а) Народы и языки

Сначала мы рассмотрим национальности и соответственно им языки — латинский и греческий.¹ Язык — это существенное средство национализации. Распространение латинского языка означает романизацию. В одном ряду с романизмом стоял равноценный ему эллинизм. В определенном смысле говорили, что Римский мир (orbis Romanus) был двуязычным и в равной степени пользовался обоими языками. К этому нужно относиться не совсем всерьез (cum grano salis), при этом необходимо внести некоторые корректуры, если мы не хотим создать себе неверное представление. Равноправными оба языка не были.

Западная половина наскоро организованной Империи была частью римской, частью — в римском смысле — варварской. Не в том смысле, что здесь не было высокоразвитой культуры: пуническая цивилизация была высокоорганизованной, возможно, во многих отношениях стояла даже выше римской; но она воспринималась римлянами не как равноценная, лишь за малым исключением, — к ней относились с презрением.

На Востоке говорили преимущественно на греческом. Греческую культуру послушно признали как высокую и достойную того, чтобы к ней стремиться; однако использование обоих языков начиная с Цезаря было все-таки очень различным: латинский язык [MH. II₄] распространялся, греческий — нет. На Востоке находились крупные латинские колонии, главным образом в важных портовых городах; Коринф, Верит, Смирна и Синопа были латинизированы Цезарем. Август продолжил это начинание, хотя движущим мотивом к тому становилось в основном обеспечение ветеранов. Патры, Александрия в Троаде, Навплия и другие города стали так называемым латинским языковым островом в греческой области. Официальным языком был исключительно латинский. В частном порядке каждый мог изъясняться на том языке, который был ему удобен, в служебном порядке нужно было говорить на латыни. Так эти колонии служили делу латинизации.

Но еще и в более поздние времена предпринимались шаги на этом поприще, пусть они и не были такими же активными. В пограничной с Востоком области это в основном были Осроена² в Арабии, Тира и Гемеза, которые в начале третьего столетия стали римскими, латиноязычными, колониями. Умное использование этих важных отношений было очень желательным и еще назревало. Вместе с тем присутствует в высшей степени примечательное смешение латинского и греческого языков, например в Эфесе. В Антиохии многоязычные монеты существовали задолго до колонизации. Имя императора было латинским, имя наместника и все остальное — греческим. В Цезарее Каппадокийской в обороте были такие монеты. [MH. II₅] В Египте ничего подобного не было. Равно как в Египте, лишь в известной мере состоявшем в личной унии с Римской империей, так и в Александрии латынь полностью исключалась из употребления. Здесь право на существование имел только греческий язык. Египет был собственной резиденцией, мощным оплотом чистого эллинизма. В этом же направлении распространения латыни действует целый ряд других моментов, которые будут здесь рассмотрены.

Римские гражданские права часто предоставлялись отдельным грекам, особенно уважаемым муниципалам. Это было прежде всего персональной уступкой, однако, вовсе не необоснованной. Это больше, чем просто анекдот о своенравном императоре, рассказанный когда-то о Клавдии,³ как он лишил одного уважаемого ликийца римского гражданства, уже предоставленного ему, из-за того, что тот затеял процесс в Риме, но не был силен в латыни. Благородство обязывает (noblesse oblige) — нельзя быть просто римским гражданином; нужно также уметь изъясняться на языке римского гражданина. Таким образом, такое предоставление гражданских прав достойным людям было подготовкой к национализации.

Для романизации также важно было римское войско. Легионы, само собой разумеется, состояли только из римских граждан. Но и во вспомогательных войсках командование и дух в целом были римскими и латинскими, а солдаты вспомогательных войск по окончании 25-летнего срока службы [MH. II₆] являлись распространителями римского духа и латинского языка. При рекрутском наборе поэтому большим спросом пользовались западные, а не восточные народы, во вспомогательных войсках было намного больше испанцев и галлов, чем сирийцев и прочих, и в местах расквартирования они образовывали латинский языковой остров, как например на Евфрате. Почти не сохранилось надгробных надписей римским солдатам, которые были бы сделаны только на греческом языке; с этим покончено, в основном они двуязычны и латынь предшествует греческому.

