ИНТРИГИ В КРЕМЛЕ.

ИНТРИГИ В КРЕМЛЕ.

Победный 1945-й явился для Сталина не только годом военного триумфа, ознаменовавшегося увенчанием его имперской короной в виде преподнесенного ему маршалами[670] звания генералиссимуса, но и апофеозом его национально-государственной доктрины, опиравшейся на пропагандистское использование традиций русского патриотизма. Не случайно, выступая 24 мая в Кремле на приеме в честь командующих войсками Красной армии, он провозгласил тост «за здоровье русского народа», который «заслужил в… войне общее признание как руководящей силы Советского Союза среди всех народов… страны»[671]. Однако интересы мощной империи, которая, выйдя за пределы одного государства и установив контроль над Восточной Европой, превратилась в мировую державу, не позволяли Сталину почивать на лаврах триумфатора. Покоившаяся на единодержавии верховная власть требовала обеспечения соответствующего ей баланса политических сил внутри страны, тем более что здесь образовался явный перекос в пользу значительно окрепшего в годы войны партийно-государственного тандема Маленков — Берия, выражавшего интересы военно-промышленного комплекса. Такая тенденция стала беспокоить Сталина задолго до победного мая 1945-го. Уже начиная с середины 1944 года он стал негласно противодействовать дальнейшему росту влияния этой группировки, используя в качестве политического противовеса Жданова и его «ленинградцев». Правда, в связи с тем, что в сентябре того же года Жданов был назначен уполномоченным от политбюро на мирных переговорах с Финляндией и отбыл в Хельсинки, его позиции на столичной «бирже власти» временно ослабли. Тем не менее фортуна ему благоволила: в декабре его главный соперник в борьбе за лидерство на «идеологическом фронте» Щербаков серьезно заболел, а 10 мая 1945 г. скончался от «паралича сердца»[672]. Это была ощутимая потеря для его сторонников в ЦК, и прежде всего для Маленкова. И хотя последнему удалось тогда присовокупить к многочисленным своим обязанностям по секретариату ЦК еще и руководство идеологической сферой и сохранить фактически перешедший к нему в годы войны от Жданова статус второго секретаря ЦК партии, однако в отличие от Щербакова он не был силен в вопросах организации пропаганды и не мог в этом новом качестве соперничать на равных с таким опытным партидеологом, как Жданов. Это обстоятельство заметно облегчало стоявшую перед Сталиным задачу.

Всю вторую половину 1945 года вождь посвятил тайным приготовлениям к новой закулисной баталии. Для нанесения удара по ослабленной смертью Щербакова маленковско-бериевской группировке были использованы серьезные недостатки, якобы имевшие место в военной авиации и авиапроизводстве в недавнем прошлом. Летом 1945 года об этом уведомил Сталина его сын Василий, тогда полковник ВВС, который, встретившись с отцом в Потсдаме, доложил ему, что в годы войны руководство авиационной промышленности, вступив в «преступный сговор» с командованием военно-воздушных сил, будто бы отправляло на фронт в массовом количестве «летающие гробы» в виде дефектных истребителей Як-9[673].

Существенную закулисную роль в раскручивании интриги сыграл главный конструктор этих машин А.С. Яковлев, занимавший в то время пост заместителя наркома авиапромышленности. Всегда старавшийся быть на виду у сильных мира сего, тот первые свои серийные самолеты конца 20-х годов назвал АИРами в честь тогдашнего председателя СНК СССР А.И. Рыкова и примерно тогда же сблизился с заместителем последнего Я.Э. Рудзутаком, женившись с пользой для карьеры на его воспитаннице. Правда, когда по воле Сталина те превратились во «врагов народа», молодому авиаконструктору пришлось переименовать свои машины и развестись. Способный, гибкий, умный и приятный в общении Яковлев понравился Сталину, делавшему ставку на молодых, циничных и даровитых карьеристов, и стал фактически его советником по авиационным делам. Поскольку старые беспартийные конструкторы (А.Н. Туполев, Н.Н. Поликарпов) особого доверия вождю не внушали, Яковлев очень скоро превратился в фигуру «номер один» в сталинской авиации.

