2. ТИБЕРИЙ (14—37)

[MH. I₁₁₅] Образ Августа запечатлелся в памяти потомков так ярко, как, пожалуй, ничей иной. С Тиберием³⁹⁶ дело обстоит иначе. Во времена его правления внезапно проявились все слабые моральные стороны власти; из-за этого стоило бы исследовать все причины обожествления Августа во всех слоях общества, главным образом в среднем сословии. Эпоха правления Тиберия намного лучше описана в «Анналах» Тацита. Однако труд Тацита и источники, на которые он опирается, — превосходнейшие, но пристрастные труды, поскольку политическая и личностная враждебность самого автора сильна и заразительна. Его пером часто правила ненависть. Тацит хорошо передал факты, но, основываясь на них, зачастую можно опровергнуть его самого. Однако о том, чтобы проверять его по другим источникам, не может быть и речи.

Все достижения Тиберия как личности и полководца в первую эпоху его правления напрочь перечеркнуты его пребыванием на Capraea (Капри); в воспоминаниях сохранилось только одно это, и оно же определило все представления о нем как о личности. Тиберий принадлежал к высшим кругам аристократии, к Клавдиям Неронам, роду, правда, не слишком прославленному. Конечно, он был так же знатен, как Октавии и Юлии. В нем не было ни одной из черт, характерных для Клавдиев.³⁹⁷ С 4 лет он жил при дворе императора; его отец умер вскоре после расторжения своего брака с Ливией. Таким образом, Тиберий вырос под опекой Августа и всегда воспринимался как наследник императора, принадлежавший к императорскому двору (palatium). Он рано начал заниматься общественной деятельностью.

Был он высок, статен, широкоплеч, с густыми волосами на затылке. Уже сама его внешность выдавала в нем солдата. [MH. I₁₁₆] Он был абсолютно здоров, и начиная с 30-летнего возраста никогда не брал с собой в походы врача;³⁹⁸ эта сила оставалась в нем до самого последнего часа. Но он не был красивым мужчиной; его лицо с большими темными глазами казалось зловещим и безрадостным, позднее из-за язв — почти отталкивающим. Тиберий рано лишился волос и не в последнюю очередь по этой причине избегал общения с людьми.

Что касается его склонностей, то прежде всего он был исключительно ревностным офицером. Он, казалось, был создан для этой должности, особенно если учесть его отвагу и военный талант. Искушенный в солдатской службе, с неизменной тщательностью и вниманием Тиберий следил за экипировкой и оружием солдат. Он запретил офицерам везти с собой ненужную поклажу. Его не заботило мнение военного совета, к чьей помощи он прибегнул, опять же примечательно, только после поражения Вара, вероятно, в качестве примера (exempli causa).³⁹⁹ Тиберий не был блистательным офицером, но хорошо знал службу и большее значение придавал делу, нежели блеску. В сражениях он стремился не к победе, но к достижению конечной цели, к умиротворению. В его войнах хорошей политикой считалось уклонение от сражений.

Тиберий больше подходил для лагеря, чем для форума. Он говорил неохотно и медленно. Речи его были неискусны, по крайней мере, не на высоте.⁴⁰⁰ Он был совершенно не остроумен, скорее даже угрюм. Его появление отбивало всякую охоту шутить даже у Августа. Он не подходил для придворной жизни. Женщины не любили его, а править Римом без женской благосклонности было невозможно. Отчасти из-за этого он и потерпел неудачу. Возможно, что предаваться своим позднейшим порокам он стал много раньше, главным образом на Родосе. Однако всякие свидетельства тому отсутствуют, [MH. I₁₁₇] поэтому от подобного предположения относительно его молодости нам решительно следует отказаться. Его ненормальные пристрастия в последние десятилетия жизни омерзительны и отталкивающи.⁴⁰¹ Он всегда был большим гулякой, что, в принципе, соответствовало его натуре как солдата. Еще в молодости его прозвали Biberius Caldius Меrо.^*402 Однако и тот Тиберий не подходил для изысканного салона Августа.

В религиозном отношении Тиберий одновременно был и неверующим и суеверным. Вера Августа в собственную божественность отсутствовала у Тиберия, он не поддерживал культ властителя и был в большой степени рационалистичен.⁴⁰³ Наряду с тем он еще в походах стал ревностно заниматься астрологией. Он составлял для себя гороскоп (genitura) и считал, что всем правит судьба (omnia fato regi). Он верил во все предзнаменования и чудеса, что вполне соответствовало его угрюмому характеру. Примечательно его выступление как регента против прорицателей, так называемых халдеев.⁴⁰⁴

По понятиям своего времени Тиберий был высокообразован.⁴⁰⁵ Он восхищался александрийской поэзией, превозносил эту полуученую поэзию, в особенности Эвфориона.⁴⁰⁶ И для него большее значение имел смысл, нежели изначальная красота поэзии. Он хорошо говорил экспромтом, если же начинал раздумывать, речь его становилась замысловатой и до того ученой, что была непонятна. Он охотно беседовал с учеными и изводил их такими вопросами, как например — как звали Ахилла девушки между собой? Тиберий и сам занимался сочинительством и преподнес отчиму свое стихотворное послание к юному Ауцию Цезарю. Он достаточно хорошо знал греческий, но говорил на нем неохотно; в отношении латыни был пуристом в буквальном смысле слова. Он запретил употребление иностранных слов в официальных бумагах, так например monopolium.

Положение Тиберия при Августе кратко изложено выше. Ссылка на Родос его озлобила. Он никогда не умел устанавливать с Августом добрые отношения; был вынужден долго ждать, и, наконец, хоть и без участия со своей стороны, стал преемником Августа, но, без сомнения, и полностью от него зависимым до тех пор, пока тот был жив. [MH. I₁₁₈] Сердце Августа лежало не к Тиберию, а к Германику. Естественно, это еще больше отравляло жизнь Тиберию. За несколько месяцев до смерти Августа на него были возложены полномочия, которыми располагал император и которые распространялись на управление всеми без исключения провинциями.⁴⁰⁷

Смена правителя произошла внезапно. Август скончался в Ноле на пути в Кампанию.⁴⁰⁸ Тиберий при этом не присутствовал, так оно нам, по крайней мере, представляется. Ливия велела ему немедленно вернуться из Верхней Италии; застал ли тот Августа в живых, неизвестно. Ошибки придворной политики сказались незамедлительно. Вместе с Тиберием Август усыновил Агриппу Постума, от которого он потом, впрочем, снова отказался. Однако Агриппа представлял собой большую опасность для порядка престолонаследия. Его намеревались похитить и переправить к солдатам, для того чтобы он возглавил мятеж. И это намерение не осталось бы без последствий, об этом свидетельствуют дальнейшие события (см. ниже).

Как Тиберий понимал свою власть? Это один из многих спорных моментов. Отчасти у него были прекрасные возможности для самодержавного правления: он был добросовестным офицером, прошел хорошую военную школу и при вступлении на престол был в намного более удачном положении, чем его отец. И тем не менее он потерпел фиаско. Ему 56-летнему прежде всего не доставало молодости. Он слишком долго оставался слугой своего господина, и властолюбивого господина, а золотые годы его юности остались далеко позади. Но ему мешало и многое другое. Тиберий прекрасно осознавал всю тяжесть своей задачи, но ему недоставало того, чем мы так восхищаемся у Августа и Цезаря, а именно юношеской [MH. I₁₁₉] тяги к риску, которая в конце концов и была ему необходима в сложившейся ситуации. «Сначала рискуют, затем взвешивают», — так правильно это называется, но уделом Тиберия было только взвешивать и никогда не рисковать. Обычно он сетовал: «Что за зверь есть власть (Quanta belua imperium esset), то людям неизвестно».⁴⁰⁹ Поэтому идеалом Тиберия всегда был Август. Почему? Ведь Тиберий был лучшим офицером и руководителем. Однако как властителю ему недоставало веры в самого себя, потому и в делах внутренней и внешней политики он лишь опасливо следовал по пути, проложенному Августом.