Правительство уже во времена Республики общалось с греками в основном на греческом, в то же время оно требовало, чтобы те говорили и писали на латыни, если хотели подать прошение или возбудить дело. Приказы всегда оглашались на греческом, приговоры выносились на греческом. Еще в IV в. императоры на Востоке правили суд на греческом языке. Канцелярия императора была двуязычной, было два отделения: латинское и греческое (ab epistulis Latinis и Graecis).⁴ Однако последнее имело определенные границы действия. Общие правовые распоряжения составлялись на латыни.

Еще при Феодосии II в V в. в Египте был смещен министр Кир⁵ за то, что издал общее правительственное распоряжение на греческом языке. Это событие, по меньшей мере, повлияло на его отставку. Таким образом, в курсе обучения должностных лиц латынь была обязательна; ни один грек, в совершенстве не владевший латинским языком, не мог стать должностным лицом, даже [MH. II₇] когда резиденция правительства уже находилась в Константинополе. В отношении должностных лиц, как и в войске, над всеми прочими довлел Запад; Аппиан и Кассий Дион как должностные лица должны были изучить латынь. В Берите с III в. существовала большая школа римского права, и здесь, в Сирии, учителями и учениками были греки. Правоведы писали на латыни, хотя свои схолии они часто издавали на греческом. У юристов тех времен греческий находился в таком же отношении к латыни, как сейчас латынь к немецкому. Финикиец Папиниан и тириец Ульпиан — оба писали на латыни, хотя их родным языком был греческий. Такое же положение прослеживается и в филологии. Византийские грамматики с третьего по пятое столетие сказали свое решающее слово. То, что они рекомендовали к употреблению в Византии, осталось и сохранилось, другое же исчезло.

Замыслом Цезаря, всеохватывающим, как и все его замыслы, была романизация всей Империи от Атлантического океана до самого Евфрата. Эта мысль постоянно культивировалась, ее неизменно придерживалась вся императорская эпоха; идеи Цезаря были для потомков завещанием более высокого порядка, чем, скажем, идеи наполеоновские. Но их исполнение шло на убыль. Август в своих действиях был уже более нерешителен, чем Цезарь, позднейшие императоры были еще нерешительнее. Но, как не настоятельна была потребность в осуществлении этого замысла, он разбился о невозможность его осуществления, так что его можно считать неудавшимся [MH. II₈]. Как часто бывает в истории — достигается возможное, потому что хотелось невозможного.

Итак, какое же место занимал эллинизм в Римской империи, если уж мы в соответствии со сказанным должны отказать ему в равноправии? Цезарь не желал его уничтожения, для этого он был слишком рассудителен, слишком сильно проникнут высоким идеалом ценности эллинизма. Он должен был получить продолжение своей жизни как общее достояние всех образованных людей, должен был стать более высоким культурным языком, чем французский язык в сегодняшних славянских странах, если только они не разъединены своим славянским шовинизмом, или чем была латынь в раннем средневековье для немцев, французов и итальянцев. Чтобы остаться в веках, эллинизм должен был погибнуть.

Уже римская литература старой, республиканской, эпохи была проникнута эллинизмом; на греческом начали писать раньше, чем на латыни. Ситуация изменилась при Августе, такие писатели, как Гораций и Вергилий, Варрон и Ливий, ставили латынь на одну ступень с греческим. Такое отношение было подобно отношению между немецким и французским языками в прошлом веке до и после наших великих классиков. Лессинг, Гёте и Шиллер повлияли на немецкую литературу, как те повлияли на римскую. После Августа ни один из известных римских писателей уже не писал на греческом,⁶ так же как после тех немцев невозможно было представить Фридриха Великого [MH. II₉], пишущего по-французски. Следует, конечно, исключить при этом мелочи, отдельные эпиграммы, которые еще встречаются в «Anthologia Graeca».⁷

