«ДЕПО “КР”».

«ДЕПО “КР”».

В подготовке и проведении следующей крупной пропагандистской акции, явившейся как бы своеобразным ответом Сталина на известную «доктрину Трумэна» — декларацию американского внешнеполитического курса о поддержке «свободных народов» и «сдерживании коммунизма», с которой президент США выступил в конгрессе 12 марта 1947 г., ведущая роль отводилась уже не Александрову, устранение которого с поста начальника Агитпропа стало вопросом времени, а ставленнику Жданова М.А. Суслову, назначенному 22 мая секретарем ЦК[714][715].

Непосредственный повод к развертыванию новой кампании дало инспирированное сверху «дело Клюевой — Роскина», советских ученых-микробиологов (кстати, супругов), активно работавших с конца 30-х годов над проблемой биотерапии рака. Их исследования, а также публикации в советских научных журналах (в том числе и издававшихся за границей) не остались незамеченными. После войны деятельностью ученых заинтересовался новообразованный Национальный раковый институт США, который в сентябре 1945 года обратился через американское посольство в Москве к профессору Г.И. Роскину с предложением начать совместную работу. Столь заманчивая перспектива развернуть мирное советско-американское научное сотрудничество по такой глобальной проблеме, как борьба с раком, казалась вполне реальной в тот краткий период, когда «горячая» война уже закончилась, а «холодная» еще не началась. Поэтому Н.Г. Клюева, избранная в том же 1945-м членом-корреспондентом Академии медицинских наук СССР (АМН СССР) и наделенная честолюбивым и волевым характером, решила использовать этот шанс. Занявшись поисками высокопоставленных покровителей, способных поддержать антираковый проект, она обратилась к А.И. Микояну. Потом через посредство некоего В.Н. Викторова, работавшего в свое время заведующим губздравотделом в Нижнем Новгороде, вышла на Жданова. После того, как в марте 1946 года Клюева и Роскин заявили на общем собрании АМН СССР о том, что после полуторагодичной работы им удалось получить препарат, способный бороться с раковой опухолью (саркомой), сообщение об этом, ставшее сенсацией, сразу же появилось в центральной печати[716]. Ажиотаж, возникший вокруг еще сырого и находившегося лишь в начальной стадии эксперимента свидетельствовал не только о характерном для того времени общественном чаянии чудесных прорывов в постижении тайн природы, но и о том, что в дело вмешалась большая политика. Уже 3 апреля по представлению Жданова секретариат ЦК принял специальное постановление, призванное обеспечить исследованиям Клюевой и Роскина государственную поддержку. По распоряжению министра здравоохранения СССР Г.А. Митерева для работы над чудо-препаратом в Центральном институте эпидемиологии, микробиологии и инфекционных заболеваний (ЦИЭМ) АМН СССР создавалась специальная лаборатория, которую предполагалось оснастить передовым импортным оборудованием[717]. Для этого по официальным каналам 26 июня было организовано посещение ЦИЭМ послом США в Москве У.Б. Смитом[718]. Как докладывалось потом в секретариат ЦК, «из вопросов, из грамотного и правильного употребления узкоспециальных терминов было видно, что Смит хорошо знает историю открытия и его значение»[719]. Гость предложил объединить усилия советских и американских ученых в борьбе с общим злом, а также пообещал в обмен за информацию о технологии изготовления противоракового препарата содействовать быстрым поставкам советской стороне американского лабораторного оборудования.

Такая схема сотрудничества, исходившая от представителя державы — вчерашней союзницы в войне, показалась тогда не только приемлемой, но и выгодной руководству Минздрава СССР и его кураторам в ЦК. 20 июня политбюро утвердило решение секретариата ЦК командировать в США академика-секретаря АМН СССР В.В. Парина, которому были переданы рукопись подготовленной Клюевой и Роскиным книги «Биотерапия злокачественных опухолей», ампулы круцина («КР») — их антиракового препарата, а также эритрина — вещества, которое синтезировал профессор Л.А. Зильбер, руководивший в ЦИЭМ отделом иммунологии и злокачественных опухолей[720].