Все это становится очевидным, как только происходит смена правителя. Положение второго правителя вообще более сложное. Точнее же сказать, смены правления как таковой вообще не было. В последнее время Тиберий обладал такой же властью, что и Август, так что это была не собственно смена монарха, а лишь формальный, но никак не фактический, процесс. Тиберий сразу же проявил себя как император тем, что дал пароль преторианским когортам. Мы не знаем, принимало ли участие народное собрание в избрании императора, но в сенате этот вопрос обсуждался. Правда, все так и осталось лишь пустыми словами. И все же Тиберий был тем монархом, который всегда стремился к конституционному правлению; он был самым конституционным из монархов, какие когда-либо правили Римом. Ничто не должно было происходить без участия сената, так и этот вопрос был вынесен на его обсуждение. Возможно, это было ошибкой. Скорее всего, Тиберий желал действительного участия сената в управлении государством,⁴¹⁰ и в том, что это не привело к намеченной цели, виноват в основном сам Тиберий. Для обеих сторон положение было не из лучших, ведь дело было уже решенным. Отношение Тиберия ко всему проявилось в том, что он сразу же упразднил временное ограничение принципата.⁴¹¹ Тиберий стал общепризнанным императором. Особо стоит отметить, что Тиберий в своем стремлении к по-возможности практическому формированию принципата старался избавиться от его идеальной стороны. Он не отказался принять титул Августа, но, однако, [MH. I₁₂₀] он был для него неудобен, видимо, из-за своего сакрального оттенка; за титулом Августа скрывался бог на земле. Почитанию принцепса как божества Тиберий совершенно твердо и бесповоротно положил конец.⁴¹² Он отверг титул Отец отечества (pater patriae), торжественно принятый Августом. Присяга в верности должностных лиц была принята не для себя, а для дела (acta) Августа. Тиберий не желал именоваться императором (imperator). Август ведь тоже хотел считаться не императором (imperator), а принцепсом (princeps), поэтому слово «imperator» он превратил в имя. Но Тиберий упразднил и это. Он называл себя не Imperator Tiberius Nero, а просто Tiberius Caesar Auqustus.⁴¹³

Со вступлением на престол Тиберия одновременно проявились оба страшнейших недуга военной монархии: семейные убийства и солдатские мятежи. Тиберий должен был исправить ошибки эпохи правления Августа, так вознаграждает история. На Тиберии нет никакой непосредственной вины ни за смерть Постума, ни за события на Рейне и Дунае. Марк Юлий Агриппа Постум под конец снова возобновил отношения с Августом. Вполне вероятно, что Тиберий относился к нему с опасением, Ливия, конечно, полностью разделяла его чувства. Агриппу нужно было устранить из политических и личных соображений, сосуществование рядом с такой неистовой личностью было невозможно для Тиберия. Агриппа стал бы жертвой какого-нибудь проходимца.⁴¹⁴

Общественности стало известно следующее.⁴¹⁵ Август скончался в отсутствие Тиберия. Непосредственно за этим приставленный к Агриппе офицер охраны на острове Планазия (Planasia) получил от Гая Саллюстия Криспа приказ умертвить юношу, что тот и сделал. Саллюстий был только всадником, человеком без официального положения, лишь другом императора. Характерно то, что в этом деле его авторитета [MH. I₁₂₁] было достаточно. Когда об этом узнал Тиберий, он пригрозил обратиться в сенат с жалобой об уголовном преступлении. Формально все было верно. Крисп предстал перед императором и разъяснил ему всю противоречивость ситуации и опасность, таившуюся в представлении этого дела на рассмотрение в сенат. Тиберий оставил это дело, тем все и закончилось. Более того, как установлено, Агриппа представлял собой немалую опасность для власти. Его хотели похитить и переправить на Дунай, который был средоточием мятежных солдат. И посланцы уже были в пути. Опасность подобного предприятия подтверждается появлением ЛжеАгриппы, раба Клемента, который сумел приобрести доверие и должен был быть устранен Саллюстием Криспом.⁴¹⁶

Кто же распорядился убить Агриппу? Ясно, что не Август. Он хотел, чтобы заключение продлилось и после его смерти, и собирался подтвердить это указом, изданным в сенате. Возможно, что Крисп и ссылался на указ Августа, но Август никогда бы не решился на подобное. Вполне вероятно, что приказ убить Агриппу был отдан Тиберием, но это тоже не слишком правдоподобно. Иначе, как он мог угрожать разбирательством в сенате? Кроме всего прочего, Крисп позднее впал в немилость, предположительно именно из-за этого происшествия. Может быть, приказ был отдан Ливией перед прибытием Тиберия в Нолу. Это было судебным убийством в чистейшем виде (in optima forma). Возможно, что об убийстве заранее существовала договоренность между Ливией и Тиберием, но непосредственная вина лежит на Августе. Существовала только альтернатива — преступление или гражданская война, и появлению этой альтернативы содействовал Август своим двойным усыновлением. Мы можем лишь догадываться о том, какую борьбу относительно всего этого пришлось выдержать Тиберию с самим собой. Он находился в ужасной ситуации, потому что большая часть общественности свалила ответственность за убийство на него.

[MH. I₁₂₂] Вторым экстраординарным событием стали солдатские волнения в армии.⁴¹⁷ Большинство солдат восприняло смену правителя спокойно. По-другому обстояли дела на берегах Рейна и Дуная, где одновременно возникло необычное движение. Оно не было политическим, не имело целью разжигание революции и возникло не из-за личной неприязни к Тиберию, который был известен как хороший полководец. Нам неизвестно ни одного офицера, который принимал бы в этом участие, офицеры остались в стороне. Солдаты отказались повиноваться, что было вызвано жестоким с ними обращением, подобное нарушение дисциплины было вполне обоснованным, ибо чаша их терпения была переполнена.

Отчасти причина недовольства солдат кроется в основе института армии. Первоначально высказываемое недовольство объяснялось сроками службы. Со службы солдат уходил только инвалидом, правда, раньше так оно было повсеместно без исключения. Потом, солдаты жаловались на тяжесть муштры, которая была целиком ориентирована на рукопашный бой и единоборство. Различия между рекрутами и триариями были огромны.⁴¹⁸ Перерыва в службе не существовало. Этих недостатков практически невозможно было избежать, и они усугублялись нехваткой денег и людей. Зачастую служба даже продлевалась на срок, более 20 лет, если не было денег на вознаграждение (praemium). Отряды ветеранов (vexilla veteranorum), с которыми поступили несправедливо, стали зачинщиками мятежа. Существовали и другие причины для мятежа: в этих областях была большая концентрация войск, которые помимо всего прочего осознавали свою незаменимость для государства. Дух корпоративности (esprit des corps) превысил обычный масштаб.

Более малочисленные⁴¹⁹ [MH. I₁₂₃] отряды остались верны. Однако 8 легионов с берегов Рейна по праву почитали себя первым войском Империи. К этому примешивалась зависть линейных частей к гвардии. В последней были престижней служба, выше жалование, короче срок службы. Преторианцы служили только 16 лет, что очень озлобляло остальных. Однако всё это были недостатки, проявившиеся из-за слабого проведения военной политики Августом, так что и здесь Тиберий пожинал то, чего не сеял. Показательно, что при жизни Августа никаких волнений не было. Войска медлили, конечно, не из страха, ибо Тиберия бояться стоило больше. Солдаты хранили по-настоящему удивительную верность Августу, и это чувство, вероятно, усиливалось правительством.

В общем и целом требования были скромными. Солдаты требовали уравнивания в правах линейных частей и гвардии, отставки солдат-ветеранов, повышения жалования, выплаты денежного вознаграждения по завещанию Августа и ограничения срока службы до 16 лет. Это было справедливо [MH. I₁₂₄]. Хуже был способ требований. Были убиты некоторые центурионы, ярость солдат была направлена против них и против префектов военного лагеря (praefecti castrorum), состоявших из старших центурионов. Удивительно, но высшие офицерские чины заняли пассивную позицию.

Обуздать мятеж можно было только мирными средствами. С берегов Дуная было отправлено посольство к императору. Стоит отметить поведение Тиберия. Здесь он повел себя нерешительно. Если бы Тиберий, imperator, самолично появился бы перед войсками, то они были бы вынуждены подчиниться. Это явствует из дальнейших событий. Тиберий хотел и должен был это сделать. Опасность была велика, но он должен был поехать. Он не сделал этого, возможно, из тех соображений, что верховный военачальник не может так просто подвергать риску свой престиж.

Тиберий послал своего родного сына Друза и молодого офицера Луция Элия Сеяна, сына гвардейского префекта, который был на его стороне. Это был очень опасный эксперимент. Друз хотел переговорить с солдатами, но, поскольку ему нечего было предложить, ему ответили насмешками. В Рим была послана вторая депутация, с тем эта революция постепенно сошла на нет. Верная часть возобладала над неверной, вероятно, благодаря вмешательству Сеяна. Солдаты выдали подстрекателей, дело было сделано.