Этому в немалой степени способствовало то, что после замены в начале 1940 года М.М. Кагановича на посту наркома авиапромышленности А.И. Шахуриным Яковлев был назначен его заместителем по опытному самолетостроению и науке. Открывшиеся возможности он использовал прежде всего с целью получения привилегий для своего конструкторского бюро и в борьбе с конкурирующими фирмами. В годы войны конструктор близко сошелся с Василием Сталиным, запросто приезжал к нему на дачу в Зубалово и даже изготовил для него персональный закамуфлированный Як-3, самый скоростной истребитель в те годы. Судя по всему, не кто иной, как Яковлев, помог Василию Сталину в сборе компромата, который тот передал отцу. А 6 сентября 1945 г. Яковлев сам направил письмо Сталину, в котором руководимый Шахуриным Наркомавиапром выставлялся основным виновником провалов в области создания реактивных самолетов и дальних бомбардировщиков[674]. Пока эта информация проходила через бюрократическую круговерть и на ее основе готовились репрессивные решения, у Сталина в середине сентября случился инсульт: сказалось психологическое перенапряжение, накопленное за годы войны, а последней каплей стал атомный «сюрприз» американцев. Правда, удар был не очень сильным, и болезнь вскоре отступила. Прибыв в начале октября на отдых в Сочи, где проводил тогда свой отпуск и Шахурин, Сталин принялся по своему обыкновению усыплять бдительность будущей жертвы. Однажды, а это было в начале ноября, он пригласил наркома авиапромышленности отметить 70-летие М.И. Калинина. На торжестве, состоявшемся на даче юбиляра у горы Малый Ахун, Сталин был подчеркнуто приветлив с Шахуриным. А по окончании отпуска, когда нарком возвращался в Москву, Сталин в знак особого благорасположения поручил проводить его Поскребышеву.

Сам же диктатор вернулся в столицу 17 декабря и сразу же стал деятельно готовиться к осуществлению задуманного, задействовав в свои планы и Жданова, прибывшего в Москву из Хельсинки 26 декабря. Реализация аппаратной интриги началась 29 декабря, когда впервые за продолжительное время Сталин провел в Кремле полноценное заседание политбюро[675], на котором предложил отстранить Шахурина от занимаемой должности и взял на себя поручение «наметить» кандидатуру нового наркома авиапромышленности. Интересно, что накануне вечером Сталин почти полтора часа беседовал с Яковлевым, очевидно, обсуждая с ним детали своего предстоящего выступления на политбюро. Уже 30-го новым руководителем авиапромышленной отрасли был утвержден М.В. Хруничев, работавший ранее первым заместителем наркома боеприпасов[676].

Первоначально в целях обоснования отставки Шахурина в ход было пущено обвинение в махинациях с трофейным имуществом, тогда широко использовавшееся Сталиным как повод для расправы с неугодными. 9 января оргбюро ЦК приняло постановление «О недостойном поведении Шахурина А.И.», в котором бывшему наркому инкриминировался, в частности, вывоз из Германии и использование в качестве личной собственности семи легковых автомобилей. В то же время не были забыты и услуги тех, кто тайно участвовал в подготовке смещения Шахурина. 13 января Яковлева назначили первым заместителем к новому наркому авиапромышленности, а 2 марта в печати появилось сообщение о присвоении Василию Сталину генеральского звания[677]. В один день с Шахуриным лишился министерского кресла и Берия, против которого наряду с Василием Сталиным интриговал начальник личной охраны вождя генерал Н.С. Власик. Оставаясь заместителем председателя СНК СССР, Берия был освобожден от обязанностей наркома внутренних дел «в связи с перегруженностью… другой центральной работой»[678].

