Гаргантюа

Гаргантюа

Маловероятно, чтобы образы этих Гаргантюа были подсказаны крестьянам чтением Рабле[111]. Кроме того, бессмертный кюре из Медона не сам придумал это имя. В От-Виенне сохранилась запись 1471 года о некоем «Гаргантюасе» во плоти. Незадолго до Рабле Шарль Биллон, родившийся в деревне подле Иссудена, первым в литературе издал «Великие и невероятные хроники об огромном великане Гаргантюа». Это прекрасно понимала Жорж Санд, когда упоминала легенды о Гаргантюа, которые сама слышала в своем уголке в Берри: «Те, кто рассказывает вам всякие истории, сам за всю свою жизнь не прочел ни одной книги и не больше, чем его предки, знает об их существовании. Имя Рабле столь же неизвестно им, как имена Пантагрюэля и Панурга <…> Эти персонажи — выдумка поэта; однако же Гаргантюа, я думаю, — создание народа…»

Для любого, кто его читал, Рабле — это насмешливый (несомненно, из осторожности) разрушитель всех христианских традиций. Если он сделал Гаргантюа своим знаменем, то это неспроста. Опыт и интуиция помогли ему увидеть этот бродящий по французским деревням призрак другой религии, другого видения мира, которое вот уже девять веков яростно запрещалось христианством, но все еще не хотело умирать.

Так что Гаргантюа — это Гарган, сын Белена. Почему именно он, а не его отец? Потому что он был ближе, ощутимее, человечнее. Иисус тоже более понятен христианам, нежели Бог-Отец. Но почему — «тюа»?

Одним из средств, использовавшихся Церковью для того, чтобы заставить людей забыть верования предков, как известно, была христианизация священных мест и существ, которым они поклонялись. Туманный святой Горгон, следы которого отыскались в Риме, оказался вполне подходящим для того, чтобы вытеснить Гаргана. Мощи этого святого были принесены в 765 году аббатом Горзы Хродегангом в Лотарингию, и оттуда его культ распространился почти на всю Францию севернее Луары. Его почитание устанавливалось во многих местах, которые еще вчера были связаны с легендами о Гаргантюа. Его имя давали прудам, источникам, которые, без сомнения, до этого имели совсем другого покровителя. Наконец святой Горгон обосновался на границе Бретани и Нормандии, совсем недалеко от уже упоминавшейся горы Томбе, наиболее почитавшейся последователями древней религии. Возможно, святой Михаил и изгнал Белена и Гаргана с этой горы в VI веке, но вряд ли ему удалось изгнать их из сердец их почитателей. Поместив его тезку почти напротив горы в Сен-Квентин-сюр-ле-Ом (где «ом» — «homme» или «houlme» — означало «холм», «возвышенность»), христиане надеялись добиться того, чтобы паломники, упорно приходившие поклониться своим ложным богам, делали это, не отрицая и истинного Бога. Расчет оправдался, ибо еще в прошлом веке паломничество к святому Горгону привлекало в эти места толпы нормандцев и бретонцев, которые уже понятия не имели о его некатолическом происхождении. Но это весьма позднее достижение отнюдь не означает, что в VIII веке великого Гаргана можно было так же легко заменить никому не известным Горгоном. Чтобы не допустить путаницы, упорные почитатели Гаргана добавили к имени своего божества слог «тюа», смысл которого в настоящее время утрачен, но каким-то образом в те времена он помогал отличать одного от другого.