[MH. I₁₂₅] Подобным же образом протекали волнения на берегах Рейна.⁴²⁰ Здесь уже находился член императорской семьи, кронпринц Германик. Требования выдвигались аналогичные, но все же они не привели к солдатской депутации. Германик удовлетворил эти требования на основании указов, которые якобы отдавал император. Однако уведомления были фальшивыми, Германик действовал по мнимому поручению императора. Вскоре солдаты насторожились. Из Рима прибыло посольство во главе с Мунацием Планком, но не смогло предоставить солдатам никаких уступок. Когда солдаты в этом убедились, мятеж возобновился с еще большей силой. Германик отослал своих супругу и сына Калигулу из Кёльна в верный императору Трир. Солдаты устыдились того, что внук Августа ищет защиты у галлов, а не у римлян. Они сами расправились с главными подстрекателями и просили прощения у Германика. Этим восстание и завершилось. Отсюда понятен рабский характер восстания, которое было лишь восстанием вооруженной черни. Результат все-таки оказался не лучшим. Тиберий не отказался от уступок Германика, тем не менее ограничил их более коротким сроком в 2 года. Принимая во внимание все в целом, все же солдатские волнения были печальным признаком слабости Тиберия и ошибочности военной организации Августа. Но все-таки одно следует уяснить: другого претендента не существовало. Если бы был жив Агриппа, то он мог бы стать претендентом на престол, по крайней мере на какое-то время. Да, отдельные голоса призывали Германика стать во главе них, но это в любом случае было бы равносильно самоубийству.

[MH. I₁₂₆] В событиях на берегах Дуная и Рейна впервые проявились большие недуги Империи, из-за которых впоследствии погибло государство. Стало ясно, что хозяином в доме был солдат, обыкновенный солдат. Если волнения и проходили безрезультатно, то только потому, что в них еще не принимали участия офицеры. Однако уже выяснилось, что при определенных обстоятельствах солдат может завладеть троном. Во времена принципата не было предусмотрено осуществления народной воли, и если бы один дерзкий офицер захотел захватить власть, то сделать это он смог бы при содействии всего нескольких смельчаков. Единственным средством восстановления дисциплины было правильное отношение императора к войску; Август об этом знал, и то, что в этом Тиберий не последовал его примеру, было лишь его виной. Появись он перед войском самолично, он добился бы своего. Мы видим это позднее у других властителей; при слабом императоре римский принципат невозможен.

Этот солдатский мятеж имел важное значение для дальнейшей политики, направленной против Германии.⁴²¹ Едва завершилось восстание, как Германик в совсем неподходящее время, не ранее конца сентября 14 г.н.э., предпринял поход. Он взял 12 000 легионеров, около 28 000 человек из вспомогательных войск и направился к селениям марсов. На обратном пути он был окружен таким же образом, как и Вар. Немцы уже были им научены, так что путь был нелегким. В общем и целом этот поход нельзя назвать успешным. Причиной для похода явились волнения в войске, направленные против Тиберия. До этого германцы были настроены мирно, так что начали не немцы. Но было необходимо вновь поднять воинскую дисциплину, что и явилось поводом для войны. Однако этим не ограничилось, у Германика были дальнейшие планы.

В следующем 15 г. н.э. [MH. I₁₂₇] развернулась большая кампания.⁴²²Германик хотел продолжить замысел своего отца. Против Германии было поднято все рейнское войско. В Верхней и Нижней Германии стояло 8 легионов, т. е. 80 000 человек,⁴²³ находившихся под командованием Германика, одновременно он властвовал над всей Галлией. Нижнегерманское войско было под началом Цецины. Он выступил против Германии от castra Vetera (Ксантов), верхнегерманское войско — от Майнца. Это были основные опорные пункты. Ясно, что германцы не могли дать отпор. Очевидно, что Германии стремился к длительным завоеваниям. Тацит ⁴²⁴ лишь мимоходом упоминает о том, что были возведены укрепления. Постоянный характер носили укрепления между Рейном и Алисоном (собственно — в истоке Аиппе). Крепостные сооружения Тауна, сданные Друзом, были обновлены. Ранее, казалось, все ограничивалось Рейном, главной крепостью был Майнц. Позднее обе горные цепи от Майнца до Бингена, напротив, становятся римскими плацдармами. Защита предгорных районов была важным стратегическим мероприятием. В этой связи сюда относится Заальбург у Хомбурга.⁴²⁵ Впрочем, этим Германик не ограничился. Он вмешался во внутренние отношения немцев. У херусков происходила борьба между национальной партией во главе с Херманом и партией друзей римлян под предводительством Сегеста. Германику удалось схватить Туснельду, жену Арминия и дочь Сегеста. ⁴²⁶ Таким образом, он действовал древним испытанным методом, используя чужие распри в собственных целях. Он привел германцев в сильное замешательство, что вполне понятно. Нужно было дать им почувствовать, что планы Вара вновь возродились к жизни.

[MH. I₁₂₈] Все саксонские племена ⁴²⁷ объединились еще крепче. Уже летом 15 г. после разведки местности Германик начал против них комбинированное наступление по воде и суше.⁴²⁸ На суше Цецина дошел до Эмса, Германик отправился к морю, а всадникам приказал наступать на суше. Обе экспедиции должны были встретиться на Эмсе. Сначала все шло удачно. Произошло сражение конниц, но особых успехов оно не принесло. Германцы сражались хорошо и обдуманно, и победа римлян не была безоговорочной.

Поскольку уже был конец года, нужно было возвращаться. При этом повторились события похода Вара. Германик без особых потерь отплыл на корабле. Как раз из-за прилива пострадали, но не слишком, отряды на побережье. Несравнимо хуже обстояли дела у Цецины. Очевидно, он не нашел хороших путей для возврата, а старые, естественно, были подготовлены не лучшим образом. Германцы оказали ему сопротивление со всем рвением и со всей мощью, они были в огромном численном преимуществе. Прежде всего были отрезаны все связи, и опасность была очень велика. Но Ингвиомер ⁴²⁹ опрометчиво попытался совершить нападение на лагерь, и это предприятие римлянам пошло на пользу.

Цецина вернулся обратно на Рейн, где войско уже объявили пропавшим. Мост через Рейн, который уже было собрались разобрать, спас своим вмешательством Агриппа.⁴³⁰ Таким образом, эту экспедицию можно назвать в некотором роде удавшейся.

Следующий год войны, т. е. 16 г., начался с возведения крепостей, главное, был восстановлен Алисон, крепость на Липпе.⁴³¹ Дороги и позиции были обновлены, все подготовлено к нападению, и дело не ограничивалось лишь активными оборонительными мероприятиями. [MH. I₁₂₉] Вновь состоялась двойная экспедиция, с еще большим флотом; упоминаются 1000 кораблей. Войска снова направились к Везеру. В основе своей это два одинаковых предприятия. На Везере состоялись переговоры между Арминием и его проримски настроенным братом Флавом.⁴³² Везер был перейден, и на равнине Идиставизо состоялось большое сражение, принесшее римлянам победу.⁴³³ Но подобные большие сражения пехотинцев были для германцев все же не совсем обычным и опасным новшеством. После второго большого сражения⁴³⁴ Германик уже надеялся установить памятник победы; и надпись являла его стремление сделать Эльбу границей Империи.⁴³⁵ Возвращение по новым дорогам прошло уверенно. Хуже пришлось флоту, который попал в тропические штормы и сильно пострадал, еще не столкнувшись с неприятелем.⁴³⁶ Не принимая во внимание последнее, и этот поход можно было назвать успешным.⁴³⁷

На самом деле Германик прекрасно понимал, что цель еще не достигнута, что необходим новый поход, для того чтобы завоевание сделать свершившимся фактом. Тут он был отозван.⁴³⁸ Штаб корпуса был расформирован, обе Германии остались разъединенными. С этим наступления на Германию прекратились на все времена.

Насколько эти войны соответствуют политике? Они противоречили распоряжению Августа, и Тиберий был убежден в том, что Империя должна от них воздерживаться. То, что Германик придерживался иных взглядов, понятно, но он не видел, что поход его был безнадежен. Он хотел принудить правительство против его воли к завоеванию Германии, как это еще мог сделать Цезарь в случае с Галлией, это удалось при Республике, но для принципата было невозможным. У Рима не было достаточно войск.

[MH. I₁₃₂]⁴³⁹ Действия Германика были неверными. Принятие плана оккупации Германии было делом не полководца, а правительства, оно должно было решить, оставлять за собой право на уже совершенные завоевания или нет. Однако принятие этого решения осложнялось в связи с чином Германика. Положение высших офицерских чинов при принципате было тяжелым само по себе, и в случае с Германиком оно осложнялось еще и его близостью к трону. Он одновременно был и первым полководцем, и наследником престола.