Однако начавшиеся в стране идеологические заморозки не могли не сказаться на зарождавшемся советско-американском медицинском проекте. Сталин вскоре поручает Жданову расследовать «подозрительный» факт посещения американским послом ЦИЭМа. И хотя 3 августа заместитель начальника УК ЦК Е.Е. Андреев доложил в секретариат ЦК, что данный визит был предварительно согласован с МИД, санкционирован руководством МГБ СССР и прошел без нарушения установленных правил, Сталин тем не менее не успокоился. По его указанию 7 августа Жданов направил материалы расследования на перепроверку в МИД, наложив на них недвусмысленную резолюцию: «… Я думаю, что Смита не нужно было пускать в институт…». Разумеется, чиновники МИДа быстро поняли, чего от них ждут наверху. В подготовленном ими новом экспертном заключении уже рекомендовалось, отказавшись от предложения Смита, противопоставить стремлению американцев заполучить образец «КР» «соответствующие меры предосторожности к недопущению просачивания какой-либо информации об этом препарате» за границу.

Добившись своего, Жданов переслал документы по «КР» В.М. Молотову[721]. Вряд ли это было просто бюрократической процедурой или аппаратной вежливостью. Известно, что в это время Сталин и Молотов вырабатывали позицию СССР в отношении американского проекта соглашения о международном контроле над атомным оружием. Этот так называемый «план Баруха»[722] должен был рассматриваться в конце года на сессии Генеральной Ассамблеи ООН. По мнению Сталина, выраженному в интервью английскому журналисту А. Верту, существовало два варианта выхода из атомного тупика: принятие международной конвенции о запрещении и уничтожении ядерного оружия или установление баланса в этой сфере путем ликвидации тем или иным способом атомной монополии одной страны[723]. Будучи прагматиком, Сталин скорее всего считал более реальным второе решение. Осуществить его можно было либо самостоятельно, изготовив собственную атомную бомбу, либо заставив американцев поделиться атомными секретами. Добиться последнего было задачей сложной, но в условиях международной политической ситуации лета — осени 1946 года выполнимой. К тому времени разработка советского ядерного устройства, осуществлявшаяся, кстати, с помощью тайно добытых американских секретов, находилась на начальной стадии, и конечный успешный результат этой титанической деятельности отнюдь не был гарантирован. Поэтому Сталин вынужден был хитрить и намеренно принижать военно-стратегическую значимость атомного оружия, заявляя, к примеру, что «атомные бомбы предназначены для устрашения слабонервных»[724]. Совсем не случайно и то, что 28 октября советская печать широко публикует письмо бывшего американского вице-президента Г. Уоллеса, известного своими про-советскими симпатиями, в котором тот попросил президента Г. Трумэна предать гласности секрет атомного оружия и уничтожить его на основании международного договора. На следующий день, выступая на заседании Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорке, Молотов потребовал того же самого, назвав «план Баруха» эгоистичным документом, призванным служить прикрытием американской атомной монополии. Впрочем, 6 ноября он несколько скорректировал свою позицию, сделав специальное заявление о том, что секрета атомной бомбы «давно уже не существует»[725].

Судя по всему, увлекшись этой политической игрой, советское руководство решило в качестве дополнительного аргумента в диалоге с американцами об атомном оружии использовать и препарат «КР», представляя его как возможную панацею от онкологических заболеваний, вызванных в первую очередь радиоактивным заражением. Показательно, что в советских верхах об этой вакцине говорили как о «биологической атомной бомбе». Тот же Молотов связался из Нью-Йорка с Москвой для выяснения возможности передачи американцам препарата «КР». В ответ руководство Минздрава СССР подтвердило свое позитивное отношение к этой идее, сославшись на то, что продолжавшееся пребывание в США советских ученых во главе с Париным уже положительно отразилось на получении от американцев новейших приборов, оборудования, научной литературы. Зная благожелательную позицию Молотова и не сомневаясь в том, что министр здравоохранения Митерев добьется в ближайшее время соответствующей санкции от ЦК ВКП(б), Парин 26 ноября на свой страх и риск передал американской стороне рукопись книги Клюевой и Роскина, а также десять ампул их препарата. Однако рассмотрение этого вопроса специально созданной комиссией политбюро во главе со Ждановым неожиданно застопорилось, поскольку тот, учитывая важный внешнеполитический аспект проблемы, направил в декабре все материалы Сталину и счел за благо ожидать его решения.

