Крах советских финансов

Крах советских финансов

Что такое финансовые войны? Война, вообще — всегда способ достижения цели неправовым способом, через совершение насилия над противником. Для того, чтобы с кем-то воевать, с ним надо иметь общее поле. Например, не могут воевать между собой Центральноафриканская республика и Финляндия. Ну, разве что у них будут баллистические ракеты, которыми они смогут обстреливать друг друга. Но и в этом случае у них будет общее поле: единое воздушно-космическое пространство.

Финансовая война как явление родилась в тот момент, когда появилось единое финансовое пространство мира. И первые в истории чисто финансовые войны провели Соединенные Штаты. Во-первых, против Советского Союза, навязав нам концепцию «конвертируемости рубля» (было это совсем недавно — в самом конце 1980-х годов). А, во-вторых, против Японии, которую в 1991-м году янки «вырубили» настолько умело, что она не смогла оправиться от этого все 90-е годы. Потом была битва за юань. И вот уже несколько лет продолжается схватка доллара и евро.

Впрочем, впервые элементы финансовой войны США опробовали на Великобритании сразу же после Первой мировой. В 1919 году американцы приняли амбициозную программу военно-морского строительства, стремясь вытеснить англичан из перспективного региона планеты — Тихоокеанского. Для этого требовалось ослабить морскую мощь британцев и разорвать их альянс с Японией, заключенный в 1902-м. Чтобы Лондон даже не пытался угнаться за ВМФ янки, американцы умело подорвали кораблестроительную программу «сынов Альбиона», использовав именно финансовые рычаги. Американские финансисты потребовали от Лондона уплаты военных долгов — колоссальной по тем временам суммы в 850 миллионов фунтов стерлингов. Поскольку Англия вернуть займы не могла, позиции страны на мировом кредитном рынке посыпались и в 1921-м курс фунта стерлингов упал до 79 процентов от золотого паритета. И тут уже английские деловые круги принялись давить на свое правительство, требуя восстановить подорванную валюту. В том же 1921-м Британия согласилась на ограничение морских вооружений и фактический разрыв англо-японского военного союза (Вашингтонская конференция).

Но то была явная «тренировка». Главные финансовые войны Соединенные Штаты сумели провести семьюдесятью годами позже.

Против нас до Горбачева вести такую войну было практически невозможно, ибо наша рублевая система не имела точек соприкосновения с долларовой. Рубль выступал самостоятельной, изолированной системой. Американцы и русские обитали в совершенно разных финансовых мирах, и можно смело сказать: рубль в СССР и СЭВ (экономическом союзе социалистических стран) выступал как самодержавная финансовая система.

Так было, пока наши вожди не оказались одержимыми идеей конвертируемости рубля. Само по себе любое финансовое явление не выступает ни оружием войны, ни инструментом мира. Война начинается тогда, когда те или иные финансовые процессы используются для разрушения противника. Конвертируемость рубля в СССР ввели насильственно. Ее ввели де-факто. Пользуясь эйфорией горбачевской оттепели («новое мышление», «русский и американец — братья навек») хитрые янки заявили нашим: «Ребята, пора делать рупь конвертируемым и участвовать в международном разделении труда!». А дальше, образно говоря, произошел подобный диалог:

— Нет, мы к этому не готовы! — заявила Москва.

— Дерьмо — вопрос! — ответили нам из-за океана. — Вы же все равно торгуете с нами. У вас же наши компании покупают товары — и вы у нас тоже кое-что берете. Так начнем же бартер, и цены начнем считать в долларах!

Сначала сложилась схема, при которой конвертируемость существовала в бартерных, меновых операциях. В рамках горбачевского «нового мышления» и «медового месяца» в отношениях с Западом разрушилась государственная монополия внешней торговли, и торговать на внешнем рынке бартером смогли предприятия, кооперативы, министерства и региональные власти, даже не имея при этом валюты. Мы перешли к примитивной меновой торговле, к натуральному обмену.

При этом наши новоявленные «бизнесмены» не имели никакого опыта работы на внешних рынках, не располагали для этого ни нужной культурой, ни подготовкой. И, уж само собой, кооперативы не были включены в систему государственной политики. Противостояли же нам матерые волки. Кампания бартерной торговли с русскими четко режиссировалась и субсидировалась ведущими финансовыми структурами Соединенных Штатов. Более того, с нами зачастую торговали фирмы, во главе которых либо стояли офицеры действующего резерва американского разведывательного сообщества, либо эти фирмы контролировались спецслужбами. Хотя торговля была натуральной, все расчеты велись в долларах.