Но также нельзя упускать из виду и промах Тиберия. Германику, который не имел ничего против Тиберия, он должен был открыто и недвусмысленно запретить войну. Вместо этого он, человек по натуре нерешительный, позволил развязать неприятную ему войну так же, как не противился и всем другим войнам. С другой стороны, он не мог просто отстранить Германика, потому что с предшествующими событиями это выглядело бы как конфликт. Удивительно, правда, что Тиберий сам не отправился к войску. Если перед мятежниками он, может быть, и не мог появиться, то теперь сумел бы без особых усилий занять главенствующее положение, и все лавры достались бы ему.

Таким образом, обе стороны повинны в подобном исходе дела. В конце 16 г. Германик был отозван, возможно, по причине больших потерь у флота во время его возвращения, что все-таки было большим промахом. До известной границы по Рейну все войско было приведено в движение и отправлено обратно на оборонительные позиции. Германика, конечно, чествовали,⁴⁴⁰ а в качестве причины указывалось запутанное положение на Востоке. Германик стал консулом следующего года, получил [MH. I₁₃₃] триумф⁴⁴¹ и, казалось, никакой досады от того не испытывал.

Для описания событий на Рейне теперь нам уже недостаточно источников, которыми мы располагаем. Римляне больше не хотели активно атаковать, а заниматься улаживанием своих внутренних конфликтов Тиберий предоставил самим германцам.⁴⁴² И события, казалось, давали ему на то право. К тому времени уже можно впервые говорить о немецком единении и немецких разногласиях. Раньше мы едва могли различать кельтов и германцев, но здесь мы впервые сталкиваемся уже в каком-то роде с национальной гордостью. Сражения с римлянами укрепили германцев с двух сторон. С одной стороны, это государство Маробода, о котором выше уже велась речь и которое между тем все больше и больше сплачивалось. Нам известно о выступлении отряда германских ветеранов в Ретию в связи с нападением Германика.⁴⁴³ Вместе с тем и саксонские племена объединились еще больше в борьбе против Германика, в особенности повлияло на то отступление Германика.

Теперь обе стороны обратили оружие друг против друга, и та, и другая понесли потери.⁴⁴⁴ Из-за противоречий между аристократическим государством севера и царским правлением юга разгорелась жестокая борьба. Сначала саксы наслаждались, по общему мнению, своим первенством освободителей Германии. Семноны и лангобарды в Центральной Германии отреклись от Маробода и перешли на сторону саксов.

[MH. I₁₃₄] Это привело к гражданской войне, которая завершилась распадом обеих партий. Решающее сражение оказалось безрезультатным, но в целом победа осталась за Марободом; он заключил соглашение с Римом. Его государство распалось. По-видимому, саксы к победе не стремились, но Маробод стал непопулярен. Один из готов напал на него с незначительным отрядом, Маробод бежал и был отослан Тиберием в Равенну, где и прожил в ссылке еще 18 лет. Победитель Маробода,⁴⁴⁵ гот Катвальд, вскоре последовал его примеру, а из их маленьких отрядов выросло государство свевов в Моравии. Оно находилось под защитой Рима.

У саксов вслед за полной победой последовали внутренние беспорядки в борьбе за главенство. Арминий, вероятно, стремился к трону. Сначала он наткнулся на сильное сопротивление со стороны своей семьи, а затем был просто убит. Этим было разрушено начинавшееся немецкое объединение. Когда оно происходило? — По Тациту, ⁴⁴⁶ — оно приходится на 19 г. и должно на нем фиксироваться, но не 2 годами позже. Арминий умер на 37-м году жизни, на 12-м году правления (potentia). Начало его властвования пытаются датировать от сражения Вара, но безо всякого на то права, ибо это предполагает уже наличие власти. Вполне можно воспринимать Арминия как освободителя Германии,⁴⁴⁷ canitur adhuc barbaras apud gentes.⁴⁴⁸Памятник в Тевтобургском лесу это сатира на наши исторические знания о нем. До начала войны маркоманов с римлянами немцы уже не выступают в римской истории как самостоятельная сила. Народности распадаются, они больше не представляют угрозу для Римской империи, для которой ключевым плацдармом военных действий начинает становиться Дунай. Германия была освобождена скорее inopia stipendii и tironum,⁴⁴⁹ нежели херусками.

[MH. I₁₃₅] Обстановка на Востоке имеет несколько иное значение, нежели в Германии. Она тесно переплетена с фамильной историей императорского дома. Тут все вращается вокруг Армении. Августа более заботило не само дело, а его видимость. Тиберий действовал более энергично, и это было правильно. Парфянский правитель долгое время сражался в Армении, где царила устойчивая анархия. Вмешательство во внутренние отношения этого государства входило в обязанности Рима, который однажды признал Армению своей клиентелой. Август же этим непростительно пренебрегал. Тиберий начал с объединения. Охрана границ находилась в руках слабых государств-клиентел, Коммагены и Каппадокии. Были приняты решительные меры по превращению их в провинции; к ним, правда, относились не самостоятельные гарнизоны, а только вспомогательные.

Германику⁴⁵⁰ поручили навести порядок в этих новых провинциях. Туда он отправился в 18 г. Для проведения в жизнь своих замыслов римлянам пришлись на руку парфянские разногласия. В Парфии велась борьба за трон между Артабаном и его противником — претендентом Вононом.⁴⁵¹ Последний бежал на бывшую римской территорией Киликию, и через него Рим мог оказывать давление на парфянское правительство.

В целом правительство Тиберия было чрезвычайно миролюбивым. Республика была государством войны, а Империя — государством мира и оставалась таковым в течение двух веков вплоть до падения Империи. Можно поспорить о том, было ли это благом для Империи, но так или иначе основное зло того времени, стагнация, усилилось из-за политической ориентации Тиберия. [MH. I₁₃₆] То, что нам стало известно о незначительной войне в Африке,⁴⁵² связано с тем, что война велась сенатским полководцем и была упомянута в протоколах сената, которыми пользовались в своих трудах историки; но важной эта война никак не была.

Единственным государством, с которым был вынужден считаться Рим, было Парфянское царство, и существовавшие там отношения были важны для Рима.⁴⁵³ В 18 г. Германик стал консулом с верховной проконсульской властью, все войска и наместники Востока оказались под его началом и должны были подчиняться непосредственно ему. Прежде всего он должен был разобраться с запутанной ситуацией на Востоке: политика Августа была для Рима более невозможна. К северу от Сирии находились Коммагена и Каппадокия, которыми управляли наместники, наследовавшие по династическому принципу, эти земли находились в зависимости от Рима.

Сейчас там царила полная анархия. Гай Цезарь⁴⁵⁴ назначил регентом Ариобарзана, затем его сына Артавазда. Последний был умервщлен, и место оказалось свободным. Август назначил на него Тиграна, представителя династии, который продержался в должности недолго, и вскоре был смещен, его правление вряд ли вообще можно назвать таковым. Потом царский титул некоторое время носила дочь царя Эрато. Место наместника [MH. I₁₃₇] оспаривалось двумя сторонами. Парфяне выпросили у Августа в качестве правителя Вонона, младшего сына царя Фраата. Однако Вонон встал на сторону римлян, чем вызвал крайнее неодобрение парфян. Вскоре он был смещен, и его место занял Артабан (III), его дальний родственник из династии Арсакидов. Вонон объявил Риму о возобновлении своих притязаний на трон. Рим не выполнил его просьбу, затем он был выслан в Сирию.

Парфянский царь Артабан назначил царем Армении своего сына Орода. Тамошняя римская партия требовала в наместники Вонона, так что его как претендента поддерживали две стороны. С таким положением вещей Рим смириться не мог. Германик умело и быстро уладил дело. В первую очередь он пошел на переговоры с Парфией. Он признал Артабана, поскольку тот отказался от Армении. Царем этого государства Германик не назначил ни прежнего его царя Тиграна, ни Вонона, он избрал Артаксия, принадлежавшего к понтийскому дому Полемонов, как того хотели сами армяне.⁴⁵⁵

В Коммагену и Каппадокию вместо их царей были назначены римские наместники.⁴⁵⁶ Все это произошло без применения оружия. Германик хотел заставить сирийские войска вернуться назад в Коммагену. Этого не последовало, поскольку сирийский наместник был строптив. Впрочем, и так было неплохо, и обстановка долгое время оставалась стабильной. [MH. I₁₃₈] Римские оккупационные силы в Коммагене и Каппадокии с тех пор оказывали сильное сопротивление парфянскому влиянию на пограничную Армению, и это был неизменный фактор той стабильности.

