д) Africa

Африка⁵³⁰ была в подобном же положении, что и Испания. Здесь тоже речь идет не о собственной широкомасштабной истории, хотя налицо провинциальное развитие, даже почти богатое, и связанная с ним внутренняя история, но история внешняя отсутствует. Мы редко слышим о войнах и сражениях.

Практически не существует другой такой области, в которой бы принципат действовал так же успешно и созидательно, как в Африке. Только события здесь намного более неясны. [MH. II₂₀₁] Непонятно, какие из достижений земледелия и что от общинной организации относятся к доримскому, пуническому периоду. Однако в основном Африка развивалась определенно благодаря Риму, и как раз не республиканскому, а императорскому Риму. Нам ведь известно то странное обращение, которое Африка терпела от Республики. Разрушение Карфагена и уничтожение всех его политических реминисценций было навязчивой идеей Республики, если принять во внимание то, что за этим негативным устремлением не последовало никаких позитивных решений. После уничтожения противников по торговле, мощи и цивилизации область была отдана в основном во власть нумидийских царей — династии Массиниссы. За собой Рим сохранил мизерную, правда, плодороднейшую часть плодородной области. Hadrumetum (Гадрумет) и Utica (Утика) были крупными городами, но они хранили свое старое, пуническое устройство. Армейского гарнизона в Африке не было, просто если вдруг возникала настоятельная потребность, как, скажем, в случае войны с Югуртой, то тогда войска посылались сюда на время: полная противоположность ситуации в Испании.

Туземные [MH. II₂₀₂] нумидийские цари должны были создать военный кордон для защиты страны.

Романизация Африки тоже восходит к Цезарю, как и все переходившие по наследству идеи принципата. Не случайным было то обстоятельство, что царь Юба был помпеянцем, невзирая на подобные обстоятельства личного характера, Цезарь сознавал всю невыносимость положения и решил, что необходимо присоединить область. После сражения при Тапсе в 46 г. до н. э. он расширил Римскую область далеко на Запад. Как далеко он собирался зайти, нам неизвестно, возможно, он намеревался присоединить всю Мавретанию. Август сделал шаг назад: здесь тоже, как обычно; хотя он и воспринял идеи Цезаря, но и ограничил их. Он, вернув тезке-сыну Юбы отцовское наследство, так сказать, снова восстановил Нумидию до определенных границ и разделил область по реке Ampsaga (Ампсаге) на провинцию Africa и царство Мавретанию.⁵³¹ Провинция состояла из прежней проконсульской провинции Africa и Нумидии. Оставшаяся часть по наследству перешла к Юбе, который уже иным образом был связан с римскими, а именно с династическими, интересами, женившись на дочери Антония и Клеопатры, носившей такое же имя⁵³², к которой Август относился наполовину [MH. II₂₀₃] как к императорской принцессе и наполовину как к приемной племяннице.⁵³³ Юба стал главным носителем западной культуры, а его государство — примером ленного государства с известной долей независимости.

Между тем длилось это недолго. Уже император Гай (Калигула) в 40 г. н.э. присоединил государство к Риму и разделил провинцию Мавретанию на две части, из которых западная часть непосредственно соответствовала сегодняшнему Марокко. Другая часть с главным городом Caesarea (Шершель) была названа Mauretania Caesarensis,⁵³⁴ С этого времени все североафриканское побережье как стало римским, так и осталось таковым.

Границы с областями варварских народов определить сложно: отчасти они были естественными, каковыми являются и по сегодняшний день; граница была там, где начиналась пустыня, где были кочевые народы, где земледелие не могло существовать из-за недостатка воды, где пальма уступала место речному песку. И у римлян была та же самая проблема, что и у сегодняшних французов: защита пахотных земель и оседлого населения от кочевых племен. Они добивались этого при помощи абсолютно такой же системы, что и система маршала Буго⁵³⁵, только использовали ее в более крупных масштабах и с большей силой.

