10. Монастырское государство

Как и орденские комтурства, русские монастыри обладали крупными земельными угодьями и полностью осуществляли судебную власть на своей территории.

К примеру, Вятский Успенский монастырь: «в конце 17 столетия владел громадной земельной площадью с лесами, покосами, реками и озерами, занимавшей большие пространства в нынешних: Нолинском, Слободском, Вятском, Малмыжском и даже частью в Уржумском уездах. (Константин Селивановский История Вятского Успенского Трифонова монастыря Вятка, 1912, ч. 2, гл. 1).

«В 1597 г. монастырь получил по распоряжению Царя Феодора Иоанновича, оберегальную грамоту… А между тем у монастыря имеется грамота Иова патриарха, по которой запрещено кому бы то ни было въезжать в монастырь в качестве сборщиков и производить суд над крестьянами, а судятся они только в Москве у патриарха. Царь повелел городскому приказчику О. Рязанцеву – впредь того нового монастыря Успения Пресвятой Богородицы игумена Трифона с братией от приказных от всяких людей и от патриарших десятильников оберегать, чтобы никакой обиды и насилья ни монастырским старцам, ни крестьянам не наносили, а подлинную грамоту вручить игумену Трифону на хранение» (там же, ч. 1 гл. 2).

«В 1627 г. 23 января монастырь по ходатайству того же арх. Ионы получил от Царя Михаила Федоровича новую жалованную грамоту на владение вотчинами по силе прежних грамот и с новыми преимуществами и льготами: – 2) монастырских, слуг и крестьян бояре и приказные люди и воеводы не судят на ни в чем, кроме душегубства и разбоя и татьбы с поличным, и продовольствия для себя и лошадей с них не берут, а судит их архимандрит с братией или кому они прикажут. Если же случится судить монастырского крестьянина с городскими людьми совместно, то в суде участвует и архимандрит с братией или их приказчик, и прав или виноват будет на суде монастырский крестьянин, он все равно подлежит ведению монастырских властей, а воеводам и приказным людям в него «не вступаться» (там же).

Русские монастыри были центрами экономической и торговой жизни – недаром ставились они на торговых путях, а не в глухих дебрях, где ничто не отвлекало бы от молитв и покаяний. Вот знаменитые обители, которые мы уже не раз упоминали и которые у всех на слуху: Троице-Сергиев монастырь, Горицкий монастырь в Переславль-Залесском, Митрополичий двор в Ростове Великом, Спасо-Преображенский монастырь в Ярославле – да это же торговый путь из Москвы на Волгу! Идем дальше на север: Ипатьевкий монастырь у Костромы на стрелке Волги и реки Кострома – Архиерейский двор в Вологде – Михайло-Архангельский монастырь в Устюге, с которого и начался город – да это же Северо-Двинский торговый путь в Белое море. В конце этого пути стоял Архангельск, который начался с Михало-Архангельского монастыря. Про этот монастырь так и написано «Место основания А. м. – мыс Пур-Наволок в 30 верстах от впадения Сев. Двины в Белое м., где имелась удобная гавань для морских судов». А вот что говорится о Николо-Корельском монастыре: «Въ исторiи Архангелогородской торговли монастырь сей первое занимать долженъ место; ибо по открытiи онаго Англичанами въ 1553 году видъ торговли сего Севернаго края совсемъ переменился. При семъ монастыре была въ Никольскомъ Двинскомъ усть; и пристань корабельная и привалъ Двинскихъ судовъ изъ Холмогоръ и прочихъ местъ и городовъ, лежащихъ по рукамъ съ Двиною сообщеще имеющихъ. Пристань сiя пребыла зборищемъ какъ иностранныхъ, такъ и Рускихъ судовъ по 1584 годъ; въ которомъ заложенъ городъ Архангельской» (Путешествия академика Ивана Лепехина. Т. 4: В 1772 г. СПб, 1805, с. 28).

Возможно читатель теперь отнесется с большим доверием к нашим доводам, что белокаменные храмы Древней Руси использовались в качестве торговых факторий.