С другой стороны, на ситуацию повлияли обстоятельства личного характера. То, как Тиберий относился к Германику, иначе как деликатностью не назовешь. Излишним было, пожалуй, то, что отзыв Германика из Германии был ему скомпенсирован особым заданием в Парфии. Одновременно с этим Тиберий предпринял еще известные меры предосторожности, оказавшиеся роковой ошибкой, на Востоке важную должность занимал командующий сирийскими войсками. И на место Кретика Силана Тиберий назначил Гнея Кальпурния Пизона, солдата с решительным характером.⁴⁵⁷ Его личные отношения с Германиком были натянутыми, жены их сильно враждовали, между тем Тиберию он был особенно предан. Возможно, тот снабдил его особыми распоряжениями на случай войны с Парфией, потому что, когда Германику потребовались войска, он отказался их предоставить. Сделал ли он это исключительно из упрямства, сказать нельзя, да не в этом и дело. Пизон наверняка полагал, что должен противостоять Германику.

Германик тоже действовал без должной осмотрительности. Правда, не может быть ничего более глупого, чем подозревать его в заговоре против отца. Но [MH. I₁₃₉] именно в надежде на подобный расклад он предпринимал рискованные шаги. В 19 г. он, как человек любознательный, побывал в удивительной стране, Египте.⁴⁵⁸ В этом не было ничего противоестественного, но, к сожалению, эта поездка была в некоторой степени государственной изменой. Ни один сенатор не имел право въезжать в Египет без разрешения императора. То, что принц крови этим пренебрег, по крайней мере, достойно порицания. Именно ему надлежало относиться к формальностям с должным уважением. Дополнением к этому самоуправству является выпущенная им собственная монета.⁴⁵⁹ Она существует в единственном экземпляре и отчеканена на Востоке. На лицевой стороне монеты он изображен возлагающим корону на голову Артаксия. На реверсе изображено лицо Германика. Тем самым Тиберий оказался полностью обделен вниманием. Возможно, что позднее правительство изъяло эту монету, но так или иначе Германик сильно рисковал. Германика вполне можно было обвинить в перевороте (res novae).⁴⁶⁰ Это послужило причиной ссоры между Германиком и Пизоном. Их совещание закончилось очень крупным конфликтом. Затем последовала египетская поездка, и когда Германик вернулся, он обнаружил, что Пизон внес изменения во все его распоряжения. Конечно, Германик тоже не раз вмешивался в дела Сирии.

В Антиохии, столице Сирии, осенью 19 г. Германик занемог, это случилось тогда, когда он собирался покинуть страну.⁴⁶¹ Его супруга и его окружение считали это отравлением, предпринятым Пизоном. Истину установить невозможно. В любом случае Германик считал, что его отравили, и причины для подозрений были. После, как кажется, достаточно тщательного осмотра,⁴⁶² Пизона уличить было не в чем. Однако при ближайшем рассмотрении налицо причины подозревать Пизона и его жену Планцину, в частности, отношения между профессиональной отравительницей Марциной и Планциной. [MH. I₁₄₀] В дальнейшем первая внезапно скончалась в Брундизии. На острове Кос Пизон принес жертву богам в благодарность за смерть Германика. В покоях Германика были найдены таблички с проклятиями, имевшие, как говорят, отношение к Планцине. Германик умер, конечно, не от этих табличек. Усопший, вероятно, принял еще кое-что, куда более действенное по своей природе.

Однако в связи с этим нельзя утверждать, что факт преступления доказан. Многое свидетельствует против этого, а именно характер Пизона, поседевшего, в почестях, заслуженного офицера, имевшего за своими плечами 46 лет службы. Если вообще предполагать факт наличия преступления, то в первую очередь следует допустить возможность женской мести. Германик считал, что его смерть не заставит себя долго ждать. Наследником его власти в первую очередь был Пизон, и он бы руководил уголовным расследованием. Возможно, именно поэтому Германик, уже даже находясь при смерти, стремился выдворить Пизона из провинции. Тацит,⁴⁶³ как обычно, не говорит ничего определенного. Из поведения Пизона в целом следует, что он был выслан более высоким приказом. Естественно, Германик не мог отстранить его от должности, назначенной императором, но выслать его он, вероятно, имел право: пример тому мы имеем в период Республики, когда претор выдворил квестора. Очевидно то, что в связи с этим очень осложнились бы отношения Германика с Тиберием.

Произошедшее улучшение самочувствия Германика не было долгим, 10 октября⁴⁶⁴ 19 г. он скончался. Пизон, уже достигший острова Кос, был на пути в Рим, когда его настигло это известие, после чего он принял решение вернуться. Для этого имелось вполне определенное государственное основание. Он не утратил своих полномочий, а приказ по римским законам [MH. I₁₄₁] связывал его только личностью манданта, со смертью которого он утрачивал силу. Возвращение Пизона на Восток противоречило правилам приличий, но государственной измены (laesa maiestas) не было. Без войска он прибыл в Киликию. Его солдаты еще стояли в провинции. Он выставил киликийский ландштурм. Агриппина и друзья Германика были в отчаянном положении. Было решено дать Пизону отпор, высшие офицерские чины были за Германика. Таким образом, произошло открытое столкновение сторон. Эта необычная схватка произошла у Целендерия в Киликии.⁴⁶⁵ Пизон был окружен, был вынужден капитулировать и таки отбыл в Рим. Это был прецедент, который не мог остаться без юридических последствий. Германик попросил отомстить за него, и Агриппа выдвинул против Пизона обвинение в отравлении и государственной измене. Здесь речь идет только о юридической стороне вопроса. Этот процесс в любом случае явился тяжелым потрясением. Император выступал в роли сообвиняемого, потому что конфликт, произошедший между Германиком и Пизоном, был делом его рук. Конечно, общественное мнение не могло удовлетвориться малым. Народ воспринимал Пизона и Тиберия как убийц Германика. Ни на одного человека не было обращено столько любви после его смерти, как на Германика. Скорбь по нем была всеобщей и очень глубокой. Неприязнь к Тиберию вылилась в любовь к Германику. Его веселый нрав, слава, литературные успехи возвысили его до ранга всеобщего любимца. [MH. I₁₄₂] Обвинение, предъявленное Тиберию, было одновременно и гнусностью, и абсурдом. Но важно не то, что есть на самом деле, а то, чем оно кажется. Понятно беспокойство Тиберия по поводу того, чтобы была предъявлена книга поручений (liber mandaforum)⁴⁶⁶ Пизона.

Обвинение могло быть рассмотрено тремя инстанциями: ординарным судом или одним из двух чрезвычайных судов — сената или принцепса. Обвинители требовали разбирательства в императорском суде. Тиберий отклонил это требование, возможно, безо всяких на то оснований, ибо процесс носил в значительной степени политический характер, и к нему следовало применить правосудие правительства. Однако можно понять и Тиберия, в известном смысле он сам был замешан в процессе (in lite).⁴⁶⁷TaK что разбирательство велось в суде сената, и в принципе оно было беспристрастным.⁴⁶⁸ Вина убийц не была доказана, но события в Киликии были по сути своей все-таки государственной изменой, что справедливо, коль уж Пизон считал себя должностным лицом. Нельзя было подавать такой пример провинциалам. Несомненно, на решение суда оказала свое влияние скорбь по Германику.

Ходатайство императора, к которому взывал Пизон, было резко отклонено. Ожидалось, что Пизон предоставит полученные им инструкции. Этого не случилось.⁴⁶⁹ Он совершил самоубийство. Народ, конечно, счел, что Тиберий зо избежание обвинений убил его, что опять же, конечно, несправедливо, как доказывают обстоятельства смерти. Так катастрофа закончилась смертью ее участника. [MH. I₁₄₃] Но третьим совиновником был император, и на нем сосредоточилась ненависть народа. Его сделали ответственным за смерть Германика. Тиберий воспринимал смерть Германика не как несчастье, а так, словно тот умер вовремя. В этом можно довериться Тациту.⁴⁷⁰ Мы сомневаемся, что Германик смог бы стать дипломатичным наследником, в особенности, если бы ему пришлось оставаться таковым в течение десятилетий.

Следует еще коротко рассмотреть события на Востоке.⁴⁷¹ Пока был жив Артаксий, был и порядок. Однако после того, как в 34 или 33 г. он скончался, возникли новые осложнения. Парфяне стремились завоевать Армению, Артабан провозгласил ее царем своего сына Арсака. Несмотря на преклонный возраст, Тиберий сумел очень ловко вмешаться в конфликт. Он прибегнул к помощи другого претендента на престол. В Риме находился Фраат; Тиберий послал его в Сирию, и поскольку тот вскоре скончался, властителем тут же был провозглашен другой царевич, Тиридат. Так дипломатично был потеснен Артабан. В качестве наместника сюда был послан Луций Вителлий с тем же подразделением, которым командовал Германик, но уже без „Пизона”, так Вителлий был одновременно назначен и наместником Сирии. Против Армении натравили иберов Кавказа. Кавказ не был собственно клиентелой Рима, иберы жили много свободнее. Иберы совершили нападение; Митридат, один из их царевичей, должен был стать царем. Тиберий достиг своей цели, Артабан покорился римлянам и просил прощения перед статуей императора. [MH. I₁₄₄] Эта победа была триумфом римской государственной политики. Конфликт был разрешен без вмешательства армии, только при помощи дипломатии. Здесь проявилась сила духа Тиберия, так импонирующая нам.

