую похоронную процессию до Сен-Дени?
Народ.
Кто признает завещание недействительным?
Парламент.
Парламент, который не забыл сапог, шпор и хлыста Людовика XIV и теперь взял реванш.
Но машина была отлично налажена и продолжала действовать и при Людовике XV.
Однако на смену литературной оппозиции XVII века приходит политическая оппозиция XVIII.
Монтескье, Вольтер, Руссо, Даламбер, Гримм, Гольбах, Гельвеций — вся энциклопедия.
Потом являются их младшие современники, чтобы взорвать все разом — религию и монархию, трон и алтарь.
Людовик XV за ними наблюдает. Это скачки с препятствиями наперегонки.
— Ба, — говорит он, — прежде чем они дойдут до революции, я успею умереть.
И в самом деле, Людовик XV умирает в 1774 году.
Он пришел первым.
Но позволил будущему пасть на две головы.
На голову Людовика XVI и на голову Марии-Антуанетты.
Вначале скажем несколько коротких слов о Людовике XVI.
Прежде всего это порядочный человек. Не способный, однако, совершать поступков — ни добрых, ни злых. Никакой инициативы, никаких решений, никакой энергии, в свободное время он занят изготовлением маятников и шкафчиков с секретом.
Вдумайтесь: у Людовика XVI имеется свободное время.
И он совершенно не озабочен тем, что происходит вокруг.
Его не интересует ни философия, увлечение которой охватило все слои общества, ни образование тайных обществ, ни Война за независимость в Америке, ни пророки вроде Свенденборга, Вайсхаупта или Калиостро.
Ни суетливое, прожорливое и ненасытное, разоренное дворянство.
Ни все разбухающая Красная Книга.
Ни подступающее банкротство.
Рядом с ним два его брата.
Граф Прованский, недоброе сердце, злой рассудок, столь же беспомощный физически, как Людовик — морально.
Граф д’Артуа, элегантный, остроумный, расточительный, но исключительно ради собственных развлечений и не способный ни к восприятию серьезных идей, ни к совершению значительных действий.
Вот что касается Людовика XVI.
Теперь о Марии-Антуанетте.
Она — совсем другое дело. Дочь Марии-Терезии, она считала себя обязанной стать королевой политики. В противоположность Людовику XVI, который вовсе не задумывался о будущем, она думает о нем слишком много.
И будущее представляется ей мрачным.
И не без оснований.
В первый же момент появления во Франции ее приняли в шатре, на котором были изображены сцены убийства Медеей детей Ясона.
В Страсбурге на ковре в своей спальне она видит Убиение невинных.
Стоило ей переступить порог Версаля, как грянул гром и стены задрожали.
— Предзнаменование беды, — сказал, проходя мимо нее, старый маршал де Ришелье.
Она выходит замуж, и двести человек гибнет в давке на площади Людовика XV в день свадьбы. Хоть возвращайся в Вену.
И, наконец, с чего начинается ее царствование? С шести лет вдовства при живом-то муже.
Лишь в 1777-м скажет она Мадам Кампан:
— Пред вами королева Франции.
А три месяца спустя народ радостными возгласами приветствовал ее беременность.
О, этот добрый и легковерный народ. Только счастья он и требует.
Но первое материнское счастье Марии-Антуанетты принесло с собой разочарование.
Она родила девочку.
Маленький дофин появится лишь через год, и это будет поводом для бурного проявления народного ликования.
Мы уже говорили о том, каким было окружение короля, а вот каким было окружение королевы.
Госпожа Жюль де Полиньяк и госпожа Иоланда Мартина Габриелла де Поластрон.
Мария-Терезия Савойская Кариньян, княгиня де Ламбаль.
Маркиза д’Отан, ее наперсница.
Княгиня де Шимей, ее фрейлина.
И, наконец, герцогиня де Майе, принцесса Тарантская.
Из мужчин — граф д’Артуа.
Господин де Шуазель, которого называли кучером Европы, так как он держал в руках вожжи от всех правительств.
Господин де Морепа, занимавшийся политикой с помощью песен.
Наконец, господин де Куаньи, славу которому составили, по мнению одних, злословие, а, по мнению других, клевета.
Впрочем, все это окружение как короля, так и королевы уединилось в Трианоне. Мария-Антуанетта разбивала там английские сады и строила домики. Среди прочих были там домики мельника и мельничихи.
Мельником был король, мельничихой — королева.
Там Мария-Антуанетта забывалась, вернее — пыталась забыться.
В моду вошла пастораль. Королева одевалась молочницей, играли «Аннетту и Любена», «Розу и Кола».
Но поскольку и Аннетту, и Розу всегда играла королева, а король никогда не играл ни Любена, ни Кола, это давало повод к пересудам.
И в этом не было ничего удивительного. Предшествующее правление ввело в норму ужасающую распущенность нравов. Даже в королевских салонах бытовало сравнение: вороват, как герцогиня.
Мадам де Помпадур изобрела механизм, с помощью которого держала возле себя Людовика XV, пока была жива. Людовика, познавшего все наслаждения жизни, включая инцест.
Механизм назывался Олений загон. То был гарем, где евнухом служил Лебель, а мадам де Помпадур исполняла роль законной султанши.
Десятью годами раньше имело место бурное восстание. Исчезло несколько детей из простонародья. И говорили, будто бы король для здоровья принимает ванны из человеческой крови.
Теперь дети тоже порою пропадали. Но король постарел, и их похищали не в интересах его здоровья, а исключительно ради королевских наслаждений.
Разложение охватило общество. Со смертью Людовика XV и монархии как таковой Франция от скверны не очистилась.
Буржуазия, недостаточно богатая, чтобы иметь дома на площади Дофин или на улице Сент-Антуан, имела квартиры в Пале Рояль.
Друг у друга из рук рвали le Sottisier, сборник грязных виршей, где все и вся называлось своими именами.
Сложилась особая категория людей, которая существовала исключительно за счет страха других людей. Они рылись в грязном белье частной жизни, грозили обнародовать то, что находили на помойках совести и жили сим постыдным шантажом.
Случались и люди, вроде маркиза де Сада, которые развратничали, оказывались в тюрьме по обвинению в убийстве и писали книги, заставлявшие сажать их в сумасшедший дом в Шарантоне.
То была трагическая сторона.
Но был и некий шевалье де Сен-Луи, маленький, старый, горбатый, седой, всегда с крестом поверх одежды и тростью в руках. Эта трость и эти руки составляли для женщин предмет ужаса. Шевалье имел прозвище «тряская повозка».
То была сторона комическая.
Чувствовалось, что все это катится по наклонной плоскости в неизвестность, к чему-то неслыханно ужасному.
Жак Простак наблюдал, как оно катится.
Жак Простак, за которым мы наблюдали, в свою очередь, с самого его рождения в кратком очерке, только что вами прочитанном.
Первая коммуна — как брызнувший из земли источник.
Ручеек при Людовике Толстом.
Поток при Карле V.
Речка при Генрихе III.
Полноводная река при Людовике XIII.
А при Людовике XVI уже почти океан, который поглотит одну за другой три монархии, первую в 1793-м, вторую — в 1830-м, третью — в 1848-м.