[MH. II₂₀₄] К сожалению, при сегодняшнем состоянии наших знаний мы не можем детально проследить за тем, как осуществлялась организация, хотя в высшей степени интересно было бы знать, каким именно образом римское оружие служило на благо цивилизации. Мы это знаем лишь в общих чертах: Mauretania Tingitana (Танжер, примерно, соответствовал сегодняшнему Марокко) не была связана с другими частями, но находилась под властью Испании. Она была провинцией средней величины, между тем нам мало что известно о том, почему эта страна еще и сегодня не процветает. Если бы были изучены развалины в тех местах, то, вероятно, можно было бы обнаружить, что на атлантическом морском побережье существуют более частые следы римской цивилизации, чем считается. В Тингитане, вероятно, не размещались крупные отряды. Между Тингитаной и Цезарейской провинцией находилось неоккупированное пространство. То же самое было и на Востоке, где между Триполи и Египтом тоже простиралась не оккупированная полоса земли, за исключением оазисов Кирены, представлявших собой земельную ценность. Подобная ситуация существует и посейчас. За пределами Орана следы культуры незначительны.

[MH. II₂₀₅] Здесь не было крепостей, не было ни отрядов, ни гарнизонов, область защищали конные подразделения. Во внутренней части страны кое-что осталось: римское правительство отказалось от нее, как от не имевшей ценности.

Благодаря новейшим открытиям, в области, лежащей к западу от Карфагена, нам стали известны некоторые важные даты в отношении главной квартиры единственного легиона Африки: Legio Tertia Augusta. Ему, конечно, были приданы алы и когорты. Начиная с правления Августа этот легион стоял к югу от Карфагена, в Тевесте (Тебесса), и служил для защиты Карфагена и как препятствие на пути пустынных кочевников. Война с Такфаринатом, описанная Тацитом⁵³⁶, велась еще легионом Тевесты. Однако затем лагерь был перенесен в Аамбезис, находящийся, примерно, на таком же расстоянии от Цирты, как Тевеста — от Карфагена; вероятно, это было сделано с целью защиты вновь завоеванной области, соответствующей, примерно, территории сегодняшнего Алжира. По недавно найденной надписи Адриана⁵³⁷, в которой он обращается к расположенным в Аамбезисе войскам и восхваляет их трудолюбие, с которым они дважды, «на его памяти», сменили лагерь, можно предположить, что перед переселением в Ламбезис была сделана еще одна [MH. II₂₀₆] промежуточная остановка, в Tamugadi (Тимугад). Тамугади был колонией Траяна, и, возможно, он был основан не при введении войск, а при их выводе. Затем Адриан передислоцировал войска дальше на запад, в Аамбезис. Также с этими событиями связано то, что надписи из первого столетия встречаются крайне редко, но начиная с Траяна число их увеличивается; так что с этого времени можно констатировать расцвет цивилизации. Таким образом, войска явно были носителями цивилизации. Собственного лимеса, как в Германии, здесь не существовало, но в нем и не было необходимости. Достаточно было одного центрального пункта с дорожными сооружениями, на которые могли совершаться налеты. Войны не велись, но, по всей видимости, все время происходили сражения с нумидийцами и жителями Атласа. Оазисы и земли, подлежащие окультуриванию, находились во владении Рима.

Сельское хозяйство Африки находилось в полном расцвете. Африканское зерно вместе с египетским покрывало потребности не только Рима, [MH. II₂₀₇] но и всей Италии, где в императорскую эпоху вследствие роскошествования земледелие все больше и больше приходило в упадок. Из больших городов существовали Carthago (Карфаген) и Cirta (Цирта), главный город Мавретании, еще со времен нумидийских царей имевший своеобразную, сохранившуюся позднее организацию. В меньшей степени выделялся Tingis (Тингис). Главным образом стоит отметить существование большой массы маленьких цветущих сельских городков. Городок на городке, сегодня — развалины на развалинах⁵³⁸, они расположены тесно друг к другу, и удивительные, роскошные постройки мы находим даже в безымянных захолустных городишках. По всей видимости, люди жили в роскоши: огромные загородные усадьбы, мозаики и прочие дорогостоящие следы былой роскоши позволяют нам составить представление о богатстве частных лиц. Уровень культуры здесь был выше, чем сегодня. Страна не очень страдала от вражеских набегов. Военный кордон служил защитой от южных соседей, а других набегов, какие, скажем, должны были претерпевать пограничные области Рейна, Дуная и Евфрата, не могло быть. Что же все-таки должно было произойти и что должно было быть уничтожено, прежде чем франки и вандалы смогли найти дорогу в Африку!