Правление Тиберия относится к самым лучшим временам Римской империи. Это признает даже Тацит.⁴⁷² Во внутренней политике проводилась работа над совершенствованием конституции. Через упразднение народного собрания и перенесения его функций на сенат⁴⁷³ выборы опять стали настоящими выборами. И на этом держалось положение сената в государственной системе, который таким образом фактически сам себя кооптировал, поскольку только после этой реформы служащие стали членами сената. Естественно, знать при этом не обделяла себя вниманием. Аристократия в том виде, в каком она существовала при Августе, только тогда смогла себя проявить по-настоящему.

Правда, практического участия в управлении сенат больше не принимал.⁴⁷⁴ Несмотря на это, интерес народа к дебатам в сенате сохранился.

Следствием прихода к власти плохого императора всегда был плохой сенат. Очень вескую причину презрения народа к Тиберию следует искать в раболепии сенаторов,⁴⁷⁵ которое внесло свою немалую лепту в жестокие годы последнего периода правления Тиберия. Лучшие головы из-за характера выборов не попадали в сенат, и безобразный регламент с его недостатками в комиссиях и тому подобным существенно повлиял на недееспособность сената. Сенаторское правление было, кажется, уже мертворожденным плодом.

В остальном правление Тиберия достойно похвалы. Это подверждает урегулирование им института наследования. Он предпочел своему родному сыну Друзу своего племянника и приемного сына Германика и только в 20 г. н. э., когда Германик был уже мертв, позволил Друзу отпраздновать триумф над германцами.⁴⁷⁶ Тогда Друз был открыто объявлен преемником. Несмотря на то что отец не очень ладил с сыном, в 22 г. н. э. он все-таки добился для него [MH. I₁₄₅] трибунской должности, кажется, на пожизненный срок.⁴⁷⁷ Тем самым по полномочиям Друз занимал второе место после императора.

Власть Тиберия была рассчитана на управление государством через строгий чиновничий контроль и четкий полицейский надзор. Персональное вмешательство принцепса в осуществление правосудия с этой точки зрения стало достоинством. Благодаря его контролю (наблюдению) за судами в сенате и на форуме, его участию в дебатах и из-за вызова подсудимых на собственный форум, он поддержал претора на его посту и предотвратил не одну несправедливость. Тем самым у сенаторов была поддержка императора. Были приняты энергичные меры в отношении проституции и супружеской измены, полиция по делам религии навела строгий порядок, предсказательство и служение Изиде строго карались.⁴⁷⁸

В первую очередь обнаруживает себя осмотрительность императора в выборах чиновников. Прежде всего обращалось внимание на хорошее происхождение. Однако знатным чиновникам не позволялись произвол и грабеж, за ними велось тщательное наблюдение.⁴⁷⁹ Никогда жалобы провинциалов не учитывались так тщательно, как в эпоху правления Тиберия,⁴⁸⁰никогда не были они так редки. Провинции, которым приходилось туго, как например Ахайя, были на некоторое время перенесены из области сенатского управления в императорскую.⁴⁸¹ Само собой разумеется, чиновники, выбранные на один год, даже при всем желании не могли нормально управлять. В сравнении с ними своих собственных чиновников Тиберий менял так редко, как только это было возможно, и даже крупных наместников оставлял на их постах на долгие годы.⁴⁸²

[MH. I₁₄₆]B военном отношении Тиберий заботился об охране дорог и о борьбе с грабителями на больших дорогах в Италии, где после гражданской войны грабежи расцвели пышным цветом. Тиберий установил здесь порядок на одно столетие. Он, или даже скорее Сеян, стянул войска из окрестностей в Рим и построил для них преторианский военный лагерь (castra praetoria).⁴⁸³Для одного города с населением 1 миллион, довольно-таки сомнительного характера, один гарнизон из 30 000 человек не был чрезмерным. К сожалению, вместе с тем усилилась власть гвардии над самим императором.

Городская чернь была сильно урезана в средствах. Ни в какое другое правление не было такого малого количества пожертвований для столичного плебса, что, естественно, не способствовало росту популярности Тиберия. Однако для черни эти деньги были мелочью, так что эти меры были одними из лучших в правление Тиберия. От, возможно, еще более губительных для солдат пожертвований он тоже отказался. Напротив, он очень пекся о том, чтобы солдат регулярно получал причитавшееся ему, что было возможным благодаря хорошо отлаженной системе финансов. Он выдержал «биржевой кризис». Благодаря беспроцентным ссудам он поднял общественную экономику, что при небрежном правлении императора случается очень редко. Разрушенные землетрясением города Малой .Азии он поддержал крупными денежными вложениями.⁴⁸⁴ Он так же заботился о том, чтобы банкиры вкладывали часть своих средств в земельную недвижимость и несколько ограничили ростовщичество, к которому привыкли эти господа.⁴⁸⁵[MH. I₁₄₈]⁴⁸⁶ Все эти меры, а главным образом урегулирование системы управления финансами, являются идеалами римского принципата, которые Тиберию удалось реализовать. Неудивительно, что последующие правители видели в нем недостижимый образец для подражания.

Правда, за этим блистательным периодом правления последовал мрачный период. В этот период в Империи хозяйничали члены семьи и доверенные лица. Детально мы остановимся на процессуальной сущности судебного разбирательства, а именно — на процессе по оскорблению величия.⁴⁸⁷ Как появились crimina maiestatis? Виной тому, скорее, существовавшие институты, нежели личности. Уголовный процесс был наследием Республики и проходил по форме гражданского процесса. На каждый процесс следовало приглашать обвинителя из граждан. Это было большим упущением. Должность обвинителя была нелицеприятна и опасна, это было нечто вроде акта личного оскорбления всей семьи обвиняемого. С другой стороны, государство должно было обеспечить обвинителя, поэтому в этом деле использовался принцип личной выгоды, награда обвинителю (praemia accusatorial в соответствии с которой обвинителю предназначалась часть суммы от взыскания с обвиняемого или от состояния приговоренного.⁴⁸⁸ Этот институт восходил к давним временам, но не был упразднен императором и не мог быть упразднен, несмотря на то что недуг был налицо.

Императоры даже развили эту систему. С одной стороны, с ней можно было смириться в случаях финансовых штрафов и преступлений (как вымогательство и растрата казенных денег),⁴⁸⁹ но чем невыносимее становилась система, тем чаще она использовалась в политических процессах. Практика политических процессов стала совсем иной. Во времена Республики состав преступления в оскорблении чести римского народа (laesa maiestas populi Romani)⁴⁹⁰ был очень неопределенным, на нем [MH. I₁₄₉] строится вся система государственного права (sic). Во времена Республики с этим обвинением обращались осторожно, его выдвигали в случае измены родине и в проявлении малодушия. Даже populus Romanus не мог быть оскорблен персонально. Кроме всего дело всегда слушалось в суде присяжных заседателей, что уже указывает на значительные ограничения; также фактически было отменена смертная казнь.⁴⁹¹

Теперь все стало иначе. Состав преступления был расширен, уже со времен Августа в него были включены правонарушения (iniuriae). Кассий Север, который из-за пасквилей сделался неугоден публике, был обвинен и осужден не из-за правонарушений, а из-за laesa maiestas,^* за что был отправлен в изгнание.⁴⁹² Это был первый верный шаг вниз по наклонной плоскости. Кроме того, были введены конфискации и смертная казнь, что было не так уж несправедливо, поскольку laesa maiestas было очень тяжким преступлением. Был введен в действие сенаторский суд, т. е. это был суд должностных, а не частных лиц.

Теперь можно представить ход процесса. В процессе разбирательства могли вынести смертный приговор в любом, безразлично каком, случае, и обвинитель мог рассчитывать на богатую добычу. Так возник институт профессиональных деляторов.⁴⁹³ Обвинялись всегда люди богатые, и если доносчики не хотели выступать в роли обвинителей, они занимались шантажом. При Тиберии этот институт очень быстро набрал обороты, вот тогда взошло семя зла.