Союзник Берии Маленков хотя и был назначен тогда же председателем комиссии по передаче дел новому наркому авиапромышленности[679], не мог не почувствовать неладное. Пытаясь как-то укрепить свое реноме в глазах вождя, этот партийный царедворец решил воспользоваться подвернувшимся весьма кстати благоприятным случаем, связанным с вышедшей в то время в свет книгой избранных произведений грузинского большевика и литературоведа А.Г. Цулукидзе. Дело в том, что Сталин, ознакомившись с этим изданием и пригласив к себе отвечавшего за идеологию Маленкова, как бы невзначай то ли спросил, то ли посетовал: «Кажется, было решение и о моих сочинениях?». Дав сразу же указание своим сотрудникам порыться в архивах, Маленков установил, что в середине 30-х годов такое решение действительно принималось, но ничего конкретного по нему так и не было сделано. Исправляя это упущение и демонстрируя одновременно свою исполнительность, Маленков 19 января вынес на политбюро проект постановления об издании до 1949 года 16-томного собрания сочинений Сталина[680]. Однако даже такой эффектный шаг уже не мог предотвратить неизбежного. И хотя 18 марта Сталин предложил на пленуме ЦК повысить партийный ранг Маленкова и Берии до полноправного членства в политбюро, это было, скорее, отвлекающим маневром, чем проявлением неожиданного благорасположения к ним, тем более что в тот же день новым секретарем ЦК был назначен ставленник Жданова А.А. Кузнецов. Ну и поскольку в связи с недавней болезнью Сталина уж очень громко стали говорить о Молотове как о наиболее вероятном преемнике вождя, на том же мартовском пленуме упразднили занимаемую последним должность первого заместителя председателя правительства и перевели его в обычные заместители. А спустя два дня еще один протеже Жданова — М.И. Родионов сменил А.Н. Косыгина на посту председателя Совета министров РСФСР. 29 марта заместителем Родионова был назначен вроде бы уже прощенный Шахурин, что, как показали последующие события, было не более чем еще одной уловкой Сталина[681].

То, что положение маленковско-бериевской группировки весьма шатко, стало очевидным 7 апреля, когда неожиданно был взят под стражу Шахурин. Непосредственным поводом к его аресту послужили показания бывшего командующего 12-й воздушной армией маршала авиации С.А. Худякова (А.А. Ханферянца), который был ранее препровожден в Лефортовскую тюрьму и в ходе допросов «с пристрастием» оговорил Шахурина и руководство ВВС. Примерно тогда же оказались за решеткой заведующие отделами управления кадров ЦК А.В. Будников и Г.М. Григорьян, курировавшие авиационную промышленность, а также руководители военно-воздушных сил А.К. Репин, Н.С. Шиманов, Н.П. Селезнев. 11 апреля, то есть после того как от них теми же методами были получены дополнительные «признания», Сталин своим письмом (с приложенной подборкой показаний арестованных) известил членов и кандидатов в члены политбюро, секретарей ЦК, руководство вооруженных сил и авиационной промышленности о разоблачении крупного антигосударственного заговора, в результате которого в годы войны «фронт получал недоброкачественные самолеты… и расплачивались за это своей кровью наши летчики». Сообщалось также об арестах «заговорщиков» из числа высокопоставленных военных и гражданских функционеров. Последним под стражу взяли 23 апреля командующего ВВС А.А. Новикова, который во многом пострадал из-за того, что Василий Сталин считал его личным врагом[682].

