3. ГАЙ КАЛИГУЛА (37—41)

Вполне понятную досаду вызывает третий император из рода Юлиев.⁵³²Тиберий и Август были значительными личностями, сильными характерами, которые всегда будут интересны историку. Этот же император — несовершеннолетний юноша, чистейшая посредственность. Он был наполовину помешанным, наполовину слабоумным. Ни об одном императоре нет такого количества анекдотов. И они не привносят ничего такого, что могло бы улучшить мнение о нем.

Тиберий и после свержения Сеяна находился в основном за пределами Рима. Однажды⁵³³ он все-таки отправился в Рим, но прежде чем достиг его, повернул назад и скончался в Мизене.⁵³⁴ Место Сеяна занял, что достаточно удивительно, Макрон, он точно так же был единоличным гвардейским префектом.⁵³⁵ Все дела проходили через его руки, но он всегда находился вблизи императора. В Риме не было ни одного абсолютного правителя. Было бы уже ко времени позаботиться о преемнике, как всегда делал Тиберий в свои лучшие годы. Сейчас он этого не сделал. Было указано, что он в своем завещании назначил обоих внуков, Гая (род. в 12 г.) и Тиберия (род. в 19 г.), наследниками в равных долях; однако это нельзя воспринимать как определение преемника. Завещание было сугубо личным делом и не имело ничего общего с политическим правопреемством.⁵³⁶ «De tradenda re publica dubitavit», — говорят поэтому историки.⁵³⁷ Как раз этого о нем сказать нельзя. [MH. I₁₆₂] Еще на смертном одре он снял с пальца перстень, чтобы передать его преемнику, долго размышлял и затем снова надел.⁵³⁸ Ему было все тяжелее принять решение. Наверное, он также предвидел, что правопреемство его старшего внука было бесспорным. Однако это самая большая ошибка из всех, в которых его упрекают. Он был знаком уже с юношей, которому было все-таки уже 23 лет. Если бы Тиберий выполнил свой долг, то он поставил бы рядом с собой, как Август в интересах государства (rei publicae causa), действительно делового человека. Тиберий этого не сделал, вопрос остался открытым. Если подходить к вопросу формально, то сейчас снова должен был бы произойти возврат к Республике, сенат должен был бы взять власть в свои руки: исключительная власть принципата закончила свое существование.

Между тем вопрос о государственном строе не поднимался, и личность будущего властителя не вызывала сомнений. Сенат не волновался. Семья Германика была очень популярна в народе, поэтому в мыслях все убеждали себя в том, что сын Германика принесет счастье. Все говорило в его пользу, а не его 18-летнего кузена. С этим совпадали и интересы руководящих офицеров. Макрон сблизился с Гаем и завоевал его симпатии. Гвардейский префект, таким образом, был готов поддерживать Гая вместе с народом. Так что вопрос о смене правителя был легко улажен. Гай мог бы сразу после смерти Тиберия, 16 марта в Кампании, приказать провозгласить себя императором.⁵³⁹ Он этого не сделал. 18 марта сенат объявил Гая императором. По этому поводу царило всеобщее ликование, [MH. I₁₆₃] но уже в этом кроется неприятный момент. Управлять и быть управляемым — это серьезные вещи: в этом случае все представлялось в радостном свете. Все были обрадованы новым правителем, поскольку освободились от тяжелого гнета старого. Это было настоящее и оправданное чувство. Сначала всем казалось, что император удовлетворит все требования. Народ с удовольствием бы оскорбил память умершего императора.

Гай этого не допустил, пусть даже обожествление, предложенное им, не было принято в сенате. Завещание Гай признал недействительным, что справедливо, поскольку чисто гражданское деление государственного имущества юридически было невозможным. Новый император целиком определил его себе и взамен по-дурацки усыновил кузена. Это был поступок безумного.

Прах матери и братьев был торжественно захоронен.⁵⁴⁰ Клавдия, следующего императора, и своих сестер Гай призвал ко двору. Старая Антония Младшая получила такие же почести, как и Ливия; состоялся большой семейный праздник. Сестры императора чествовались везде даже чрезмерно.⁵⁴¹ Их имена были включены в слова клятвы, приносимой императору. У Друзиллы это имело отвратительную, чувственную подоплеку. Говорят, что Гай в припадке безумия хотел назначить сестру своей преемницей. Она умерла в результате преждевременных родов и, что невероятно, даже была причислена к божествам.