[MH. I₁₅₀] Процесс Марка Друза Либона⁴⁹⁴ не относится к вышеописанной категории. Речь идет о человеке, вина которого не подвергается сомнению. Он был в родстве с домом императора и был обуреваем безумной идеей стать властителем. Тиберий презирал незрелого, ребяческого, тщеславного малого так глубоко, что почти на это не реагировал. Против воли императора, по-видимому, 2 года спустя после вступления на престол по доносу было возбуждено дело. Сенаторы должны были вынести приговор,⁴⁹⁵ и Тиберий предоставил правосудию полную свободу действий. Было бы мудро воспрепятствовать процессу, о чем Тиберия и просили. Однако он этого не сделал, и Либон покончил с собой. Тиберий заявил, что хотел его помиловать. Самое ужасное в том, что этот приговор был записан в календарь, и это случилось без желания Тиберия. Позднее Тиберий часто выступал против злоупотребления maiestas, но следует добавить, что в общем он позволял правосудию идти своим чередом; говорят, он говорил exercendas esse leges.⁴⁹⁶ О жутком расцвете институтов этих судебных убийств еще стоит поговорить.

Определяющим для более позднего периода правления Тиберия было его отношение к Сеяну, своему доверенному. Здесь мы в первый раз имеем дело с косвенной властью, в то время как принципат, собственно, основывается на личности принцепса. Луций Элий Сеян был всадником из простой семьи. Его отец Сей Страбон уже при Августе был префектом преторианских когорт,⁴⁹⁷ но все же не имел политического влияния. Его сын был отправлен ему в помощь Тиберием. Сеян родился около 7 г. до н. э. Свой первый экзамен он держал на подавлении солдатских волнений в 14 г. н. э. на Дунае, где был доверенным лицом Друза. При этом [MH. I₁₅₁] он проявил талант.⁴⁹⁸ Доказав ум и свою верность, он занял первое место в совете Тиберия. Его отец стал правителем Египта, сам он был единственным префектом преторианцев. Ему не был придан никакой помощник (adlatus); не к добру Тиберий отошел от старого обычая. Во всех делах впредь Сеян был сотоварищем (socius laborum), как часто называл его в сенате император. В гвардии он осуществил все назначения офицеров и чиновников, что, собственно, не входило в круг его обязанностей. Должность, которую прежде занимали Меценат и Саллюстий,⁴⁹⁹ он объединил с должностью капитана гвардии. Еще в 21 г. Тиберий добился связи обоих домов через обручение сына Клавдия с одной из дочерей Сеяна.⁵⁰⁰ Это было воспринято как начало слишком больших надежд (nimia spes) Сеяна и обоснованно. Это все же был мезальянс, и благодаря этой милости Сеяну был дан повод стремиться еще выше. Сюда добавилось происшествие в гроте, что сделало доверие императора полным. Во время пребывания за городом Сеян своим телом защитил императора от горного обвала.⁵⁰¹ Сеяна нельзя упрекнуть в неверности. Он стремился к власти, даже к правопреемству, но не к тому, чтобы устранить Тиберия. Сеян был человеком необычайной ловкости, большого таланта и редкой верности.⁵⁰²

Правда, он взвалил на себя тяжелую вину: смерть Друза, сына императора. Сначала ее воспринимали как следствие необузданности Друза. Это было неверно. Друз был человеком грубого и вспыльчивого, но добродушного [MH. I₁₅₂] нрава. Тиберий подчинил его Германику, к которому тот, несмотря ни на что, относился очень хорошо. В нем не было фальши. Его отношения с Сеяном были открыто натянутыми, говорят, что Друз его ударил. То, что Сеян смотрел на него без удовольствия, вполне понятно; в следующий момент Друз мог-таки стать царем (sic). Однако выяснилось, что Сеян умертвил его при помощи его же жены.⁵⁰³

[MH. I₁₅₃] Семь лет Тиберий не имел понятия, кто повинен в смерти его сына. Потом⁵⁰⁴ преступление открылось. Кажется, что здесь мы стоим на более твердой почве, чем обыкновенно. Дала показания соучастница, признались рабы Друза. Ливилла,⁵⁰⁵ супруга Друза, была сурово за это наказана, дело, таким образом, кажется ясным. Деяние было совершено затем, чтобы сделать возможным брак Ливиллы с Сеяном. Сеян, видимо, обладал истинно демонической властью, особенно над женщинами. Что мог он предложить Ливилле, кроме собственной персоны и перспективы занять снова то же самое положение на его стороне, которое она и без того уже занимала? Пока что Тиберий считал, что Друз умер из-за распутства. Сеян обратился к императору с просьбой о руке Ливиллы, очевидно, чтобы — как однажды сам Тиберий — занять позицию наследника. Тиберий отклонил прошение, но отношения с Сеяном не порвал.⁵⁰⁶

Ближе всех к трону были теперь сыновья Германика. Они еще не вышли из детского возраста. Старший, Нерон, родившийся в 7 г. н. э., был 16 лет от роду, Друз был всего на год младше. В 23 г. Тиберий представил их сенату.⁵⁰⁷ Разумеется, он не дал им еще официального назначения, для этого они были слишком юны. Сеян, таким образом, абсолютно не приблизился к трону. При дворе женщины играли главную роль: Ливия, старая императрица, теперь Юлия Августа,⁵⁰⁸ Ливилла, невестка Тиберия, и Агриппина, жена Германика. В отношениях между матерью и сыном губительная роковая натянутость возникла не только из-за вины сына. Отношение Ливии к супругу и к сыну было абсолютно разным. Она [MH. I₁₅₄] предъявляла к Тиберию такие претензии, каких к Августу никогда не имела. Из того, что она носила титул Augusta, еще не следует, что она могла принимать действительное участие в государственных делах. Для римских обычаев это невозможно, но титул все-таки предоставлял императорское подтверждение ее почестей. У Ливии был свой собственный двор, при котором к Тиберию мелочно придирались.

Тиберий никогда не нарушал внешней почтительности по отношению к матери. Скорее Ливия вела себя неподобающим образом. Она часто бросала ему тяжелые упреки, так, словно она помогла ему взойти на трон. На то у нее было право, но она не имела права упрекать его в этом. Она дала прочитать ему интимные письма Августа, в которых Тиберий из-за своей неловкости строго осуждался.⁵⁰⁹ Тем самым она превращала его в невыносимого в обществе человека, что в немалой степени повлияло на его добровольную ссылку на Капри.

То, что Агриппина усматривала в смерти Германика преступление, вполне понятно. Своим поведением она выводила Тиберия из себя; из-за обоих сыновей она претендовала на своего рода домашнюю власть, считала себя опекуном будущего правителя и пыталась оказывать влияние на правительственные дела, что Тиберий решительно отвергал. Хуже всего была мрачная тень, которую она сама бросила на Тиберия: словно бы он хотел ее отравить. За обеденным столом она отослала назад фрукты, присланные ей Тиберием.⁵¹⁰ Тем самым она вышла за допустимые рамки приличий, к которым ее обязывал траур по супругу, и создала абсолютно невыносимую ситуацию. Тиберий не мог больше с этим мириться. Он покинул [MH. I₁₅₅] свой дом, превратившийся в ад.

Так же и в народе Тиберий был абсолютно непопулярен.⁵¹¹ Сенат подчинялся со скрытой ненавистью. На устах у всех были порочившие его памфлеты, автора которых не удавалось поймать.⁵¹² Тиберию опостылили бесконечные переговоры с нерасторопным сенатом. Возможно, у него все-таки не было плана никогда больше не возвращаться в Рим, пока же в 26 г. н. э. он отбыл в Кампанию.⁵¹³

Следующим следствием было то, что управление выскользнуло из его рук и перешло от Пизона, префекта города, к Сеяну, префекту преторианцев. Это нельзя сравнивать с нашими сегодняшними отношениями. В Риме решительные меры должен был принять лично император. Он был самым главным военачальником и не мог позволить, чтобы его представляли делегированные офицеры. Не существует никакого официального названия должностей, которые теперь заняли оба мужа. Конечно, в их интересах было, чтобы Тиберий оставался в отдалении.

Сначала Сеян стремился к свержению Агриппины и ее детей. В 27 г. к Агриппине и ее сыновьям были приставлены соглядатаи. Ходили самые невероятные слухи, которые побудили Тиберия допустить, что якобы Агриппина собиралась к германскому войску на Рейн.⁵¹⁴ Ливия, пока была жива, препятствовала открытому конфликту. В 29 г. она умерла 86 лет от роду.⁵¹⁵Тут же на дом Германика обрушилось несчастье. Император направил в сенат открытую жалобу о высокомерии Агриппины и легкомыслии Нерона.