Испытывая недоверие к ставленнику Берии на посту наркома государственной безопасности В.Н. Меркулову[683], Сталин назначил руководителем расследования «авиационного дела» начальника Главного управления контрразведки Красной армии «Смерш» и своего заместителя по Наркомату обороны B.C. Абакумова[684], который особо отличился в январе 1945 года, возглавляя операцию по тайному захвату в Будапеште известного шведского дипломата, сотрудничавшего с американской разведкой[685], Рауля Валленберга, спасшего тысячи евреев, обреченных на смерть в гитлеровских концлагерях. Оказывая грубый нажим на арестованных, Абакумов ударными темпами закончил следствие, и уже 10 мая дело стало объектом разбирательства военной коллегии Верховного суда СССР, заседавшей под председательством В.В. Ульриха. На следующий день был вынесен вердикт, гласивший:

«Подсудимые протаскивали на вооружение ВВС заведомо бракованные самолеты и моторы крупными партиями и по прямому сговору между собой, что приводило к большому количеству аварий и катастроф в строевых частях ВВС, гибели летчиков…».

Что касается приговора, то тут, думается, не обошлось без присущего Сталину черного юмора. Сроки заключения были определены в соответствии с нисходящей кривой, понижавшейся почти с анекдотической равномерностью. Шахурин, как главный обвиняемый, получил семь лет, Репин — шесть, Новиков — пять, Шиманов — четыре года, Селезнев — три, а подчиненным Маленкова Будникову и Григорьяну, наверное потому, что те «орудовали» в ЦК «на пару», дали по два года каждому. Издевательский характер этого приговора очевиден еще и потому, что все осужденные по нему, несмотря на разные сроки заключения, были одновременно выпущены на свободу только после смерти Сталина[686].

В благодарность за свой труд Абакумов 4 мая был назначен министром государственной безопасности СССР. Его предшественника на этом посту Меркулова, как не оправдавшего «возложенных на него ЦК задач», перевели из членов в кандидаты ЦК и с понижением назначили начальником Главного управления советским имуществом за границей при Совете министров СССР[687]. Решая в те же дни дальнейшую судьбу Берии и Маленкова, Сталин по поводу будущности первого не испытывал особых сомнений, полагая, что его неуемная энергия и амбиции еще долго будут поглощены руководством атомным проектом, во главе которого тот был поставлен в августе 1945 года сразу же после атомной бомбардировки американцами Японии. Что же касается второго, то тут Сталин, не видя в Маленкове соперника в борьбе за власть (тот был сильным и энергичным исполнителем, но слабым лидером), склонился к тому, чтобы лишь для острастки наказать этого опытного функционера и, наложив на него временную опалу, найти ему применение вне аппарата ЦК, переданного под контроль Жданова и его «ленинградцев». Тем самым вождь в который уже раз решил прибегнуть к излюбленной тактике арбитра в противоборстве своих фаворитов.

Отправной датой в осуществлении задуманного Сталиным стало 13 апреля, когда решением политбюро Маленков сдал, а Жданов принял руководство идеологической сферой. Тогда же первый заменялся на посту начальника ключевого в аппарате ЦК управления, кадров А.А. Кузнецовым. Однако за Маленковым пока сохранялось председательствование на заседаниях оргбюро ЦК (прерогатива второго секретаря ЦК), и как бы в утешение за утраченные полномочия ему был передан контроль за работой компартий союзных республик. Постепенно лишая Маленкова партийной власти, Сталин все больше загружал его ответственными поручениями по линии Совета министров СССР. Еще 22 марта состоялось назначение Маленкова председателем комиссии по постройке стратегического бомбардировщика Ту-4[688], способного нести атомное оружие. Стремясь вернуть себе благорасположение вождя, Маленков так энергично взялся за дело, что уже вскоре отрапортовал о полной готовности четырех новых машин, собранных на казанском заводе № 22, к демонстрационному полету на первомайском параде[689]. Однако Сталин неожиданно нанес ему еще один чувствительный удар. Получив от Абакумова заявления, подписанные Шахуриным, Новиковым и Шимановым с их вынужденными «признаниями» о том, что Маленков, зная в годы войны о непорядках в авиации, не сигнализировал о них в ЦК ВКП(б), Сталин 4 мая, то есть одновременно с назначением Абакумова министром госбезопасности, провел через политбюро решение о выводе Маленкова из состава секретариата ЦК. Мотивировалось это тем, что тот, будучи шефом «над авиационной промышленностью и по приемке самолетов — над военно-воздушными силами, морально отвечает за те безобразия, которые вскрыты в работе этих ведомств (выпуск и приемка недоброкачественных самолетов)…»[690]. На самом деле это обвинение носило надуманный характер и было использовано Сталиным как формальный предлог для атаки на властные позиции военно-промышленного комплекса[691]. В действительности, если вождь и был недоволен работой авиастроителей в годы войны, то только в связи с тем, что они уступили немцам и американцам в создании новой реактивной техники. Не случайно в принятом 26 февраля 1946 г. засекреченном постановлении СНК СССР подчеркивалось, что «Наркомавиапром допустил серьезное отставание в развитии новой авиационной техники… особенно… в деле создания реактивной техники»[692][693].