О том, как сильно изменилось положение, писатели, рожденные греками, рассказывают нам на латыни, что было неслыханно в республиканские времена, а в более поздние — уже не является редкостью. Это демонстрируют Аммиан и Клавдиан, самые значительные таланты своего времени. Собственной резиденцией греческого писательства была Александрия, поощренная великолепной библиотекой, чье перемещение в Рим, что удивительно и характерно, никогда не приходило в голову ни одному императору. Но и сам Рим не отставал от Александрии, особенно во времена Августа. Уже во времена Цезаря в Риме писал географ Посидоний; географ Страбон в первые годы правления Тиберия — там же издал свой большой труд в преклонном возрасте. Историк Тимаген жил в Риме, а также Дионисий из Галикарнасса. Самые значительные греческие корифеи писали в Риме.

В противовес тому рассмотрим положение эллинизма на Западе! В какой мере греческий язык оставался здесь в силе как язык народа? Широко распространено мнение, что в Риме, по крайней мере в Остии, наряду с латынью существовал второй обиходный язык. Это абсолютно неверно. Конечно, там в большом количестве находились приезжие греки и переселенцы, равно как сегодня в Лондоне есть приезжие и эмигрировавшие немцы и как они были в Париже — по крайней мере перед войной (1870—1871).⁸Это неверное представление в значительной [MH. II₁₀] степени вызвано написанными по-гречески посланиями апостола Павла к римлянам. Конечно, Павел, уроженец Тарсы, писал по-гречески по той простой причине, что не умел писать на латыни. Греческий язык нельзя рассматривать как обиходный язык низших слоев римского общества. Об этом свидетельствуют надписи. Понимание их очень осложнено излюбленным делением на языки; древнехристианские надписи, собранные де Росси,⁹ частично как раз греческие, но в целом они теряются в общей массе; среди первых 200 надписей, а их число доходит до 367, греческих всего 8, т.е. одна греческая на 24 древнехристианские. Подобное соотношение могло присутствовать, скажем, в Париже в отношении немецких надгробных надписей к французским.

Что касается надписей из иудейских катакомб в Винья Ронданини в Риме, то здесь нет надписей на древнееврейском. Древнееврейский появляется много позже, лишь в VI в. Греческий составляет две трети этих надписей, латынь — одну треть,¹⁰ и в латинских надписях присутствует еще многое из греческого языка, особо выделяется стереотипная формулировка-штамп («Покойся в мире»), сделанная по-гречески в латинской надписи. Поскольку послание Павла к римлянам в значительной мере предназначалось этим кругам, то вполне объяснимо, что Павел со своим греческим мог рассчитывать на понимающих читателей. Организаций, коллегий и прочего у иудеев и греков в Риме не было, первые занимались только своими религиозными делами. Надгробные надписи, и знатных римлян тоже, [MH. II₁₁] всегда делались на латыни, за исключением изящных эпиграмм.

Что касается остальной Италии, то принципат перенял большую оставшуюся часть эллинизма. Поскольку язык в основном использовался в правовых отношениях, то греческая национальность получила смертельный удар в результате войны союзников и связанного с ней предоставления права на гражданство. В Италии следует различать греков из Апулии, Тарента, Региона и Неаполя. Апулия была в последние годы Республики, на основании найденных монет, еще полностью греческой областью, примерно как Сицилия. В императорскую эпоху эллинизм здесь был задушен. С этого времени официально говорят и пишут на латыни, здесь присутствует некоторое количество надписей, которые должны были бы быть полностью латинскими, однако, содержат греческие выражения и грубые языковые ошибки.¹¹ Гораций высмеивает двуязычных канузийцев;¹² его замечание нельзя назвать хвалебным, знающий оба языка (utraque lingua doctus)¹³подразумевает именно недостаточность, его замечание — это упрек.

