Аббон из Флёри-на-Луаре   

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Аббон из Флёри-на-Луаре   

Аббон сам учился в том же Флёри. Он изучал грамматику, диалектику (которую можно определить как технику мышления, правда, весьма отличную от того, что мы понимаем под современной философией) и, наконец, арифметику. Благодаря диалектике образование во Флёри уже превышало описанный выше минимальный уровень. Однако когда Аббон, в свою очередь, стал ответственным за обучение, он счел, что и этот уровень еще слишком низок Чтобы иметь возможность обучать, он сам начал учиться. Куда же можно было податься для этого, как не в епископские школы, которые в то время давали высшее образование? Он поехал в Париж, а затем в Реймс, украшением которого был Герберт. Там он изучил астрономию так, что превзошел своего наставника. Затем, в Орлеане, он обогатил свои знания музыки. Наконец, он изучил риторику и геометрию, однако не очень глубоко, ибо в монастырской среде, похоже, его уже начали считать чересчур ученым. С таким багажом, который соответствовал, как мы видели, тому, что называлось семью свободными искусствами, он вернулся во Флёри и стал делиться знаниями со своими братьями. В предыдущих главах уже говорилось, что его вызвали в английский монастырь Рамси, некогда пользовавшийся репутацией заведения, дающего прекрасное образование, однако в то время нуждавшийся в человеке, способном восстановить былой уровень.    

Аббон оставил нам письменные свидетельства своей науки. Он давал консультации по грамматике на основе того же незаменимого Присциана. В области арифметики он пользовался трактатом Виктория Аквитанского и снабдил его массой своих комментариев. Сам Аббон написал трактат по астрономии, где, воспользовавшись возможностью, исправил некоторые ошибки Дионисия Малого[164] в расчете пасхального цикла. Адемар из Шабанна пишет, что с ним консультировались и безоговорочно верили его мнению и в Галлии, и в Германии, и в Англии. Его признавали мудрым, как Соломон, его называли «вторым Туллием», то есть вторым Цицероном. «Все, что он говорил, было не человеческим, а божественным словом».