Американцы умело навязывали нам соотношение цен между товарами, которые вывозились из России, и тем, что в нее ввозилось, порождая крайне завышенный курс доллара по отношению к рублю. Ведь если вывозили из СССР все, что только можно, то в него шел строго ограниченный набор товаров, на которые поддерживались максимально высокие цены внутри Советского Союза. То были товары, которых у нас тогда просто не было: компьютеры, джинсы и деликатесные продукты. А что западники у нас брали? Нефть, металлы и минеральные удобрения. Поскольку экспортом в России занималось множество мелких кооперативов, они постоянно конкурировали друг с другом и тем самым на радость американцам сбивали цены. Мы ломали мировые рынки меди, алюминия и редкоземельных элементов, безбожно сбивая цены. Зато американцы вели операции через ограниченное число фирм, поддерживая монопольно высокие цены на свои товары. Компьютеры и джинсы продавались у нас по баснословным ценам — гораздо дороже, чем на самом Западе.

Умело и, главное, вовремя сформировав нужную им технологию так называемого «рыночного курса» доллара, они в 1990 году вбросили ее в экономическую практику через тогдашний еженедельник «Коммерсантъ». Курс исчислялся по так называемым «корзинам». Они сделали так: есть импортная «корзина» — набор основных товаров, ввозимых в Советский Союз. Сиречь, джинсы и компьютеры. Какой тут курс? Не 72 цента за один рубль (как выдерживала цены на основное сырье внутри страны советская система), а один доллар — к десяти рублям. Тут начинает действовать механизм «черного рынка». А «Коммерсантъ» твердит: ага, тенденция пошла туда-то… Значит, курс будет уже «один к восемнадцати».

Противники русских добились главного: вывоз из СССР стал максимально дешев, а ввоз в него — беспредельно дорог. Тем самым янки сразу же навязали рублю невыгодный курс. Сначала — шесть советских рублей за один доллар, потом — двадцать, а потом — и все пятьдесят. Когда неравный курс был установлен, в России массой расплодились коммерческие банки и была введена внутренняя валютная биржа, где курс рубля к доллару вообще больше не привязывался к конкретным товарам. Совершенно в духе «виртуально-колдовской» экономики. Мы рубль угробили до Гайдара. Это — заслуга Горбачева. Крушение нашей экономики началось именно в тот момент, когда он допустил ликвидацию государственной монополии на внешнюю торговлю в условиях существования в стране заниженной против мирового рынка стоимости сырья, энергоносителей и металла. Янки тут же навязали русским грабительский курс с помощью джинсов и компьютеров.

С чем это можно сравнить? Представьте себе, как мы бы начали поставлять тогда в США палладий, рений и цезий, которых в Америке нет, и заявили: «Сколько они у вас стоят? Сто долларов за грамм? А у нас — десять рублей. Значит, один рубль стоит десять долларов». Если бы мы хотели делать, как надо, то сначала ввели бы биржу, и лишь потом начали обмен своих товаров на западные. Но делалось-то все как раз не в русских интересах.

Уже к осени 1991 года курс доллара стал совершенно грабительским — пятьдесят рублей. Следующим шагом финансовой войны должна была стать рублевая инфляция. Она и разразилась с гибелью СССР и началом гайдаровских реформ. Гайдар запустил маховик гиперинфляции, отпустив цены при крайне монопольной системе производства в стране. Делал он это сугубо по американским рекомендациям. Цены просто не могли не взлететь до небес — ведь советская система строилась как единая суперфабрика. У нас автозаводы, например, делали строго определенные классы машин, никак друг с другом не соперничая. БелАЗ строил карьерные гигантские самосвалы, КамАЗ — магистральные грузовики, ЗиЛ — хозяйственные. А если конкуренции нет, то производитель волен хоть каждый день переписывать свои ценники.

Дикий рост цен привел к тому, что за доллар давали уже несколько сотен рублей, а потом — и несколько тысяч. Народ массой отказался от рубля как средства накопления и хранил сбережения в долларах. Россия моментально стала местом, куда можно сбрасывать излишние, резервные доллары со всего мира.

— Добившись совершенно грабительского курса доллара к рублю, американцы по этому виртуально-спекулятивному курсу принялись считать и русское национальное богатство. Тут же янки с помощью нескольких человек в администрации Ельцина протолкнули совершенно идиотскую «ваучерную» приватизацию 1992-1994 годов, по дешевке скупив в России всё, что можно. Заводы продавались по копейке. Информацию о том, что брать в первую очередь, штатники черпали в Госкоимуществе, где в те годы сидел целый табун советников и экспертов из США, а в само ведомство стекалась самая секретная экономическая информация, — отмечает Сергей Кугушев. — Я ещё в 1990 г., выступил со статьями в «Комсомольской правде», где и изложил всю будущую комбинацию по невероятному разграблению нашей Родины…

Американцы умело связывали сброшенные в Россию доллары в ней же самой. Помните, когда страну охватило безумие «финансовых пирамид», и толпы россиянцев понесли сбережения в МММ, в строго определенные места, их затем объявляли криминальными и счета «пирамидальщиков» на Западе попадали под арест. Арестовали, кстати, доллары не только МММ, но и «Тибета». А поскольку «пирамиды» были тесно связаны с нашим криминальным миром, то под западный арест попали и средства отечественных «братков». Всего таким образом Запад «нейтрализовал» около двадцати пяти миллиардов долларов…