Тарент, Регион и Неаполь были тремя освобожденными от налога городами; при предоставлении права на гражданство за жителями сохранялось право оставаться греками, хотя они стали римскими гражданами (cives Romani). Еще Страбон¹⁴ обозначает их так: греки не просто фактически, но и юридически.

Из этих городов Тарент вскоре настолько опустел, что [MH. II₁₂] практически исчез; при Нероне сюда пришли ветераны, и вместе с этим здесь все больше и больше убывал эллинизм. Мы находим малочисленные, неубедительные надписи. Неаполь, напротив, был в 81 г. н. э. еще чисто греческим городом. Здесь издавались законы на греческом, греческим было датирование. Надпись императора Тита, которую он как магистрат сочинил по поводу состоявшихся игр, двуязычная, но греческий язык стоит впереди.¹⁵В Регионе и Неаполе в I в. присутствуют надписи, сделанные еще архонтами и демаршами (комиссия-коллегия четырех) (arxas tessaron andron = quattuorvir). Но во II в. латынь в Регионе играет уже ведущую роль.

В Неаполе совсем особенная обстановка; он в определенном смысле оберегался и сохранялся как особая греческая обитель муз.¹⁶ Августом здесь были устроены греческие игры,¹⁷ по примеру Олимпийских, и как те были вершиной и центром греческого эллинизма, эти составляли вершину и центр италийского эллинизма. Существовал поощряемый государственной властью греческий университет; но все в целом ограничивалось только литературой, потому что коммерческим и экономическим центром Кампании тогда был не Неаполь, а Путеолы и Байи; те были портами и главными торговыми пунктами. Возвышение Неаполя и отставание других городов датируется более поздним временем. Общий итог следующий: Нижняя Италия была латинизирована, [MH. II₁₃] единственным исключением был Неаполь; здесь атмосфера должна была оставаться греческой.

С этим действием правительства, как бы необходимо и объяснимо оно ни было, связана оборотная и самая худшая сторона дела: подобное изменение культуры в значительной мере способствовало полному опустошению Южной Италии в императорскую эпоху; подобный процесс не проходит бесследно для государственного организма — он цепляется за жизнь.

Рассмотрим оставшиеся очаги эллинизма в Римской империи, Сицилию и Массалию, тот самый дальний пограничный город эллинов на Западе. На Сицилии со времен конца Республики до императорской эпохи произошли значительные изменения. Еще со времен Цицерона Сицилия была в значительной степени греческой, по крайней мере пока остров не был опустошен ужасными рабовладельческими войнами. Цезарь и первые императоры латинизировали остров; они предоставили общинам сначала латинские, затем полноценные римские гражданские права, об этом не двузначно и определенно высказывается Диодор.¹⁸ Надписи доказывают это, и высказываемые по этому поводу возражения глупы. Палермо (Panormus) и Таормина (Тauromertiort), например, были латинизированы Августом;¹⁹ вообще нигде так откровенно не проводилась насильственная латинизация, как на Сицилии. Рука об руку с ней проходило прогрессирующее опустошение, если было что опустошать после чудовищных войн Секста Помпея. Основанные Августом Coloniae civium Romanorum официально должны были говорить только на латыни [MH. II₁₄]; рядом с ними существовали еще municipia civium Romanorum, например Липарские острова²⁰ и Haluntium, ²¹ где еще писали на греческом, но это было редкостью и случалось еще при первых императорах. Географически обозначенная и оправданная связь острова с его естественной главной страной Италией была налажена в императорскую эпоху, но более опустошенных областей не было нигде, и щедро наделенный природным изобилием остров так и не пришел в себя после этого.

