Польша отказывается

Польша отказывается

С оккупацией Чехословакии Гитлер блокировал Польшу с трех сто­рон. Как заявил впоследствии генерал Йодль[430], «территориальная структура Великой Германии позволяла рассматривать польский воп­рос, исходя из более или менее благоприятных стратегических предпо­сылок». С захватом Мемельской области 23 марта Польша оказалась окруженной и с северо-востока.

После оккупации Чехословакии внимание великих держав было приковано к Польше и Румынии; оба государства между Балтийским и Черным морями теперь лежали на пути германской экспансии на вос­ток. Дурные предчувствия приобрели такой размах, что одно-единст­венное неудачное выражение румынского посланника в Лондоне Тиля о подготовке германского вторжения в Румынию привело в движение западную дипломатию[431]. Утром 18 марта британский посол в Москве Сидс посетил наркома Литвинова, чтобы от имени своего правительст­ва задать ему вопрос относительно позиции Советского Союза в случае германской агрессии против Румынии. 19 марта Советское правитель­ство предложило срочно созвать конференцию шести держав, по воз­можности в Бухаресте, на которой заинтересованные страны (Англия, Франция, СССР, Польша, Румыния и Турция) образовали бы совмест­ный оборонительный фронт против германской агрессии. Это предло­жение — повторение прошлогодней советской инициативы в условиях непосредственной военной угрозы — потерпело фиаско из-за глубокого недоверия Чемберлена к большевистской России. Официально британ­ское правительство отклонило советскую инициативу как «преждевре­менную». ТАСС опубликовало это заявление 22 марта и одновременно опровергло слухи, согласно которым Советское правительство будто бы недавно предложило Польше и Румынии на тот случай, если они станут жертвами агрессии, помощь в одностороннем порядке[432].

Со своей стороны английское правительство 21 марта предложило правительствам Франции, СССР и Польши принять декларацию, в со­ответствии с которой эти государства совместно выступят против угро­зы независимости любой из европейских стран. Это предложение было принято правительствами Франции и СССР, но натолкнулось на со­противление польского правительства, опасавшегося, что» вступив в антигерманский оборонительный союз, оно навлечет тем самым гнев Гитлера на Польшу.

То была запоздалая осторожность. После того как Гитлер уже в речи от 8 марта высказался за военное «решение» польского вопро­са, дело сводилось лишь к тому, чтобы, используя давление уже существующего военного охвата вдоль всей границы, для виду вы­двинуть «окончательное», неприемлемое предложение. 21 марта, в тот самый день, когда были оглашены британское предложение польскому правительству и германский ультиматум Литве с тре­бованием уступить Мемельскую область, Риббентроп пригласил к себе польского посла в Берлине Липского, чтобы объявить катего­рическое требование Гитлера в отношении Данцига и так называе­мого польского коридора[433]. Как воспоминал министр иностранных дел Польши Бек, Риббентроп, теперь уже в ультимативной форме, повторил предложение о германо-польском «выравнивании», об ан­тирусском сотрудничестве, о компенсации Польше на юге в обмен на отказ от Балтийского моря и угрожал «возвратом Германии к рапалльской политике»[434].

Призрак Рапалло возымел действие. 23 марта, в день оккупации Мемельской области, Бек обратился к британскому правительству с просьбой заменить отклоненную польской стороной Декларацию четы­рех держав двусторонним (англо-польским) заявлением. Английское правительство согласилось, к заявлению примкнуло и французское правительство. 31 марта 1939 г. премьер-министр Чемберлен объявил в палате общин, что британское и французское правительства будут все­ми средствами отстаивать независимость Польши. 13 апреля (после оккупации 7 апреля итальянскими войсками Албании) такие же гаран­тии были распространены на Румынию и Грецию, а немного позднее и на Турцию.