Ни один император не признавал в такой полной мере прав сената, как Гай. Он откровенно объявил его сопровителем. С этих пор апелляции из сенаторских провинций шли только в сенат. Народ тоже не был обделен; была предпринята попытка восстановить устраненное Тиберием народное собрание.⁵⁴² Этого, правда, не удалось сделать даже в его собственное правление. Политические клубы [MH. I₁₆₄] в Риме вновь обрели свободы, налоги в Италии были снижены. Полупроцентный налог на распродажи (ducentesima auctionum) исчез.⁵⁴³ Управление финансами тоже стало в некоторой степени опять публичным. Август публиковал отчеты о финансовом положении державы, Тиберий этим не занимался, Гай опять возобновил эту практику, правда, эти отчеты никак не обсуждались.

Такого же принципа придерживались и во внешней политике. На Востоке Тиберий по возможности упразднил все государства-клиентелы Рима и ввел для них провинциальные своды законов. В Иудее, Коммагене, Понте и Киликии Гай снова ввел институт царей как наследных наместников,⁵⁴⁴взысканные Тиберием налоги тут же были возвращены.⁵⁴⁵ Так финансовое положение Империи пошатнулось. Даже богатая казна Тиберия не смогла выдержать такого разорения. Менее чем через девять месяцев Гай оказался в затруднительном положении: казна была истощена.

Это повлекло за собой перемену. Попытка облагодетельствовать народ обернулась его разорением. Новый благодетель предстал в своем истинном обличии. Медовый месяц закончился. Было бы недостойно по отношению к истории пытаться оправдать такое величайшее зло. Но его следует по меньшей мере объяснить.

Этот человек был воспитан в школе пороков и злодеяний. Его семья была принесена в жертву его дедом Тиберием. Долгие годы в лице Тиберия и Сеяна он видел угрозу себе, и только благодаря случайности, связанной с низложением Сеяна, ему удалось избежать смерти. Он был вынужден постоянно трястись от страха. Нужно было обладать железной силой воли, чтобы выдержать такое напряжение, а он таковой не обладал. У него был характер жалкого раба, у которого не дрогнул ни один мускул на лице, когда он услышал о казни своей семьи. [MH. I₁₆₅] Добавьте к этому страшную школу пороков Тиберия на Капри, где Гай вступил в связь с женой Макрона с его согласия. Это было его первым шагом к трону.⁵⁴⁶ Обвинения, предъявленные ему как правителю, скорее касаются Тиберия, чем этого презренного юноши. Его статная фигура рано захирела из-за всякого рода излишеств, он часто болел. Гай — первое физически неприятное явление в железном роде Юлиев и Клавдиев.

При всем этом примечательна его родовая спесь. Он стыдился своего деда Агриппы и сочинил басню, что якобы его мать родилась от кровосмешения, совершенного Августом и Юлией.⁵⁴⁷ В этом — вся его низменная натура, он стремился истребить воспоминания обо всем, что было великим, что было республиканским. У старого рода Торкватов он отнял ожерелье.⁵⁴⁸ Ливия, Виргилия и даже Гомера он хотел запретить;⁵⁴⁹ отчасти из-за литературной критики, отчасти из зависти, чтобы самому не остаться в тени. Его правление кишит безумными, фантастическими планами. Попытка построить мост от Путеол до Байев поглотила колоссальные суммы и вызвала почти что массовый голод в Риме из-за того, что в постройке были задействованы грузовые суда, перевозившие зерно.⁵⁵⁰ Этого достаточно для характеристики человека. С этим же связаны и традиционные волнения. Уже первая смена правителя повлекла за собой смерть претендента. Согласуясь с этим, Гай сразу же после вступления во власть приказал умертвить своего кузена и приемного сына Тиберия по абсолютно глупым мотивам.⁵⁵¹Так что Гай был единственным и последним из Юлиев. Подобным же образом он обошелся с Макроном и его женой, которые тут же были убиты.⁵⁵² Потом последовал первый настоящий заговор. В нем, что характерно, на первых ролях были обе его оставшиеся в живых сестры, с ними заодно были — Марк Эмилий Лепид, родственник императорского дома, и Гней Лентул Гетулик, бывший консул, один из значительнейших и благороднейших мужей Рима. [MH. I₁₆₆] Заговор был открыт, сестры сосланы, прочие казнены. Это было концом Эмилия Лепида.⁵⁵³