Массалия — самая примечательная и своеобразная община Средиземноморского бассейна. Трехъязычной называет ее еще Варрон:²² учреждение малоазийских греков, она издавна была самым верным союзником римлян, и из-за своего географического положения была, конечно, в тесных взаимоотношениях с кельтами, отсюда ее трехъязычие. Еще в войне между Цезарем и Помпеем город обладал значительной силой. Принципат застал Массалию разрушенной; это случилось уже благодаря Цезарю.²³ В республиканский период Массалия была основной политической силой на юге Франции — область Фригии (Forum Iulii), Ним (Nemausus) и Арль (Arelatum), т. е. все побережье и крупная материковая часть. Массалиоты были сторонниками конституционной партии, ревностными помпеянцами, и ни один город не заплатил так дорого за свое поражение. Он потерял свою область, Arelatum и Forum Iulii, и другие колонии ожидало то же самое. Греческая культура самого города никак не пострадала; здесь римляне хотели поступить так же, как в Неаполе, [MH. II₁₅] потому что для принципата все еще была жива мысль о том, что без эллинизма невозможна настоящая культура. Здесь Галлия располагала, так сказать, своим собственным греческим университетом. Так еще Тацит²⁴ изображает Массалию как город с провинциально-городской простотой и греческой грацией, как обитель муз и гнездилище пороков. Потому Галлия стала новой резиденцией культуры. Конституция Массалии была подобной конституции Неаполя; город имел право римского гражданства и мог дополнительно пользоваться греческим языком, магистраты могли, например, именовать себя архонтами. Область оставалась все еще значительной, например Ницца была во владении массалиотов.²⁵ Такие исключения, как Неаполь и Массалия, только подтверждают правила непрерывной латинизации Запада.

Как теперь соотносились латынь и греческий с другими языками в обширной Римской империи? Специально этот вопрос нужно рассматривать как-нибудь отдельно, здесь он может быть затронут лишь в общем. Успешное внедрение латинского диалекта является фактом, не встречавшимся доселе в мировой истории, т.е. абсолютно новым. Правда, все великие нации преодолевают и перерастают родовые особенности, только благодаря этому они становятся великими нациями. Это является исторической необходимостью, в частностях зачастую не очень отрадной; при этом теряется многое привлекательное. Однако, как уже сказано, по последовательности и ее охвату, что мы [MH. II₁₆] наблюдаем в отношении латыни, такое поглощение ново. Эллинизм позволил существовать, вплоть до позднейшего периода, старому дорийскому и другим диалектам. Койне никогда не применялось везде, что относится и к латыни в отношении языков осков и этрусков. В некотором смысле так же действовал эллинизм монархии Александра в завоеванных восточных странах, в Сирии и Египте; однако необходимость его искоренения впервые присутствует в Римской империи. Сегодня подобным образом поступают везде, и борьба за приоритет языка — общая черта всех больших современных культурных государств.

Рассмотрим сначала Италию! Поздний период Республики был еще многоязычным.²⁶ Сабеллы говорили на своем оскском, умбриец, этруск, кельт говорили на своем диалекте, на своем языке. В эпоху Гракхов это очень бросается в глаза, поскольку различия были еще больше, чем в Греции, где фиванцы, афиняне и другие говорили на много более схожих языках, чем разные италийские племена между собой. Лишь война союзников уничтожила национальности и языки. Монеты мятежников демонстрируют сабелльскую надпись;²⁷ если бы они одержали победу, то их язык тоже остался бы победителем. После Суллы мы не находим никаких надписей, кроме как на латыни.²⁸

Как долго еще сохранялись диалекты в приватном общении, нам неизвестно и никогда не станет известно при нашем способе передачи сведений другим поколениям. Тогда на подобные вещи не обращали внимания, как это, скажем, делают англичане, которые [MH. II₁₇] знают дату смерти последней женщины, говорившей на корнуэлльском языке.²⁹ — Насколько установлено, мы не располагаем никакими надгробными надписями на самнитском языке из Южной Италии постреспубликанской эпохи, а Страбон уверяет, что в его время, в начале правления Тиберия, самнитское своеобразие исчезло.³⁰ Когда погибли Помпеи, они были римскими; там же мы находим многочисленные оскские надписи на стенах под штукатуркой. Надписи на штукатурке, т. е. более поздние, — латинские. Варрон,³¹ бывший немного старше Цицерона, еще знал говоривших по-самнитски, позднее, возможно, ученые еще понимали этот исчезнувший язык. Опустошение, о котором уже много раз говорилось, было ускорено разрушением народных диалектов.