Казалось, что Маленкова ждут серьезные неприятности, может быть, даже арест, однако уже 13 мая Сталин, как бы давая ему возможность искупить прошлые ошибки, назначил его на пост председателя вновь созданного Специального комитета по реактивной технике («Комитет № 2»)[694]. А 2 августа произошло утверждение Маленкова в качестве заместителя председателя Совета министров СССР и введение в состав бюро этого государственного органа. В тот же день постановлением политбюро было закреплено и ведущее положение Жданова в аппарате ЦК, где он, продолжая руководить идеологической сферой, получил право председательствовать на заседаниях оргбюро[695]. Тем самым волей Сталина как бы завершался «развод» Маленкова и Жданова, в результате которого первый стал кем-то вроде заместителя вождя по руководству государственными делами, а второй — партийными. При сложившейся диспозиции аппаратных сил приоритетным было положение Жданова, причем не только в силу того, что партия продолжала главенствовать над государством, но и потому, что и в самом Совете министров СССР ленинградскую группировку представляли такие влиятельные политики, как, например, председатель Госплана СССР и кандидат в члены политбюро Н.А. Вознесенский. Тем не менее Маленков сохранял шансы на реванш, так как Сталин, высоко оценивая деловые и организаторские способности этого несколько задвинутого в тень фаворита, продолжал использовать его в качестве политического противовеса Жданову.

Происходившие в верхнем эшелоне власти кадровые пертурбации особо не повредили руководителю Агитпропа Александрову. Скорее наоборот: пока политические маршалы давали кабинетные сражения друг другу он, укрепляя собственные позиции, развил кипучую деятельность на идеологическом фронте. При его активном участии в июле 1946 года Высшая школа партийных организаторов была преобразована в Высшую партийную школу. Тогда же Сталин и Жданов предоставили Александрову возможность создать свой ведомственный печатный орган — газету «Культура и жизнь», которая вскоре за разносный стиль критики идеологически «незрелых», «чуждых», а то и так называемых враждебных произведений и их авторов стала негласно именоваться в кругах интеллигенции «Александровским централом». Венцом карьерных достижений Александрова стало получение в 1946 году Сталинской премии за книгу «История западноевропейской философии» и звания действительного члена Академии наук СССР[696].

Сохраняя по необходимости видимость лояльности к Жданову, Александров скорее всего не обольщал себя иллюзиями относительно перспектив дальнейшей работы под его руководством, справедливо полагая, что тот, видя в нем «человека» Маленкова, рано или поздно «выдавит» его из аппарата ЦК. Единственный шанс дальнейшего карьерного процветания на Старой площади мог появиться у Александрова только в случае победоносного возвращения туда Маленкова. Поэтому глава Агитпропа, преодолев некоторую растерянность, вызванную шоком от удара по его покровителю, возобновил закулисное партнерство с ним, благо тот не только быстро оправился от понесенного поражения, но и готов был к контратаке на позиции враждебной аппаратной группировки.