Еще в III и IV вв., когда в других частях [MH. II₂₀₈] Империи уже наблюдался быстрый спад экономики, эта область все еще процветала: она была слишком богатой для того, чтобы правительство могло ее развалить.

Характерно отсутствие или, скорее, незначительность военной системы. Весь гарнизон состоял из 12 000, самое большее — 15 000 человек. Кроме того, рекруты набирались в исключительно малом количестве. Правда, этот же самый легион состоял из рекрутов этой же провинции, но о чем это говорит? Алы и когорты были малочислены, собственных когорт Afres⁵³⁹вообще не было. Хотя африканцев и можно найти в иноземных легионах, но в исключительно малых количествах, и они предпочтительно набирались лишь из наполовину подчиненных частей области, как и в случае с Испанией, где основной рекрутский набор тоже осуществлялся в северной и западной частях, а не в части средиземноморского побережья. Из гетулов, мавров и нумидийцев набирались конные отряды, цену которым хорошо знали. Настоящий африканец был землепашцем. Сегодня военная организация для военной службы использует весь пригодный человеческий материал. В Риме этого не происходило, иначе можно было бы сформировать совсем другие [MH. II₂₀₉] армии. Большие области освобождались от конскрипции, мы уже видели это на примере Лугдунской провинции; здесь было то же самое, но в еще больших масштабах, хотя и по существенно иным причинам: возможно, это население не очень подходило для службы, а земледелие так или иначе нуждалось в людях, они им и занимались.

Ситуация с образованием и национальностями была подобна ситуации в Испании. Коренные жители, ливийцы, не были уничтожены; их потомки, берберы и кабилы, еще и сегодня по-прежнему неизменно живут в этих самых областях. Мы нередко встречаем надписи, сделанные с использованием финикийского алфавита и местного языка;⁵⁴⁰ культурные элементы финикийских времен остались сохраненными. Еще Августин⁵⁴¹ в четвертом столетии, обращаясь к аудитории, говорит, что латынь не всемогуща, о чем свидетельствует пунический язык. Для провинциальной литературы и ранней истории христианства это очень важно.

Доказательства того, что пунический язык продолжал существовать как живой язык, представлены в намного большем количестве, чем доказательства, относящиеся к кельтскому языку. Когда сестра Септимия Севера [MH. II₂₁₀] прибыла в Рим, она была отослана обратно, потому что не умела так совершенно изъясняться на латыни, что смущало двор.⁵⁴² Надписи на пуническом языке также служат доказательством того, что этот язык продолжал существовать. Вопрос лишь в том, идет ли здесь речь о существовании исключительно народного наречия или одновременно и о существовании литературного живого языка.⁵⁴³

Когда Цезарь хотел присоединить Африку к Империи, то он, возможно, намеревался организовать ее по пуническому образцу или даже, скорее, сохранить ее пуническую организацию. Эта была бы мысль, исключительно достойная Цезаря, — не отнимать у подчиненных стран их национальную культуру, а оставить ее нетронутой и не вынуждать их следовать римскому шаблону. Также на монетах возрожденного Карфагена мы находим магистратов, называющих себя суфетами. Нам неизвестно, как эта пуническая организация включалась в римскую систему в государственно-правовом отношении.⁵⁴⁴ Культ небесной богини (Dea Caelestis) Карфагена тоже был широко распространен, и другие древнепунические божества вместе с ней находятся среди высокопривилегированных божеств императорской эпохи. При разрушении Карфагена их храмы были сожжены дотла; они возникли [MH. II₂₁₁] снова, и мы располагаем многочисленными доказательствами того, что древний пунический культ продолжал жить во всей Африке. К нему относится также почитание Плутона, которое как культ практически не встречается в Италии, но часто встречается в Африке. Еще Августин⁵⁴⁵горячо выступал против служения древним пуническим богам. Но это не нашло поддержки у народа по сравнению с культом друидов в Ивернии (Ирландия), столь неугодного римлянам. Здесь римляне смотрели на положение вещей без боязни. Вознесения на римский Олимп добиться было несложно, и римляне без особых сложностей принимали чужих людей в государство и чужих богов в свою небесную сферу: одним богом больше, одним меньше! Наряду с тем мы также видим, что в Африке почитаются три капитолийских божества: Юпитер, Юнона и Минерва, и здесь они были даже более признанными, чем в Италии. Напротив, культ Митры нашел в Африке малый отклик.⁵⁴⁶ Таким образом, можно констатировать существование пунического языка, но движущим элементом культуры он не был.