Упомянем Кирилло-Белозерский и Ферапонтов монастыри, которые стояли на торговом пути с Волги по Онеге в Белое море. «Кирилло-Белозерский монастырь являлся крупнейшим землевладельцем того времени, хозяйственным и ремесленным центром. Изделия его находили сбыт на огромной территории всего Московского государства. На обитель работал целый ряд деревень, расположенных в ее округе. Особенно большое значение приобрели деревообрабатывающие ремесла» (Г. Боаров, В. Выголов Вологда, Кириллов, Ферапонтово, Белозерск М., «Искусство»; 1979). Кроме того, «рыбные и, в особенности, соляные промыслы составляли, следовательно, несравненно более важный источник дохода монастыря, чем сельское хозяйство… сравнительно невелик был оброк с крестьянских земель, он составил в 1601 г. 300 руб., кроме продуктов. Напротив, в том же году улов рыбы в количестве 16 тыс. шт. дал 553 руб., а от сбыта соли получилось 4445 руб… «Стягивая в свои руки солеварение в нескольких местностях северного края, монастырю в небольшой сравнительно промежуток времени удалось довести свой соляной промысел до степени весьма крупной и доходной статьи, несмотря на то, что для этого ему необходимо было собрать целый ряд незначительных долевых участков в варницах». Он старался монополизировать солеварение, вытесняя мелких промышленников» (Кулишер И. М. История русского народного хозяйства Челябинск, Социум, 2004, ч. 3, гл. 8).

А вот что известно о хозяйственной деятельности Соловецкого монастыря: «По Двине ежегодно ходили монастырские насады, возившие в Вологду и в другие города десятки тысяч пудов соли из монастырских варниц и возвращавшиеся с огромными хлебными и разными другими запасами… На этом-то пути далеко от моря в 1680 г. монастырь приобрел новое перепутье для своих судов – Красноборский погост… Около половины XVI в. монастырь продавал в Вологде и в других городах 6 тыс. пудов соли из своих варниц; в половине XVII в. он продавал ее уже 130 тыс. пудов». (В. О. Ключевский Хозяйственная деятельность Соловецкого монастыря в Беломорском крае Сочинения в 9 томах. Т. VIII. М. 1990, с. 5–31). Это гигантское количество стратегического товара, позволявшего создавать запасы продовольствия, монастырь получал на принадлежащих ему солеварнях, вывариванием в больших железных сковородах – пренах: «Во всех наших деревнях, – дает игумен Соловецкого монастыря распоряжение о солеварении, – преном варить зимой и летом 160 ночей, а дров к прену сечь к зимней и к летней вари на год 600 сажен; запасать дров на один год, а вперед на другие годы не запасать; а кто станет лишние ночи варить и лишние дрова сечь, на того полагать пеню, а лишнюю соль и дрова брать на монастырь» (Кулишер, там же). «В конце XVI в. (1584–1594) в монастыре было 270 человек братии. В 1649 г. ее было уже 350 человек, да слуг и работных людей было в монастыре около 600 человек, не считая здесь рабочих на соляных варницах; в 1621 г. этих последних было 700 человек; все они, по выражению грамоты, пили, ели и носили монастырское. В 1621 г. в Соловецкой крепости на содержании монастыря было 1040 человек ратных людей кроме бывших в Сумском остроге стрельцов» (Ключевский, там же). «В XVI веке при игумене Филиппе близ Сумского острога монастырем был устроен железный завод, именуемый «железной пустынью». Поиском руды занимались наемные работные люди. Руда на месте обжигалась на открытом воздухе и складывалась в кучи. Работы эти производились поздней осенью. Зимой по санному пути руду доставляли на завод. Здесь она измельчалась, просеивалась, перемешивалась с древесным углем. Затем в небольшой домнице «варили» кричное железо. При заводе была своя кузница с водяным молотом. Кричное железо перерабатывалось в уклад, готовые изделия. В Сумском остроге кроме кузнецов-универсалов были и оружейники, изготавливавшие самопалы, пищали в казну Соловецкого монастыря» (Н. В. Веселовская Кузнечное ремесло и железоделательный промысел в кн. Наследие Соловецкого монастыря в музеях Архангельской области М., СканРус, 2006, с. 157–178). На заводе использовалось машинное оборудование (водяной молот), а производство оружия всегда подразумевало наиболее передовые технологии своего времени. Так что говорить о кустарном и незначительном характере этого производства не приходится. (Оружие явно изготовлялось не из кричного железа, а из импортируемого: «В Архангельске закупали прутовое и полосовое железо, проволоку, цренные полицы, уклад и готовые изделия. Здесь же приобретали и цветной металл: олово прутовое, медную проволоку, посуду из меди и олова» (там же)).

