II. Во Франции: Аббон Флерийский, Фульберт Шартрский

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

II. Во Франции: Аббон Флерийский, Фульберт Шартрский

В те же времена Аббон Флерийский, аббат из Сен-Бенуа-на-Луаре, составляет свой сборник канонических текстов и свою апологетику, посвятив то и другое королям Франции Гуго и Роберту. В 989 г., когда он начинает собирать эти тексты отцов церкви и канонические тексты, Аббон только что вернулся из Англии, а именно из Рамси, английского монастыря, возрожденного монахами из Флери.[441] Собирая эти тексты, он намерен доказать необходимость независимости монастырей от епископов, в частности, Флерина Луаре — от епископа Орлеанского Арнульфа.[442] Тем более что у Аббона есть свой честолюбивый расчет: сделать свой монастырь королевским и стать самому советником нового короля Гуго Капета. Обе этих надежды делают его соперником епископов, которые в духе каролингских времен все еще считают себя естественными советниками короля. Поэтому в 994 г. он напишет «Апологетику» королей Франции Гуго и Роберта, направленную против Арнульфа. Из всего этого понятно, откуда берется его социальная номенклатура. Действительно, среди людей обоего пола он различает три ordines, или три степени. Уточнив, что греха нет ни на одном из них, тем не менее, он располагает их в виде очень характерной иерархии: первое, по его словам, — хорошее, второе лучше; третье самое лучшее. Первый ordo — это ordo супругов обоего пола. Второй — ordo «воздержанных» и вдов. Третий — девственниц и sanctimoniales (монахов). Хорошо видно, что иерархия в этой классификации основана на критериях сексуальной чистоты, и на вершине здесь находятся те, кто не имеет половых контактов и обязуется оставаться «чистым».

Переходя далее только к мужчинам, Аббон вновь различает среди них три ordines; мирян, клириков, монахов. Потом, после долгих рассуждений о добродетели воздержания и о славе, связанной с ней, он более или менее подробно рассматривает состав трех сословий. В сословии клириков он различает три степени: епископов, пресвитеров, дьяконов. Только эти три вида кажутся ему достойными имени clerici. Другие, находящиеся на более низком уровне, в его глазах несколько запятнаны. Действительно — и тут мы снова встречаем его излюбленную идею о сексуальной нечистоте — ведь им позволено жениться, как мирянам. Этот призыв к целомудрию как высшей добродетели позволяет Аббону утверждать, что у мужчин ordo clericorum находится на полпути от ordo мирян к ordo монахов, настолько же выше первого, насколько ниже второго.[443]

То есть система социальных категорий по Аббону строится так:

— На вершине — монахи и девственницы, свободные от всякой сексуальной скверны.

— За ними — высшие клирики, единственно достойные носить свое имя clerici: епископы, священники, дьяконы.

Эта схема позволяет Аббону однозначно утверждать «естественное» превосходство монахов над епископами. Его цель достигнута.

— Третье сословие, сословие мирян, также не однородно. В нем следует различать agricolae и agonistae.

От первых, находящихся в самом основании общественной иерархии, ожидается лишь одно — чтобы они давали церкви необходимое для нее пропитание.[444] На вторых, названных редким словом, до сих пор применявшимся лишь к королям и «ратникам за дело Божье», Аббон возлагает троякую обязанность: довольствоваться жалованьем, не терзать друг друга в материнском лоне, а напротив, объединять свои силы ради отражения противников святой церкви Божией.[445]

Что это значит? Мы имеем дело с глобальным повышением оценки militia, которой присваивается одна из королевских прерогатив — защита церкви? Или эта одна из самых ранних формулировок (разумеется, неполная) рыцарской этики, отнесенной ко всем milites? Мы считаем, что на первый вопрос следует ответить «может быть», а на второй — «нет». Действительно, сама формулировка Аббона Флерийского означает повышение оценки militia. Как и Эльфрик, Аббон, видимо, возлагает задачу защиты страны на всех воинов, а не только на князей, как можно было бы подумать, наткнувшись на слово agonista. В самом деле, предлагаемая ниже этика исключает, что имеются в виду principes. Речь действительно идет о воинах более низкого ранга.[446] Но какого? О простых вооруженных слугах и наемниках, солдатах-профессионалах, которым платят в той или иной форме, судя по первой заповеди их этики — довольствоваться своим stipendium? Или же словом stipendium названы узаконенные обычаем сборы, которые сеньоры руками своих milites взимают с населения сеньории как плату за их защиту? Мы не можем сделать однозначный выбор, потому что к тому моменту, вероятно, существовали и наемные либо находящиеся на содержании milites, которых могла прельщать возможность использовать свое оружие для грабежа, и milites как агенты власти короля, графа или даже сеньора. Эти последние также имели возможность изъять в свою пользу часть того, что они требовали с облагаемых налогом крестьян.