Это, конечно, были не [MH. I₁₅₆] крупные преступления. Сенат и народ не знали, в чем они состояли. Именно последняя выступила в высшей степени энергично, перед курией собралась толпа. Сенат ничего не постановил. Тиберий стал действовать более энергично, а когда сенату стало известно собственное мнение императора, он вынес решение об изгнании Агриппины и Нерона.

Вскоре и Друза постигла та же участь, он был заключен во дворце.⁵¹⁶ Так Сеян значительно приблизился к своей цели. Тиберий теперь должен был решить вопрос наследования трона, возможно, он думал о Сеяне. В 31 г. Тиберий принял с Сеяном консулат.⁵¹⁷ По римским понятиям это было чудовищно, поскольку Сеян даже не был сенатором, а всего лишь всадником. Такое нарушение было абсолютно против традиции Августа. Одновременно он сохранил командование гвардией. Сеян был введен в семью императора; он обручился, правда, не с самой Ливиллой, но с ее дочерью,⁵¹⁸ возможно, своей собственной. Кроме того, он получил проконсульскую власть. Не доставало только трибунской власти, чтобы поставить его наравне с Тиберием.

И вдруг произошла ужасная катастрофа. Почему? Говорили о тайном заговоре Сеяна.⁵¹⁹ Но почему он? Что могло его, который теперь находился на вершине своей власти, подвигнуть на это? Пожалуй, он привлек к себе большое количество людей, которые больше смотрели на него, чем [MH. I₁₅₇] на императора. Но это было естественно, в этом состояла его должность. Он был восходящим солнцем.

Широко распространенное мнение о тайном заговоре лишено достоверного основания.⁵²⁰ Непонятно, чего он хотел достичь. Ему оставалось всего лишь дождаться трибунской власти, и как раз от императора. При расследовании не выявилось ничего, что доказывало бы существование такого заговора. Сохранился только фрагмент речи в каменной надписи, который был найден у одного из преследовавшихся из-за дружбы с Сеяном, там говориться о improbae comitiae (sic!) in Aventino.⁵²¹ Это могло быть демократическим движением, но остается загадкой. Иосиф Флавий⁵²² сообщает, что Сеян был повержен вследствие письма Антонии, которая предостерегала Тиберия от Сеяна. Но как на самом деле обстояли дела? Просто освободить Сеяна от должности как чиновника было нельзя. Он почти был соправителем и, сверх того, фактически вытеснил Тиберия из сферы его власти. Возможно, Тиберий пришел в ужас от своего собственного детища, от положения человека, которое он сам ему создал.

Отчетливо видно, что Сеян никогда не чувствовал себя полностью уверенно. Он ведь знал Тиберия более, чем кто-либо другой, по молчаливой натуре которого никогда нельзя было узнать, что будет дальше. Также вопреки всем почестям Сеяна увеличились признаки другого урегулирования вопроса наследования. Гай, третий сын Германика,⁵²³ прибыл ко двору, и его женили. Это указывало на появление соперника Сеяна. Письма императора к сенату становились все более темными, было непонятно, к чему он стремился. Подчас о Сеяне речи вообще не было, подчас он его чрезмерно расхваливал. Возможно, Сеян планировал перед лицом таких обстоятельств сопротивление, но он не доходил до этого, он оставался неизвестным до последнего времени. [MH. I₁₅₈] Тут с Капри прибыл посол от императора, Гней Серторий Макрон, высший офицерский чин гвардии.⁵²⁴

У него было одно сообщение для сената и одно для Сеяна. Последний думал, что он уже у цели своих желаний, он надеялся получить трибунскую власть и стать действительным соправителем. Обвинение против него носит исключительно характер тайного заговора. Это характерно для системы доверенных лиц, что и здесь сам Тиберий не появляется, как то было бы правильно. Макрон получил двойной приказ: перехватить командование гвардией и связаться с vigiles (ночная охрана). Vigiles использовались здесь против других войск. Лагерь преторианцев и курия были окружены. Макрон представился преторианцам новым префектом и тут же был признан ими. Это было бы невозможно, если бы Сеян действительно планировал тайный заговор. Этим участь Сеяна была решена. В курии была оглашена бесконечно длинная официальная бумага. Макрон связался с консулом Эмилием Регулом, тому был известен план императора, и он с удовольствием его исполнил. Курия и народ охотно согласились, потому что Сеяна везде ненавидели. Без сопротивления Сеян был арестован в курии.

Последовала ужасающая череда судебных процессов. Сеян был казнен в тюрьме, это естественно. Однако и его бывшая жена Апиката и несовершеннолетние дети должны были умереть.⁵²⁵ Апиката, правда, дала показания перед императором в деле отравления Сеяном его сына Друза и назвала соучастников. Это привело к еще большему гневу императора; теперь на милость не стоило и надеяться. Страшный кровавый суд [MH. I₁₅₉] прошелся по римской аристократии, а из-за повторных процессов так поредели ее ряды, что она погибла. Дружба с Сеяном без каких-либо дальнейших причин была достаточной для особо тяжелого обвинения. Бесчисленное количество людей было осуждено, и целую семью постигла та же участь. Преследования приняли противоречивый фискальный характер. Доносчики вмешались, чтобы урвать praemia accusatorum. Император был виновен в случившемся, полная неопределенность причины обвинения делала возможным все. Частично приговоры выносились в Риме, частично императором на Капри. Возможно, суд в Риме был более безжалостным.

Была мысль доставить Друза, сына Германика, из тюрьмы и таким образом, может быть, реабилитировать семью Германика. Тиберий даже отдал приказ о возможной очной ставке Друза и Сеяна. В этом не оказалось необходимости. В 33 г. Друз и Агриппина были убиты.⁵²⁶ В этом же году были приведены в исполнение массовые приговоры осужденных; император был по горло сыт процессами и хотел положить им конец. Так страшно он отплатил людям за их постоянную ненависть и недоверие к нему.

В остальном политика императора в последние годы его правления оставалась неизменной. На этот период приходятся окончание Парфянской войны и оказание неоценимой помощи сгоревшему в 36 г. Авентину в размере 100 миллионов сестерций.⁵²⁷ 16 марта 37 г. в своей постели умер Тиберий, возможно, что и своей смертью.⁵²⁸ Он был несчастным человеком, которого и за лучшие поступки судьба карала. Те, кому он доверял, разочаровали и предали его. [MH. I₁₆₀] Он вырос при дворе Августа, искренне любил того и преклонялся перед ним как перед политиком. Август не испытывал к Тиберию любви, лишь терпел его в интересах государства (rei publicae causa) и передал ему власть уже после ряда пренебрежительных отзывов в его адрес. Таким же было отношение Тиберия к Ливии, своей матери: этот конфликт отравил все последние годы его жизни. По-настоящему глубокие чувства он испытывал к своей первой жене Випсании Агриппине. Он не был чужд сентиментальности.⁵²⁹ В интересах государства он должен был расторгнуть этот счастливый брак, чтобы жениться на Юлии, которая совершенно ему не подходила. Это стало для него самым тяжким испытанием, домашним адом, от которого он бежал на Родос. Он не был счастлив и со своими сыновьями, собственным — Друзом — и приемным — Германиком. У него было мало друзей. Однако его отношения с Сеяном вначале были идеальными. Он думал найти в нем верного соратника. По вине обоих Сеяну был уготован страшный конец. В присутствии Сеяна были позволены грубые шутки в адрес императора, его дразнили лысым карликом. Что касается промахов во внешней политике, в том его вины не было. Свою юношескую мечту расширить границы Империи при помощи победоносных походов он не воплотил в жизнь. Если у кого и было чувство, что он хорошо правит, то этим человеком был Тиберий, но за это ему заплатили ожесточением и ненавистью. Не удивительно, что ненависть людей к нему была колоссальной. У него много общего с Фридрихом Великим.⁵³⁰

Что касается литературных источников, то сведения в них недостаточны. Интересы сместились, это было мрачное время. Певчие птицы молчат, когда небо покрыто грозовыми тучами. Есть стихотворение стареющего Овидия, все остальные труды незначительны. Веллей Патеркул был, правда, человеком острого ума, Валерий Максим был полностью безвольным человеком, но обоих отличает жалкое раболепие и отвратительнейшее подхалимство, что характерно для всей эпохи. Гнетущий страх, безраздельно властвовавший миром, предстает перед нами повсюду. Характерный тому пример — Сенека Старший [MH. I₁₆₁] и его риторический труд. Его антология известных речей адвокатов — одно из самых неутешительных произведений. Без настоящей привлекательности, без юридической основы, из ничего, из пустоты возникло риторическое украшение. "Песок без извести», — сказал император Гай (Калигула) о плачевном безразличии этого времени ко всему и вся.⁵³¹