15. Конец европейской эпидемии свободы

В целом же в России происходил тот же процесс, что и в других странах Европы: установление абсолютистской монархии и ликвидация монастырской системы, выросшей из первоначальной сети торговых факторий.

При этом в ряде стран крестьян сгоняли с земли, превращая в армию пролетариев, а в ряде других, наоборот, устанавливалась крепостная зависимость. (О причинах этой разницы в 4.13.2).

На основе различного «решения крестьянского вопроса» складывлось европейское разделении труда. Такие страны, как Англия, Голландия, Франция, пошли по пути ускоренного промышленного развития. Экспорт из Восточной Европы продовольствия и других продуктов сельского хозяйства позволил им после ликвидации монастырского землевладения осуществить сгон крестьян с земли и приток их на возникающие мануфактуры. В странах же Восточной Европы с целью производства зерна на экспорт было проведено прикрепление крестьян к земле, фактически означавшее превращение их в рабов.

Именно об этом писал в известной книге «Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV–XVIII вв» Фернан Бродель. Правда, Бродель считал, что, начиная с 16 века, в Европе происходило «вторичное» закрепощение крестьян. На наш же взгляд, никакого «первичного» закрепощения не было, рассказы о нем – попытка оправдать традицией болезненные новшества. Точно так же, как и в случаях пропагандистских историй о древних традициях наследственной власти.

Но так или иначе, а Бродель пишет, что крестьянство Восточной Европы было «еще свободным в XV веке», а до этого «крестьянская личная свобода как эпидемия распространялась по определенной части Европы… Крепостная зависимость крестьян, прикрепление к земле исчезли» (Фернан Бродель Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV–XVIII вв. Т. 2 М., Прогресс, 1988 с. 250).

По существу, Бродель пишет и о ликвидации основанной на товарно-денежных отношениях монастырской системы: «вторичное закрепощение в XVI в. в Польше вернуло под гнет крестьянина, уже имевшего опыт прямых рыночных отношений с городом или даже с иноземными купцами» (там же).

В XVI веке все «качнулось в обратном направлении, к крепостничеству, на огромных пространствах от Балтики до Черноморья, на Балканах, в королевстве Неаполитанском, на Сицилии и в Московском государстве (случай весьма специфичный), а также и в Польше и Центральной Европе, вплоть до линии, протянувшейся приблизительно от Гамбурга к Вене и Венеции. С началом XVI в. конъюнктура с двоякими, а то и троякими последствиями обрекла Восточную Европу на участь колониальную – участь производителя сырья, и «вторичное закрепощение» было лишь более всего заметным ее аспектом. Повсюду – с вариациями, зависевшими от времени и места, – крестьянин, прикрепленный к земле, юридически и фактически утратил свободу передвижения, возможность пользоваться льготами формарьяжа, освобождаться за деньги от натуральных повинностей и отработок. Барщина выросла сверх всякой меры. К 1500 г. в Польше она была ничтожна; статуты 1519 и 1529 гг. установили ее в размере одного дня в неделю, стало быть, 52 дней в году; к 1550 г. она была доведена до трех дней в неделю, а к 1600 г. – до шести. В Венгрии эволюция была такой же: один день в неделю в 1514 г., потом два, затем три, вскоре после того – каждая вторая неделя и в конечном счете отмена всякой вообще регламентации; теперь барщина зависела только от произвола барина. В Трансильвании – четыре дня в неделю; крестьяне, помимо воскресенья, имели только два дня для работы на себя. Но в Ливонии в 1589–1590 гг. «jeder Gesinde mitt Ochsen oder Pferdt alle Dage»; ошибка тут невозможна: «любой барщинник работает с упряжкой быков или конной упряжкой каждый день». И еще двумя столетиями позднее, в 1798 г., в Нижней Силезии официально утверждалось, что «крестьянские барщинные работы не ограничиваются». В Саксонии существовал как бы своего рода рекрутский набор молодежи, зачислявшейся на два-три года на барские работы… В общем, то была огромных масштабов мобилизация всей рабочей силы деревенского мира, сделавшаяся как бы естественной… Это всеобщее увеличение тягот барщины в странах Восточной Европы имело как внешние, так и внутренние причины. Внешние – массовый спрос со стороны Западной Европы, которую нужно было кормить и снабжать сырьем… «вторичное закрепощение» было оборотной стороной торгового капитализма, который в положении на Востоке Европы находил свою выгоду, а для некоторой своей части – и самый смысл существования. Крупный земельный собственник не был капиталистом, но он был на службе у капитализма амстердамского или какого другого орудием и соратником. Он составлял часть системы. Самый крупный польский вельможный пан получал авансы от гданьского купца и через его посредство – от купца голландского. Но именно польский вельможа обладал властью – и он доказал это! – чтобы поставить себе на службу крестьян и добрую часть городов, установить господство над земледелием и даже над мануфактурой, так сказать, над всем производством. Когда он мобилизовывал эту силу на службу иноземному капитализму, он сам становился в системе действующим лицом. Без него не было бы «вторичного закрепощения», а без «вторичного закрепощения» объем производства зерновых, шедших на экспорт, был бы несоизмеримо меньшим. Сеньор всеми традиционными средствами старался увеличить количество товарного зерна» (там же, с. 259–265).

На наш взгляд, у этого закрепощения, якобы вторичного, были не только экономические, но, в первую очередь, политические причины (см. 4.11.9.а).