Дореволюционный историк Н. И. Кедров объясняет хозяйственную деятельность монастырей «разложением нравов»: «дозволяемое законом развитие частной собственности в монастырях, кажется, и было причиной того разложения монастырских нравов, какое мы замечаем в XVII веке. Монахи собственники отделились от остальной братии, имели отдельные кельи и жили в них со своей прислугой, своим хозяйством» (Кедров Н. И. Духовный регламент в связи с преобразовательной деятельностью Петра Великого М., 1886, с. 228). Однако совершенно очевидно, что хозяйственная деятельность была основной в монастырях вплоть до разгрома монастырской системы романовским режимом.

Все упомянутые выше монастыри были мощными крепостями. За стенами и башнями с бойницами для пищалей и пушек жили не ветхие старцы, проводившие время в молитвах и постах, а рыцарская дружина во главе с князем-владыкой, собиравшаяся в трапезных на пиры, описанные в русских былинах. Нетрудно вспомнить оборонительное кольцо монастырей вокруг Москвы, полуторагодовую осаду Троицкой лавры интервентами в 1608–1609 году, восьмилетнюю (!) осаду Соловецкого монастыря романовскими войсками в 1668–676 гг. Военное и политическое руководство осуществляли настоятели монастырей: «в начале XVII в… иностранные соседи видели в Соловецком настоятеле главного северного воеводу, сносились с ним по делам и даже заключали с ним перемирия» (Христианство. Энциклопедический словарь в Зт. М., 1995 Соловецкий ставропигиальный монастырь). Таким образом, в лице настоятеля монастыря мы видим фигуру аналогичную кади или комтуру Немецкого ордена, осуществлявших хозяственное, военное и духовное управление.

А вот что касается отношений монастыря с обитающим на его землях населением (опять же обратим внимание на аналогию с Немецким орденом): «Две уставные грамоты игумена Филиппа (1548 и 1565 гг.) указывают некоторые черты того устройства, какое вносил монастырь в свои вотчины; из них же узнаем и состав жившего в этих вотчинах населения. В монастырской волости жили монастырские старцы, приказчик и келарь, которые при помощи доводчика и десятского управляли хозяйством волости и судили живших в ней крестьян. Приказчику крестьяне платили с лука по 4 московских деньги, келарю – по 1, а доводчику – по 2: «то им поминка с году на год и с великим днем», добавляет грамота» (Ключевский, там же). Таким образом, крестьяне платят подать деньгами, то есть включены в систему товарно-денежных отношений. Зависимость их от монастыря экономическая, а не за счет прямого принуждения «феодал-подневольный землепашец». Более того: «возникают одно за другим хозяйственные заведения, привлекаются поселенцы» (там же). Подчеркнем, что поселенцы именно привлекаются за счет предоставления им льгот: «Немаловажную роль в истории заселения (Пермского) края сыграли и возникшие здесь монастыри, получившие огромные земельные наделы и привлекавшие льготами поселенцев на свои земли. Самым значительным из этих монастырей был Пыскорский монастырь, основанный Строгановыми невдалеке от города Канкара под горой на р. Нижней Пыскорке… В половине XVII в. в его вотчинах существовало уже 365 дворов крестьян» (М. К. Любавский Историческая география России в связи с колонизацией М., 1909).