Между тем очень скоро стало окончательно ясно, что договориться с Вашингтоном не удастся. Он явно не желал расставаться с ядерной монополией. И потому виды советского руководства на «КР» как на крупный козырь в достижении ядерной сделки с американцами оказались несостоятельными. У Сталина оставалась только надежда на успешное завершение отечественного атомного проекта, благо, советские ученые порадовали его крупным достижением: 25 декабря в Лаборатории № 2 в Москве был пущен первый в стране уранографитовый реактор, с помощью которого впервые в СССР была осуществлена цепная ядерная реакция. Когда И.В. Курчатов, руководивший научной разработкой советского атомного оружия, доложил об этом Сталину, тот прежде всего потребовал максимально усилить режим секретности проводившихся работ, чтобы, как он выразился, заграничная разведка не разнюхала об этом успехе СССР[726].

Под воздействием стремительно усложнявшейся международной ситуации вождь все больше впадал в шпиономанию, ввергая общество в пучину ксенофобии. 15 февраля 1947 г. появился указ президиума Верховного совета СССР «О воспрещении регистрации браков граждан СССР с иностранцами»[727]. В последующие месяцы были введены в действие новый, более объемный по сравнению с предыдущим, перечень сведений, составляющих государственную тайну (8 июня 1947 г.) и инструкция по обеспечению государственной тайны в учреждениях и на предприятиях СССР (1 марта 1948 г.).

Нагнетавшаяся сверху атмосфера политической паранойи обрекла Парина, возвратившегося 17 февраля 1947 г. из командировки в США, на немедленный арест по обвинению в шпионаже. Именно так был квалифицирован советскими спецслужбами факт передачи им американцам препарата «КР» и рукописи Клюевой и Роскина. Только благодаря тому, что 26 мая 1947 г. смертная казнь в стране была отменена, Парина не расстреляли. 8 апреля 1948 г. Особое совещание при МГБ СССР определило ему наказание в виде 25-летнего тюремного заключения[728].

Стремясь использовать в пропагандистских целях историю с «КР», Сталин распорядился ее «размазать погуще», поручив Жданову разослать соответствующую закрытую директиву на места. И весной 1947 года такой документ был направлен. В нем региональное партийное начальство уведомлялось о том, что «за последнее время иностранные разведки, особенно английская и американская, стремятся расширить свою работу в СССР как по линии шпионажа, так и по линии собирания всякого рода материалов для организации антисоветской клеветы и пропаганды». В директиве предписывалось:

«Покончить с беспечностью и ротозейством, а тем более с низкопоклонством в отношении приезжающих иностранцев… обеспечить через соответствующие организации слежку за пребыванием иностранцев в республике, крае, области, городе, с тем чтобы знать о каждом их шаге и предупреждать возможность их встречи с людьми болтливыми, не умеющими хранить государственную тайну, склонными к раболепию перед иностранцами»[729].

Вокруг же Клюевой и Роскина события развивались более чем странно. 18 февраля, то есть на следующий День после ареста Парина, секретариат ЦК принял решение выпустить в свет их книгу «Биотерапия злокачественных опухолей» массовым тиражом, а Агитпропу поручалось организовать хвалебные рецензии на нее в периодической печати, что и было исполнено. Возможно, что Жданов, который главенствовал тогда в секретариате ЦК, пытался с помощью ура-патриотической шумихи о «выдающемся достижении советской науки», выводящем СССР в лидеры в соревновании с Западом, как-то защитить супругов-микробиологов, которым покровительствовал. Но, скорей всего, такая нестыковка в действиях ЦК и МГБ была результатом того, что руководство «органов», пользуясь особым благорасположением вождя, зачастую игнорировало партаппарат и не согласовывало с ним своих акций. Однако после того, как вскоре Жданов был вызван Сталиным и получил от него указание использовать «дело Клюевой — Роскина» для «приведения в чувство» оторвавшейся от родной почвы интеллигенции, ведомственный «раздрай» был устранен. Позже в своей записной книжке Жданов зафиксирует такие наставления и мысли вождя:

«Вдолбить (интеллигентам. — Авт.), что за средства народа должны отдавать все народу»; «у крестьян больше достоинства и духа, чем у Клюевой»; «расклевать преувеличенный престиж Америки с Англией».

По тем же записям главного идеолога партии выходило, что основными причинами возникновения прозападных настроений у «некоторой части» интеллигенции Сталин считал, во-первых, «пережитки проклятого прошлого царской России» (начиная с Петра Великого страна «была наводнена иностранцами, которые вели себя как представители высшей расы и высшей культуры») и, во-вторых, «влияние… капиталистического окружения», главным образом, происки США и Великобритании и их агентов, которые «не щадят сил для того, чтобы иметь внутри СССР опорные пункты для своей разведки и антисоветской пропаганды»[730].