Второе предписание тоже очень неоднозначно. Оно может подразумевать как конфликты между христианскими principes, так и частные войны, месть, aide (кровная месть (ст. — фр.)) и даже ссоры между отдельными солдатами. Все эти конфликты, особенно первые, наносили урон экономике страны и могли считаться возмутительными, пагубными в моральном плане.

Третье наставление призывает agonistae защищать церковь Божью. Но следует ли это понимать как составную часть королевской этики, включавшей в себя защиту клириков и церквей? Это не факт, потому что у Аббона Флерийского термин ecclesia используется не в узком смысле, в каком тогда следовало бы его понимать. На этой странице под ecclesia, похоже, подразумевается совокупность христиан, что подтверждается присутствием этого слова в определении функции agricolae: кормить все общество, а не только духовенство. Иными словами, Аббон предлагает здесь воинам не растрачивать силы в междоусобных войнах между христианами, а сохранять их для борьбы с врагами христианского общества.

Что это за враги? Имеет ли в виду Аббон разорения, произведенные датчанами у его собратьев в Англии, разорения, продолжающиеся уже три года, о которых при его связях с Англией он не мог не знать? Это возможно, но Аббон пишет на Землях по Луаре. Или перед нами первая попытка призвать христианских milites к борьбе с неверными? Этого мы тоже не думаем, разве что речь идет о некой декларации общего характера, теоретическом противопоставлении внутренних войн, пагубных для христианского мира, и необходимой его защиты. Но от кого? Мы теряемся в догадках.

Почему, наконец, выбрано слово agonista, а не bellator, pugnator или, еще проще, miles: ведь, в конечном счете, последнее, похоже, присутствует в его доктрине на заднем плане? Самое правдоподобное объяснение — фонетическое: по «созвучию» с agricola. Но не может не удивлять использование agonista в смысле miles, ecclesia — в смысле patria и приложение к простым воинам этики, определяющей повиновение и возвышение одновременно. Эти несообразности не то чтобы нетерпимы, но они побуждают искать других объяснений.

По нашему мнению, этот текст может иметь менее универсальную, менее общую направленность, чем обычно полагают. В самом деле: возможно, во всем этом пассаже Аббон имеет в виду не все «мирское» общество, а лишь общество церкви, тех, кто находится в ее орбите. Тогда перед нами нечто вроде взгляда на церковь изнутри, с ее «совершенными» — монахами, монахинями, девственницами, вдовами, с ее клириками — епископами, священниками, дьяконами, с ее мирянами — крестьянами, работающими на ее землях, чей труд кормит, на этот раз в узком смысле слова, totius ecclesiae multitudo (всю церковь); и agonistae — тогда это светские аббаты, или поверенные, или defensores ecclesiae, на которых вместе с их milites возложена задача защищать определенные монастыри или церкви, и которые получают за это stipendium. В таком случае Аббон напоминает им, что этой оплаты им должно хватать, что им не следует требовать большего, «эксплуатируя» церковь, которую обязаны защищать, и пусть они не дерутся между собой в лоне своей «матери», которая их кормит, а сражаются лишь со всеми врагами конкретных церквей. Тогда выражение sanctae Dei ecclesiae означало бы духовные заведения, «пользующиеся услугами» этих воинов. И в этом случае, если наша интерпретация верна, понятно, почему Аббон предпочитает слово agonista, а не miles, в котором еще слишком чувствуется оттенок подчиненности и принадлежности к миру. Agonista, напротив, настолько ассоциируется с солдатом Христа, что К. Эрдман увидел в этом пассаже возникновение идеи крестовых походов.[447]