Большое число жертв объясняется ужасающим финансовым положением. Гай ввел новые, зачастую нелепые налоги, например пятипроцентный налог с гражданского процесса.⁵⁵⁴ Если он проходил слишком медленно, то проводились проскрипции. В срочном порядке были необходимы деньги и богатые люди обвинялись в maiestas.⁵⁵⁵ Однажды выявилось, что осужденный крайне беден, но было уже поздно, Гай сказал: «Он мог бы остаться в живых, он был несправедливо казнен».⁵⁵⁶ История последнего Юлия означает закат древнеримской аристократии. Италия вскоре была финансово истощена, поэтому Гай в 39 г. предпринял экспедицию в Галлию. Оттуда он планировал поход в Египет.

Если только при подобном властителе вообще можно говорить о внешней политике, его вмешательство остается случайным. Каппадокия снова была превращена в царство,⁵⁵⁷ чтобы вскоре снова быть упраздненной как таковое Веспасианом. Более важен обратный процесс. А Мавретанией⁵⁵⁸ правил Птолемей, сын Юбы II. Его государство охватывало всю землю от Константины до океана. Это самое значительное из всех государств-клиентел очень быстро романизировалось; особенного расцвета достигла Цезарея (совр. Шершель в Алжире). Птолемей стал жертвой амбиций Гая. В 40 г. Гай приказал его казнить, чтобы завладеть его богатством. Страна стала провинцией, однако ее административное обустройство удалось завершить только при Клавдии.

В граничащей с Империей на Востоке Африке в 37 г. н. э. было проведено значительное мероприятие. Военная власть была разделена Августом в очень неравных долях. [MH. I₁₆₇] Он оставил сенату собственно военное командование только в Африке, где стоял один легион. Уже Тиберию это не нравилось, на этот счет были споры. Гай разделил провинцию на два дистрикта, из которых Нумидия, военный округ, конфисковывался у сенаторского наместника и передавался императорскому легату.⁵⁵⁹ С тех пор у сената больше не было войск.

Экспедиция в Галлию (см. выше) была комедией. Гай ведь собственно вырос в военном лагере, на что указывает также малоупотребительное в древности прозвище «Калигула» (enfant de troupe — сын полка).⁵⁶⁰ Эта популярность, возможно, содействовала его успеху у солдат. Однако ни один император в своем титуле так не избегал милитаризма. Он был imperafor, но никогда себя так не называл. Предлогом для похода в Галлию была месть за восстание 30-летней давности против Тиберия. Гай хотел подольститься к рейнским легионам.⁵⁶¹ Кроме этого он хотел увеличить свою личную гвардию за счет пленных из Германии — они, говорят, были дешевле, чем покупные рабы, — и прежде всего стремился к разорению богачей в Галлии. Последнее удалось полностью. Наряду с тем император хотел завоевать Британию, что всегда было одним из видов прихоти римлян, которая сводилась к собиранию раковин.⁵⁶² Однако экспедиция входила в дальнейшую программу. Клавдий позднее успешно ее завершил. Но эти события относятся ко времени правления Гая; то, что они были его «деяниями», сказать, однако, никак нельзя.

В целом же по отношению к Гаю народ так же раболепствовал, как и по отношению к Тиберию, правда послушание наместников кажется странным. Конец правлению Гая положил дворцовый переворот.⁵⁶³ Несколько подчиненных гвардейских офицеров осуществили то, что не удалось родственникам Гая. [MH. I₁₆₈] Кассий Херея и Сабин, два гвардейских трибуна, составили заговор из-за того, что император лично оскорбил их скверной шуткой. Когда тот вернулся из императорского личного театра, они закололи его в одном из портиков, а чуть позже — его жену с двухлетней дочерью. Это печальная история. Гай умер 24 января 41 г., на 29-м году жизни. Он не правил даже 4 лет. Спрашивают, не были ли убийцы орудием в руках более высокопоставленных сенаторов? Ответ можно получить из того, что после убийства императора офицеры оказались в полной нерешительности, не зная что предпринять. Никакого заготовленного плана не было.