Расколотый на кусочки Запад
Расколотый на кусочки Запад
В реальности же они видели Запад, расколотый на кусочки, и почти везде — следы глубоких, едва зарубцевавшихся, а иногда и открытых ран — результаты нашествий скандинавов, набегов сарацин и, что еще хуже, вторжения мадьяр[97]. Запад, отрезанный исламом почти от всей Испании, от Сицилии и, несмотря на победы знаменитого деда императора, по-прежнему чувствующий угрозу с Востока — угрозу вторжения славян, остающихся язычниками. Огромная территория, на которой нигде не было покоя и на которой центральная власть была не в состоянии избавить население от опасности. Поэтому оно постоянно находилось в состоянии самозащиты, то есть не чувствовало себя обязанным подчиняться кому бы то ни было. Если в Германии, попавшей в 919 году в руки Генриха, отца Оттона Великого, был еще восстановлен относительный порядок, то во всех других местах, и в первую очередь в Италии, первейшей задачей было преодоление анархии. В том, что осталось от Галлии, после того как в 843 году по Верденскому договору от нее был отрезан левый берег Роны, Соны и Рейна, анархия свирепствовала уже в течение двух веков. Но, в отличие от Италии, эта страна, как бы она ни была искромсана, представляла собой королевство: «король франков, аквитанцев и бургундцев», как официально именовался вслед за Гуго Капетом его сын Роберт Благочестивый, хотя и не был потомком Карла Великого, но, нося свою корону, становился немалым препятствием единству империи Запада. И он был не один. Было еще «королевство Бургундия», которое простиралось от Базеля до дельты Роны, примыкая на западе к герцогству, носившему такое же имя и подчинявшемуся королю-капетингу. Король Бургундии Рудольф III не был враждебен императору, он даже пытался встать под его защиту, но все равно он оставался королем.
Нужно ли было ради воскрешения Римской империи начинать с того, чтобы добиваться падения этих корон? Оттон не обольщался на этот счет. В противовес им он создавал другие короны. Между Дунаем и Дравой, на плодородной равнине, омываемой Тиссой, жили мадьяры, которые уже изрядно утихомирились после того, как 45 лет назад Оттон Великий разбил их в битве при Лехе. Правитель этой молодой Венгрии Вайк незадолго до описываемого времени принял христианство и стал с тех пор именоваться Иштваном (Стефаном). Оттон сделал его королем. Аналогичную поддержку и почти в то же время получил герцог Польский Болеслав, который способствовал христианизации своего народа. Он признал, или, вернее, согласился принять титулы «брата и сотрудника Империи» и «друга и союзника римского народа»: таким образом в древние времена Рим подчинял себе маленькие периферийные государства. Иштван оказался таким же образом связан с Римом, получив, правда, менее однозначные титулы. Семья народов, слишком разных и слишком хорошо понимающих свои отличия друг от друга, чтобы отказаться от идеи каждый иметь своего короля, однако объединенная общей верой и ведомая тем, кто берет на себя ответственность управлять ею и расширять ее, возвышаясь над всеми в союзе с наместником Христовым на земле, — вот как Оттон III и Сильвестр II задумывали Renovatio Imperii Romani. Это, конечно, не худший способ. Это самые высокие амбиции в сочетании с терпимым отношением к природе вещей.
Однако амбиции были слишком высоки… Что толку в спутниках, когда ненадежна сама звезда, вокруг которой они вращаются? Ведь сам римский народ, сам итальянский народ пришлось завоевывать силой оружия. Конец 1000 года стал концом прекрасной мечты. Римляне изгнали того, кто считал себя римским императором и кого они считали саксонским тираном. Малярия или отчаяние милосердно оборвали его жизнь спустя 18 месяцев? Сильвестр вскоре присоединился к нему в том граде Божьем, который эти два почитателя святого Августина хотели сделать моделью града земного.
Римляне не пожелали иметь хозяина, даже того, кто хотел сделать их хозяевами мира. Оттон заблуждался на их счет. Он надеялся, что они почувствуют тягу к славе, к тому возрождению их города, которое он предлагал. Но они были такими же, как весь Запад: у них были вожди, выдвинувшиеся из их числа и не желавшие подчиняться кому бы то ни было. С самого начала, для того чтобы обосноваться в Риме, пришлось разбить и казнить некоего Кресценция; другой Кресценций все же сумел одолеть императора[98].
Но то, во что Оттон не хотел верить по отношению к римлянам, он не мог не видеть, когда обращал свой взор к другим народам. Препятствием к единству, препятствием к римскому и Христовому миру, препятствием к Renovatio Imperii Romani на самом деле были не короли, уже носившие корону или получившие ее из рук императора и относившиеся к нему с пониманием и доброй волей. Препятствием была сама ткань, из которой были сотканы их королевства.