У толкования, предлагаемого нами, три преимущества: оно позволяет буквально понимать слово ecclesia по отношению к функции крестьян и воинов, соответственно кормящих и защищающих свои церкви — «работодателей»; оно позволяет сохранить за словом agonista его моральный и чисто экклезиологический оттенок, не распространяя его на всех воинов; оно, наконец, связывает функцию защиты церквей только с теми, на кого она непосредственно возложена, а не со всеми воинами. Кстати, в том же специфическом смысле мы понимаем и главу II из «Collectio Canonum», посвященную Аббоном defensores ecclesiarum. Здесь этот смысл дан открытым текстом. Аббон возмущается тем, что эти якобы защитники притязают на добро церквей и монастырей, которое должны охранять, доводят земледельцев до нищеты и уменьшают церковные имущества вместо того, чтобы их увеличивать, применяют насилие по отношению к клирикам и монахам. Те, кто называет себя advocati, ведут себя как тираны, и везде видны порушенные церкви и разоренные монастыри;[448] эти «защитники» опустошают то, что должны бы защищать! То есть речь идет не о milites (это слово здесь еще не появилось), а о мирянах, выполняющих особую функцию представительства и защиты монастырей и церкви в случаях, когда клирики не могут отстаивать свои интересы сами.

В трех последних главах этого «collectio canonum», напротив, говорится об обычных milites. Их присутствие в труде, посвященном чисто церковным проблемам, может показаться странным. На самом деле эти milites упоминаются вовсе не для характеристики современной автору ситуации, а в качестве омонимов — для сопоставления с milites Christi, монахами. Все, что Аббон говорит здесь о milites, он заимствует у св. Августина или Максима Туринского, сравнивавших положение монаха или клирика с положением римского солдата. Вместе с Августином он напоминает, что достоин осуждения не сам факт militate, а когда это делается propter praedam (ради добычи). Вот почему milites получают оплату. Точно так же Евангелие говорит milites, что им следует воздерживаться от грабежей и вымогательств и довольствоваться жалованьем. И Аббон заключает, используя те же слова, что и Максим Туринский: все это Евангелие предписывает не столько militia, сколько тем, кто militent (служит); таким образом, все только что сказанное о milites может, по его мнению, быть отнесено к clerici, служащим Богу. Ведь и мы, добавляет он, носим свой cingulum militare (военный пояс). Значит, если мы недовольны своим stipendium, тем, что дает нам алтарь, то наша деятельность превращается в торговлю, мы продаем благодать Господню, мы занимаемся вымогательством, и т. д.[449]

Во всем этом ничто не имеет отношения к milites времен Аббона. По нашему мнению, в «Collectio canonum» нет ни одного упоминания об этике, приложимой к обычной militia. Зато в 3-й и 4-й главах Аббон делает упор на должность короля и верность, которую обязаны ему хранить. Все, что здесь говорится о правосудии короля, полностью взято из текстов Парижского собора и из Ионы Орлеанского, который, как мы видели, заимствовал это из псевдо-Киприана. Здесь снова говорится об обязанностях короля по защите страны, церквей, бедных, вдов и сирот, о том, что ему необходимы набожность и личная справедливость, умеренность и вера.[450]

Короче, вклад Аббона Флерийского в идеологию milites представляется нам довольно ограниченным. Если наша интерпретация «Apologeticus» верна, этот вклад сводится к простому призыву к defensores ecclesiarum выполнять свои обязанности — обязанности, которые во времена Аббона, видимо, не слишком уважались, судя по его упрекам к этим самым defensores в его «Collectio canonum». В противном случае этот вклад несколько больше: это значило бы, что Аббон назвал всех воинов словом agonista и возложил на них миссию защиты христианского мира и церквей от их противников — миссию, которая прежде возлагалась лишь на короля. Но коль скоро сам Аббон в каноне III своего «Collectio», следующем сразу за каноном, посвященным defensores, эту миссию защиты церквей и слабых возлагает на короля и только на него, мы полагаем, что он еще не помышлял переложить так называемые «рыцарские» функции короля на milites.