Затем начиная со II в. римская городская организация широко [MH. II₂₁₂] распространилась и в Африке, а вместе с ней, как уже было сказано ранее, латынь в качестве делового языка.

Сочинители вообще не использовали пунический язык: все, чем мы располагаем в связи с литературным развитием, является латинским, и фактически роль Африки в литературе — есть роль выдающаяся, которая нуждается в более подробном рассмотрении. До правления Траяна влияние Африки негативное, и это соотносится с организацией южной военной границы, которая только и способствовала развитию там римской жизни. Однако с середины второго столетия ведущую роль в римской литературе, которую в I в. играла Испания, стала играть Африка. В то время как другие провинции постепенно загнивали, девственно чистая почва Африки давала еще богатые духовные урожаи.

Марк Корнелий Фронтон, чья деятельность заполнила большую часть второго столетия, рано появился в Риме: он родился в Цирте⁵⁴⁷ в правление Траяна, развил большую активность при императоре Пие и умер в очень преклонном возрасте примерно в 175 г.; подобно ранее названным испанцам, его творчество носило провинциальный характер, и карьеру он начал как провинциал, период своего расцвета он пережил в Риме. Человеком большого ума он не был; мы хорошо это знаем, существует множество писем, раскрывающих его [MH. II₂₁₃] своеобразие. Практически не было другого такого бессодержательного публициста: в этом он превзошел даже Плиния Младшего. Но он все-таки является первым риторико-публицистическим гением своего времени и в этом похож на Плиния Младшего. Как строгий пурист он придерживался древней, доцицероновской латыни, устранил все вульгаризмы и также в этой попытке противостоять течению современной ему эпохи был провинциален. В качестве воспитателя престолонаследников (Марк и Луций были его воспитанниками) он играл значительную роль, он прославляется как светоч красноречия и достойный последователь Цицерона. Он — представитель строжайшего классицизма.

Его современником, соперником и решительнейшим противником был Апулей. Он точно так же бессодержателен, но им написаны прелестные вещи на том самом вульгарном языке, которому противился Фронтон. Романы, торжественные речи и философские трактаты — полем его деятельности была вся область модной литературы, написанная на современнейшем разговорном языке. Антиподом Фронтона он был еще и в том, что рожденный в Карфагене⁵⁴⁸ никогда не занимался никакой значительной деятельностью в Италии: он прожил свою жизнь в маленьких африканских городах в качестве учителя [MH. II₂₁₄] риторики и школьного главы и завершил ее профессором в Карфагенском университете. К сожалению, мы не располагаем исчерпывающими сведениями об этом университете, который, определенно, оказывал значительное влияние на литературные круги.

Авл Сульпиций Аполлинарий, учитель Геллия, тоже был преподавателем в Карфагене. Он представлял критико-филологическое направление. Таким образом, становится ясно, что неправильно говорить об африканской латыни как специфически характерном языке. Оба направления, классицизм и вульгаризм, находят у африканских авторов свое ярчайшее выражение. Однако эти направления характерны не только для африканской литературы, они свойственны всей мировой литературе.

В христианской литературе Африка, что удивительно, занимала особое положение. Христианские книги пришли с Востока сначала сюда на Запад, знакомство с ними произошло благодаря греческому Ветхому Завету, библейскому переводу Септуагинты. Первые христианские трактаты тоже еще писались на греческом, Иреней писал на греческом. Латинская христианская литература начинается с переводов Библии. Сейчас господствует всеобщее мнение, что более древние латинские переводы Библии, существовавшие до Иеронима, [MH. II₂₁₅] возникли на африканской земле. Подобная категоричность решительно неверна.⁵⁴⁹ Исследователи руководствовались теми представлениями, что вульгарная латынь идентична африканской латыни, и вследствие этих представлений были столь наивны, что сказали о Петронии, самом значительном италике из всех когда-либо существовавших, что его вульгаризмы являются вульгаризмами африканского происхождения. Петроний писал на той вульгарной латыни, на какой вообще говорили в Италии, конкретно — на неаполитанском народном диалекте. Точно так же все, что говорится об африканской латыни, — это мифическое представление.