Так было на юге, так же — на западном побережье. В древней Калабрии мы еще находим очень многочисленные мессапийские надписи,³² но из времен поздней Республики или ранней Империи — неизвестно. В этом забытом всем миром уголке провинциально-национальный элемент, естественно, продержался дольше, чем в Кампании. Приватное общение никого не волновало, а влияние правительства было незначительным, правительству здесь нечего было делать.

Об этрусском языке полное, надежное исследование отсутствует. Мы располагаем бесчисленными надписями,³³ но не в состоянии определить время их возникновения. Употребление надгробных надписей датируется как раз более поздним периодом, чем в рассмотренных ранее областях, однако, возможно, этрусские надписи возникли еще в императорскую эпоху. [MH. II₁₈] Архаичные надписи встречаются редко. Этрусский язык оказывал латинизации более упорное сопротивление, чем сабелльский; последний также более схож с латинским, чем этрусский, переход из одного диалекта в другой здесь был легче.

Северная Италия была завоеванной, колонизированной страной, поэтому здесь, как в Пицене, национальность была уничтожена, и мы находим только латинские надписи. Страна была сильно романизирована. Медиолан, Верона и Бриксия изначально являются кельтскими, позднее — целиком латинскими местностями. И здесь значительное влияние оказала война союзников: местности были наделены латинским правом, скорее, даже приговорены к нему. Языки умбрийский, ретийский, кельтский исчезли. В отдельных областях вокруг Вероны еще до императорской эпохи сохранился культ ретийских богов. Здесь не существовало городской организации, отдаленным народностям оставили их областные конституции. К некоторым городам была присоединена область вокруг них, так эвганейские города (civitates) отошли к Бриксии; подобным же образом Карны — к Триесту. Все эти присоединенные города (civitates attributae) имели латинские права, только те города, к которым они были присоединены, имели римские права.

В то время как италийские отношения были рассмотрены более детально, провинции мы рассмотрим более общо. Во главу угла стоит поставить положение о том, что употребление латинского языка было разрешено везде. Каждый гражданин в императорскую эпоху имел право говорить на латыни. Это не всегда было так, [MH. II₁₉] Республика относилась к этому отрицательно и сухо: город Кумы, например, должен был ходатайствовать о том, чтобы ему было позволено это в виде исключения.³⁴ Перемена, произошедшая в императорский период, не может быть датирована точно, но она в природе вещей, она была необходима a priori, а потому произошла. Ежегодно сменявшиеся должностные лица, если они случайно оказывались в Сирии, Египте или в земле кельтов, просто не могли помимо греческого знать еще и язык этой страны. Управление было бы просто невозможным; поэтому нужно было разрешить общение между городскими и провинциальными властями на латинском языке, и провинциалы должны были уметь говорить на латыни.

Насколько известно исходя из сегодняшнего состояния наших знаний, в императорскую эпоху не встречается даже намека на уважение к «варварским» в римском понимании, т.е. к нелатинским и негреческим, народностям и племенам.³⁵ Правда, в поздний период Византийской империи в ведомстве придворного распорядителя находились переводчики разных языков (interpretes diversarum linguarum);³⁶ возможно, их использовали в контактах с народами, не подчиненными римскому владычеству, — со славянами, турками, армянами, персами и другими, с которыми Восточный Рим должен был много общаться.

На Западе правительство, можно сказать, изъяло из обращения все, что только можно было изъять. Об этом наилучшее представление дают, собственно, единственные архивы, [MH. II₂₀]. сохранившиеся для нас наряду с надписями, т. е. монеты.³⁷ С историческими и хроникальными сохранившимися источниками ситуация плачевна, особенно в отношении Запада; что касается Восточного Рима и его устройства, мы располагаем более богатыми источниками из более позднего периода.