Однако церковь была обеспокоена усилением беспорядков, нестабильностью социальных и политических отношений. Написанное Фульбертом Шартрским в первые годы XI в. свидетельствует об ослаблении вассальных связей. В послании Гильому Аквитанскому он упоминает о связанных с ними негативных обязательствах: не наносить ущерб ни сеньору, ни его имуществу и т. д. — и позитивных: помощи и совете. Те же идеи в менее теоретической форме он высказывает в письме, адресованном около 1008 г. «его клирику», выражая неудовольствие тем, что не получает от него ни consilium (совета), ни auxilium (помощи), которые этот клирик обязан предоставлять, а также мирской жизнью, которую тот ведет. Описание обычаев и нравов militia, сделанное Фульбертом, очень поучительно. Действительно, Фульберт упрекает своего клирика, что тот отходит от функции духовного лица и подражает militia armata. Он оставляет себе десятину и пожертвования, чтобы использовать их святотатственным образом, он захватывает церкви монахов Фульберта и отдает владения каноников на разграбление своим слугам, которые их опустошают и жгут.[451]

Это свидетельство интересует нас по многим причинам. В самом деле, оно показывает, как тесно в то время переплетались миры клириков и мирян: ведь вассальные обязательства включали военную службу, которой церковники-вассалы были обязаны своему сеньору и при этом не могли исполнять ее сами. Оно свидетельствует также, что жизнь воинов была в то время привлекательной для клириков, и притом любого уровня. Ведь тот же Фульберт посвящает другое письмо очень подробному доказательству, что епископы не должны сражаться. Такие епископы-воины кажутся ему тиранами, когда они приказывают своим отрядам проливать кровь христиан, словно бы это враги.[452] Задача епископов, — напоминает он, — не сражаться, у церкви нет иного меча, кроме духовного, она должна нести не смерть, а жизнь.[453] О запрете духовенству проливать кровь говорят Писание и все отцы церкви, св. Августин, Иероним, Исидор, Амвросий, Ориген, Григорий, Мартин Турский, которого Фульберт пространно цитирует. Кроме того, добавляет он, сам король Карл наложил такой запрет, особенно на епископов. Карл Великий сделал это как rector королевства франков и преданный защитник церкви, помощник апостолического престола, обязанность которого — сражаться и защищать страну.[454]

Таким образом, сражаться и защищать церкви Божьи должно королям и principes мира сего. Функция епископов — самая мирная: самоотверженно печься о своей пастве, пасти pauperes церкви, защищать дело вдов и сирот и одевать тех, кто наг.[455]

Итак, в этом послании мы снова находим набор добродетелей, называемых «рыцарскими». Но ни одна из них не упоминается в связи с milites. Часть их входит в функцию (королевскую) обороны королевства и защиты церквей, часть — в функцию (епископскую) помощи и содействия бедным, вдовам и сиротам. Однако отметим, что последняя задача, которую церковь во времена Каролингов возлагала на королей, теперь вновь становится задачей церкви в рамках ее миротворческой и благотворительной миссии. Былое призвание королей раздваивается: за королем остаются военные задачи, церковь стремится взять на себя функцию сохранения мира. По крайней мере, такое впечатление остается при чтении этого важного послания Фульберта.

Что касается milites, то их не наделяют никакой собственной функцией. Набросанная Фульбертом картина «военной» жизни представляет собой даже нечто вроде негатива будущих рыцарских добродетелей: жестокость по отношению к монахам и каноникам, расхищение церковных имуществ, насилие над слабыми и всевозможные грабежи. Milites далеко не защитники церквей и бедных, а наоборот, самые ярые их враги. Фульберт не говорит, к сожалению, ни что это за milites, ни на каком социальном уровне они находятся; он удовлетворяется наброском мрачной картины нравов militia anna,[456] не уточняя, то ли эта militia ведет себя так по собственному побуждению, пользуясь общим безвластием, то ли, напротив, только выполняет святотатственные приказы своих хозяев. Нечестивое поведение, в котором Фульберт упрекает своего клирика, обвинение его и его domestici в насилиях подталкивают выбрать первый вариант… если только этот клирик не принадлежит к довольно значительным вассалам, a domestici, о которых идет речь, — не milites клирика. Этот вероломный вассал вместо помощи солдатами, которой Фульберт был бы вправе ожидать, обращает мечи этих самых солдат против тех, кого они должны защищать. В таком случае утверждение Фульберта сходится с утверждением Аббона: защитники церквей первыми бросаются их обирать.