Африканское происхождение этого словоупотребления доказуемо лишь по одному пункту: образование личных имен с окончанием -osus, которое изначально заключало в себе понятие чистоты и служило только суффиксом имен без дальнейших побочных значений как дифференциация когноменов: например Primosus, Juliosus. Этот обычай, бесспорно, возник в Mauretania Caesariensis и уже отсюда распространился дальше.⁵⁵⁰ Однако от таких частностей до провинциальных диалектов огромный шаг. Факт в том, что уже Цицерон писал не совсем так, как говорил. Между его письмами и другими его произведениями уже [MH. II₂₁₆] заметны различия. Со временем различия стали более явными. Разговорная речь все больше отдалялась от письменной.

Внедрение вульгарной латыни в литературу в основном начинается с переводов Библии. Как известно, они делались анонимными авторами. Об этом мы имеем свидетельство Августина, однако уже он не знал этих авторов. Отсутствие знания греческого в низших слоях общества являлось первой предпосылкой к таким переводам. Имелся целый ряд подобных переводов, Августин называет свою «Itala» лучшим. В название собирались внести изменения и заменить его иным (alia), и абсолютно напрасно. Поскольку даже если римский свет в общем и целом понимал по-гречески и потому не так настоятельно нуждался в переводе Библии, то все-таки и в Италии существовал сельский люд и было достаточно людей более низкого происхождения, которым этот перевод определенно мог пригодиться. В любом случае, если один из переводов он называет «италийским», то должны были быть и другие — «неиталийские», которые по большей своей части были, видимо, африканского происхождения. Только среди нам известных цитат есть существенные расхождения: но они выглядят, скорее, как исправления, [MH. II₂₁₇] а не как изначально различные версии; однако многие самостоятельные переводы Библии неизвестны. Августин, видимо, был осведомлен об этом лучше, чем мы. Вполне возможно, что он прав и что другие переводы Библии теперь утеряны, и что во втором столетии они все-таки существовали и были широко распространены в Африке. Знание греческого в Африке было незначительным по сравнению с Италией и Провансом, где процветали такие греческие университеты, как Неапольский и Марсельский; точно так же и количество греческих надписей в Африке крайне мало.⁵⁵¹ Африка была латинской областью, и преимущественно здесь распространялись латинские переводы Библии.⁵⁵²

Христианская литература третьего столетия — исключительно африканская. По крайней мере, нам ничего не известно о переводах другого происхождения, за одним-единственным исключением: вероятно, самый древний христианский трактат, прекрасный диалог Минуция Феликса, происходит из Италии. Его автор был италийским адвокатом; главное действующее лицо диалога — Целий Феликс⁵⁵³ из Цирты. Трактат написан в абсолютно цицероновском, лучшем италийском, духе.

Все остальное, дошедшее до нас, является африканским: скажем [MH. II₂₁₈] Тертуллиан. Он был карфагенянином и самым остроумным, самым бесцеремонным, самым беспредметным автором, какого только можно себе представить. Его «Апология» написана во времена Септимия Севера около 198 г.; он — самый старый из дошедших до нас⁵⁵⁴ клирикальный автор. Рядом с ним появляются Киприан, епископ Карфагена, несравнимый с ним по таланту, и Арнобий. Все они приверженцы вульгаризма; представитель классицизма — Лактанций — урожденный африканец, призванный правительством в Никомедию.⁵⁵⁵

Эта литература фактически была чем-то новым и в недавно романизированной Африке обрела плодородную и еще не возделанную почву для процветания, и характерно то, что в ней использовался преимущественно вульгарный язык. То же самое относится и к Августину, величайшему гению христианства: также урожденный африканец,⁵⁵⁶ он много раз учительствовал в Африке, но был и профессором в Риме и Милане.