Берлин, Принц-Альбрехт-штрассе

Берлин, Принц-Альбрехт-штрассе

Сначала хватают крупных рыб, потом средних, потом рыбешек поменьше и так далее. Урсулу вызывают на допрос в гестапо одной из последних. Генеральный директор «Дойче альгемайне цайтунг», который всегда не прочь, как говорят немцы, «сохранить и козу, и капусту», передает ей повестку заранее, за 12 часов. А может, это сам Геббельс пожелал сделать поблажку хорошенькой женщине, которую все называют «справочником светской жизни»? Наверняка нет. Приятельница канувшего в безвестность Фрици проводит свою последнюю перед встречей с гестаповцами ночь у фрау Бэрхен: женщины обсуждают все возможные варианты вопросов и ответов, потом Урсула принимает ванну, душится, надевает на шею медальон со святым Георгием, поражающим дракона, — «подарок на счастье от единственного мужчины, которого она любит». Фрау Бэрхен, высказав все советы, которые приходят ей в голову, оставляет Урсулу одну. Урсула укладывает в сумку бигуди, средство от клопов, помаду и прочую косметику, авторучку, свою едва начатую статью. На дорогу уходит немного времени — и вот она уже сидит в кабинете советника по криминальным делам господина Опица, сотрудника Кальтенбруннера. «Что вы знаете о людях, принимавших участие в заговоре 20 июля?» — «Скажите, кого конкретно вы имеете в виду, — крут моих знакомых очень велик». — «Я медленно зачитаю вам список». Опиц, человек маленького роста, с тонкими губами и светлыми невыразительными глазами, перечисляет 23 имени, которые (что она каждый раз подтверждает кивком головы) ей известны. «Вейсберг?» — «Да, это мой друг. Он мне присылал розы даже зимой». — «Штауфенберг?» — «Он превосходный танцор». — «Шуленбург?[280]» — «Я хорошо его знала с самого раннего детства, как и всю его семью». — «Фрау Лебер?» (Здесь уже речь идет о контактах между «Красной капеллой» и «Черной капеллой», а это опасный вопрос.) — «Она приходила к нам вместе с другими друзьями, еще когда я жила со своим отцом». — «Филиппа и Вернер Хефтен?»(Урсула знает, что Филиппа скорее всего «раскололась», тогда как Вернер наверняка до конца оставался «стальным человеком».) — «У нас в доме было много приемов, на которых присутствовала эта пара».

Урсула в том же фривольном тоне продолжает болтовню о своей светской жизни и многочисленных романах, а Опиц время от времени кивает головой с терпением кошки, которая смотрит на прыгающую перед ней мышь. «Штауфенберг, когда ужинал с вами 16 июля, конечно, говорил что-то о готовящемся покушении? Вы ведь сидели рядом с ним, слева». Урсула делает вид, будто страшно удивлена: «Зачем бы он стал говорить со мной о таких вещах? Я только разрезала ему мясо, как всегда. Я ведь уже упоминала, что была очарована им как героем войны и прекрасным танцором». — «Кто еще сидел за столом?» Опиц сам это знает и знает, что знает она. Урсула перечисляет присутствовавших, притворяясь, будто изо всех сил напрягает память. В кабинет заходит Кальтенбруннер, быстро выходит, заходит снова. Они с Опицем шепотом переговариваются. Тон Опица становится очень доброжелательным: «А теперь я должен вас расспросить по поводу вашей работы в «Дойче альгемайне цайтунг». Вы ведь, кажется, дружили с фон Книхаузеном…» Урсула вздрагивает: речь идет о Фрици. «Вы представляли его в Потсдаме Шуленбургу?» Урсула немного расслабляется (потому что такого не было): «Я действительно знала Фрица фон Книхаузена, который часто бывал у меня на Паризерплац. Но я никому не представляла его в Потсдаме». — «Имел ли он намерение бежать?» Урсула понимает, что Фрици либо мертв, либо уже месяцами подвергается пыткам — может быть, в этих самых подвалах, в нескольких метрах от нее. «Вовсе нет!» Допрос продолжается весь день и ночь, без перерыва. Машинистка, платиновая блондинка, часто поднимается, чтобы сходить в туалет. Следователь наклоняется к Урсуле: «А теперь опишите мне в более личном плане руководителя заговора… Штауфенберга». — «Это весьма утонченный человек, так сказать, Sonnenknabe (дитя солнца)». Господин советник по криминальным делам громко смеется, услышав у себя в кабинете это выражение из лексикона великосветских дам: «Вы либо дурочка, либо очень умелая лгунья». — «Но вы же не станете приговаривать к смерти маленькую идиотку вроде меня, которая просто хотела показаться более умной, чем есть на самом деле!» — «Это не исключено. Стоит вам хотя бы один раз впасть в противоречие с самой собой или пропустить хоть одну важную деталь, и машина правосудия вас уже не выпустит!» Он опять смеется и протягивает к ней руки, будто хочет ее схватить. Блондинка с удивлением смотрит на них: «Ну хорошо, давайте посмотрим протокол». Может, это ловушка? Просмотр протокола длится еще несколько часов. Урсула проявляет удивительное упорство, обдумывает каждое слово, каждую фразу, повторяет свои заявления, не допуская ни единой ошибки, не противореча себе. В заключение она еще раз прочитывает и перечитывает безупречно напечатанный протокол, все время ожидая от своего визави коварного выпада. Она находит в себе силы, чтобы улыбнуться платиновой блондинке, и наконец — играючи, как если бы перед ней лежала ее статья, — ставит внизу свою подпись. «Фрейлейн, вы свободны. До встречи с вами я не видел, чтобы отсюда вышел хоть один человек — за исключением разве что отца-иезу-ита. Поздравляю вас!» В редакции все празднуют ее возвращение. Уже десять вечера. Она очень тронута тем, что сам генеральный директор заходит, чтобы выпить с ней шнапса. Она кладет так и не законченную статью на стол, потом подходит к своему шкафчику, достает туфли на высоких каблуках и говорит, оборачиваясь к друзьям: «А теперь пойдемте, будем танцевать всю ночь!» Но вдруг без сил опускается на пол и засыпает — она проспит сутки подряд.