Дни, последовавшие за отклонением Польшей германского ульти­матума (26 марта), Гитлер провел в своей берхтесгаденской резиден­ции Бергхоф в состоянии крайнего возбуждения. В министерстве иностранных дел знали о его разочаровании в связи с провалом поль­ской политики[435]. В таком состоянии он, должно быть вспоминая собы­тия новогоднего приема, опять стал искать пути и средства наказания Польши с помощью России. Впервые о своем намерении он будто бы сказал генерал-полковнику фон Браухичу. По воспоминаниям его адъютанта, «Гитлер... (говорил) с Браухичем и о политическом положе­нии. С Польшей следовало обождать». Он якобы не желал насильствен­ными действиями в вопросах Данцига и «коридора» толкать Польшу в объятия Англии[436]. Свои истинные намерения Гитлер высказал как бы шутя: «А знаете ли вы, каким будет мой следующий шаг? Вам лучше сесть, прежде чем я скажу, что им будет... официальный визит в Моск­ву»[437].

30 марта Гитлер в сильнейшем беспокойстве вернулся в Бер­лин. Здесь 31 марта он вновь пережил «черный день»[438]. Заявле­ние Чемберлена в палате общин привело его в ярость. В присутствии адмирала Вильгельма Канариса Гитлер в бешенстве стучал кулаками «по мраморной поверхности своего письменного стола и извергал одно проклятие за другим в адрес Англии. Нако­нец он закричал: «Я сварю им чертово зелье!» Как справедливо за­ключил Домарус, говоря о «чертовом зелье», Гитлер имел в виду не только расплату с Англией и Польшей, но и «на худой конец германо-русский союз! Перед призраком национал-социалистско-болыпевистского альянса эти старые склеротики англичане... капи­тулируют»[439].

3 апреля 1939 г. — в тот день польский министр иностранных дел Бек прибыл не в Берлин, как ожидала германская сторона, а в Лон­дон — Гитлер приказал готовиться к осуществлению плана «Вайс», т.е. плана германской кампании против Польши. 11 апреля германскому вермахту было дано распоряжение об «Обеспечении границ на восто­ке». Столь внезапная перемена вполне соответствовала упрощенной системе категорий Гитлера: не удалось «большое решение (с Польшей против России)», следовало попробовать «малое решение (с Советским Союзом против Польши)»[440].

После издания инструкции о единой подготовке вермахта к воен­ным действиям на период 1939/40 гг.[441], раздел II которого предписы­вал военный разгром Польши в рамках плана «Вайс», война против Польши стала неизбежной. Поэтому росла и заинтересованность в ско­рейшем достижении договоренности с Россией. Как подчеркивалось в плане, «политическое руководство считает своей задачей по возможно­сти изолировать Польшу в этом случае, т.е. ограничить войну боевыми действиями с Польшей». В том случае, если изолировать не удалось бы, Гитлер был готов «напасть на Запад и одновременно разделаться с Польшей»[442].

В качестве инструмента «политического руководства» («изоляция» Польши была в первую очередь делом внешней политики и диплома­тии) министерство иностранных дел столкнулось теперь с двойной за­дачей: с одной стороны, необходимо было расчищать пути для подобной «изоляции», которые вели через Россию, однако, с другой стороны, бы­ло известно, что Гитлер в своем военном планировании все еще слабо учитывал русский фактор, уделяя главное внимание Англии. «Вмеша­тельство России, — говорилось в плане «Вайс», — если бы она была на это способна, по всей вероятности, не помогло бы Польше, так как озна­чало бы уничтожение ее большевизмом».

В ходе оперативного осуществления плана «Вайс» под косвенной угрозой оказались бы и Прибалтийские государства. В утвержденном 11 апреля плане указывалось: «Позиция лимитрофов будет опреде­ляться исключительно военным превосходством (последние два слова были от руки исправлены на «военными требованиями». — Я.Ф.) Гер­мании». Затем (в первом варианте) следовало предложение: «В ходе дальнейшего развития событий может возникнуть необходимость ок­купации лимитрофов вплоть до границ прежней Курляндии и включе­ния их в состав рейха». Но представление о грозящих неприятных осложнениях с Прибалтийскими государствами и — в соответствии с советскими «защитными нотами», переданными Латвии и Эстонии 28 марта 1939 г., — весьма вероятно, с СССР побудило верховное ко­мандование вермахта постановлением 37/39II от 13 апреля 1939 г. из «плана фюрера» вторую фразу вычеркнуть[443]. Первая же фраза оста­лась, а значит, оставалась и возможность распространения зоны воен­ных действий на Прибалтику.