Что касается монет, то в нашем распоряжении есть многочисленные образцы из Испании республиканского периода³⁸ с местными, пуническими и кельтиберийскими надписями. В императорский период на Западе, возможно, существовали только латинские надписи, что все-таки очень удивительно в противовес распространенному самоуправлению в общинах, с которым Империя мирилась повсеместно. Как довод принципат выставлял свое право контроля. Африка в этом еще более удивительна. Сохранилось большое количество монет городов с пунической надписью из республиканского периода,³⁹ из периода принципата есть только одно исключение, и оно как раз очень необычно. Речь идет о монетах Тингиса (Танжера),⁴⁰ города в самом укромном, самом отдаленном месте Мавретании, и эти монеты двуязычны и к тому же датируются началом правления Августа. Они чеканились еще при жизни Агриппы. Право на чеканку монет использовалось муниципалами с разрешения проконсула (permissu proconsulis).⁴¹

Монархии клиентел, Мавретанское королевство, Каппадокия и Киммерийский Боспор, чеканили достаточное количество монет, но с латинскими надписями. И это совершенно естественно; эти государства были, собственно, соправителями Империи, только с пожизненной, наследственной должностью правителя, так же как сегодня немецкое государство-клиентела Пруссия. На мавретанских монетах тоже была латинская надпись, возможно, по приказу римского [MH. II₂₁] правительства. Юба, царь Мавретании, выдающийся писатель, писал не на языке страны, а на греческом.⁴² Существуют монеты с изображением Клеопатры Селены, дочери Клеопатры Египетской и Помпея;⁴³ на этих самых царских монетах (basilissa) ее имя написано греческими буквами, а имя Юбы — латинскими. Суфеты, императорские должностные лица (sufetes undecim principes), в Африке также использовали латынь на монетах и в официальных документах. Строгости выполнения надписей на монетах не стоит удивляться. Эти деньги чеканились по образцу римских денариев, имевшие хождение деньги смешивались в обращении с римскими деньгами, и поэтому обязательно должны были иметь для всех понятное обозначение, подобно сегодняшним монетам Германской империи.

Галльские монеты⁴⁴ с эпохи правления Цезаря до начала правления Августа демонстрируют быстрое исчезновение греческого алфавита. Раньше кельты пользовались при письме кельтскими словами, но написанными буквами греческого алфавита.⁴⁵ Начиная с Цезаря это прекращается. Правда, очень часто на этих, в основном северогалльских, монетах написана варварская чепуха на невероятной латыни, но это должна была быть все-таки латынь. Монеты и надписи, как было сказано, являются единственным дошедшим до нас материалом. Однако возможно, что для городских финансовых отчетов и протоколов, короче, для всего, что находилось под верховным контролем римских должностных лиц, использование латинского языка тоже было обязательным. В особенности на Западе. На Востоке мы, правда, уже со времен принципата не находим ничего от варварского языка в надписях и на монетах, но здесь дело обстоит по-другому. Начало [MH. II₂₂] эпохи принципата в противовес Республике в этом отношении выделяется не так резко, как то было раньше, когда другие языки исчезли под воздействием доминирующего греческого.

Не стоит отрицать, что с началом эпохи принципата в этом смысле мы открываем новый огромный пласт истории; нигде он [принципат] не отступает более решительно от традиции Республики, как здесь. И это естественно: городское правительство эгоистично, у государства более широкие взгляды; город отверг чужеземные элементы, государство их ассимилировало. Единственная пригодная аналогия из более позднего периода — это, быть может, Республика Венеция; она никогда не задумывалась о том, чтобы национализировать свои восточные колонии. Для Цезаря и принципата это — arcanum imperii: ассимиляция. Явно или неявно, но по этому руководящему принципу осуществлялось правление на протяжении многих столетий.