Приметы будущего

Приметы будущего

Чтобы описать общество, в котором люди 1000 года жили своей повседневной жизнью, и соблюсти при этом все требования, предъявляемые сейчас к исследователям, проводящим детальный анализ в области гуманитарных наук, потребовалось бы не 14 страниц, а огромный том. Такие работы есть, но, по правде говоря, их материал не укладывается в несколько десятилетий, окружающих 1000 год и столь мало нам известных. Даже замечательная книга «Воины и крестьяне» профессора Жоржа Дюби и даже первый том его «Экономики сельского хозяйства на средневековом Западе» охватывают более широкий отрезок времени. Я попытался здесь определить место 1000 года в политическом и социальном развитии Европы и вдобавок создать правдоподобную картину того, как каждый осознавал свое место в мире. Каждый ли? Видимо, нет. Конечно же, существовали крестьяне, которые не считали себя несчастными, и даже такие, кто жил вполне в свое удовольствие, как, например, тот человек, о котором мы расскажем в следующей главе. Были и милосердные сеньоры, и, конечно же, прелаты, которые умели обходить подводные камни политических страстей, не губя при этом свою душу: о них мы тоже поговорим. Мы обнаружим также в целом ряде глав много новых подробностей о реальной жизни всех этих людей и даже представителей некоторых других категорий населения, менее многочисленных, пограничных сословий и групп, которых можно было и исключить из этого общего рассмотрения.

Вытекает ли из этого достаточно грубого наброска, что 1000 год находился в центре эпохи перемен? Да, это так.

Неудача политики Оттона и Сильвестра весьма наглядно символизирует конец старого мира, того, в котором еще витала идея единства Западной империи, некогда воплощенная в реальность Карлом Великим. В 1000 году уже существовало определенно независимое королевство, которое Асцелин (и не он один) ставит на одну ногу с германской империей — это королевство Капетингов во Франции. Вскоре появятся и другие: на сцену выходят политические формы развитого Средневековья.

Что еще более важно для повседневной жизни: дробление власти в европейских странах достигло своего предела. Но это не конец света, а точка отсчета. Традиция вскоре узаконит эту реальную власть, права и обязанности, которые она подразумевает. Постепенно сложится феодальная иерархия.

Структура общества в интересующее нас время упрощается, можно даже сказать, рационализируется: различия условий жизни мелких земледельцев, порожденные в предыдущие века их происхождением или условиями приобретения земли, стираются. Как бы они ни назывались: сервы, вилланы и т.п., — все они землепользователи, и отношение к ним более или менее одинаковое. И, конечно же, они не являются владельцами надела, который обрабатывают, они его «держат», но если не считать оброк и барщину, они пользуются наделом по своему усмотрению как своей собственностью. Это также новая черта, и притом очень важная. Общество времен Меровингов[101], общество времен Каролингов, агония которого продолжалась в течение всего X века, унаследовали от Древнего Рима систему крупной земельной собственности, типа виллы, огромные поля которой возделывались сервами, мало отличавшимися от античных рабов. Их вполне можно было бы сравнить с плантациями рабовладельцев в недавней Америке: mansus indominicatus был огромен и требовал огромных затрат труда арендаторов. Теперь же он постепенно уменьшается. Большая часть земли ушла у сеньора на то, чтобы создать маленькие фьефы в пользу вооруженных вассалов, которых он вынужден содержать в большом количестве. Те же, в свою очередь, завели своих «держателей земли».

Так распространенная и обоснованная система вознаграждения путем пожалования земли совершила тихую революцию, от которой будет зависеть все будущее Запада, ту революцию, о которой Пьер Шоню недавно написал так: «Революция в пользу свободы, предоставившая право и ужасающую обязанность самому решать вопросы организации своего труда, произошла в 1100 году».

Нет ничего удивительного и в том, что схема, предложенная Асцелином: люди Церкви, нобили, сервы, — предвосхитила схему, которая во Франции и в других странах применялась для описания общества вплоть до конца XVIII века: духовенство, дворянство, третье сословие.

Только учтем, что третьим сословием, которое во времена Филиппа Красивого обрело свое название и свою роль в государстве, было не крестьянство, а буржуазия. А буржуазия — это города. В интересующее же нас время, в отличие от времен Римской империи, города играли весьма незначительную роль. Малонаселенные, они существовали только как военные укрепления, как резиденции одного или нескольких церковных или светских сеньоров, владельцев больших сельских доменов, и обычно как резиденции епископов. Однако, когда окончатся сумерки, вызванные молчанием документов, города вновь возникнут в поле нашего зрения, уже вовлеченные в процесс расширения, который станет одной из основных особенностей экономического и социального развития в период расцвета Средневековья. Это еще одно изменение, робкие ростки которого мы опишем более подробно на последующих страницах. Его также следует записать в актив интересующих нас малоизученных десятилетий.