РЕВОЛЮЦИЯ.

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

РЕВОЛЮЦИЯ.

Коренные законодательные изменения в отношении властей к еврейскому населению произошли только с крушением самодержавия в начале 1917 года в результате Февральской революции. 22 марта Временное правительство приняло декрет, гласивший:

«Все установленные действующими узаконениями ограничения в правах российских граждан, обусловленные принадлежностью к тому или иному вероисповеданию, вероучению или национальностью, отменяются».

Были аннулированы 140 действовавших до этого «особых о евреях правил», в том числе и такое одиозное, как процентная норма при приеме в учебные заведения, и архаичное, как черта еврейской оседлости. Была запрещена также легальная деятельность черносотенных организаций, которые со времен первой русской революции вели погромную антисемитскую пропаганду. На этот декрет Сталин, возвратившийся 12 марта в Петроград из сибирской ссылки, откликнулся в «Правде» статьей, в которой утверждалось, что с победой революции в России и устранением от власти старой аристократии, насаждавшей национальный гнет, возникли «фактические условия, необходимые для национальной свободы»[90]. Тогда же Сталин, как бы напоминая соратникам по партии о своем неофициальном статусе теоретика по национальному вопросу, провозгласил курс на введение политической автономии для отдельных национальных окраин (подразумевались прежде всего Украина, Закавказье, Прибалтика) и предоставление права на самоопределение таким геополитически не вписывавшимся в новое Российское государство провинциям бывшей империи, как Финляндия и Польша[91]. Причем программа эта была явно рассчитана на реализацию в рамках буржуазно-демократического унитарного государства. Убежденность в том, что социализму в России будет предшествовать продолжительный период капиталистического развития, появилась у Сталина скорее всего под влиянием Л.Б. Каменева, с которым он познакомился еще в девятисотые годы на Кавказе, а в начале 1917-го вместе с ним приехал в революционную российскую столицу из ссылки.

Однако очень скоро Сталин резко переменил свою точку зрения. Произошло это по приезде в Петроград Ленина, возвратившегося из эмиграции глубоко убежденным в необходимости и возможности скорого перерастания демократической революции в социалистическую. Убедившись в том, что Ленин продолжает крепко держать в своих руках бразды правления партией, Сталин не колеблясь вышел из-под опеки Каменева и солидаризировался с вождем, что наглядно продемонстрировал на открывшейся 24 апреля VII Всероссийской конференции РСДРП(б), избравшей его вновь членом большевистского ЦК. Выступив с докладом по национальному вопросу, он дополнил старую партийную установку на предоставление «областной автономии» отдельным регионам страны программным положением о признании за ее народами права на полное отделение[92]. Вполне очевидно, что это было сделано под влиянием Ленина. Еще в апреле 1916 года в тезисах «Социалистическая революция и право наций на самоопределение» тот подчеркивал, что борьба за социализм требует признания права угнетенных наций на самоопределение, то есть «на свободное политическое отделение от угнетающей нации»[93]. В еще более решительной форме то же самое было повторено им незадолго до открытия апрельской конференции в проекте платформы пролетарской партии[94]. А на самой конференции вождь большевиков, считавший, что созданию благоприятных условий для социалистического переворота способствовало бы максимально возможное усиление национально-сепаратистских тенденций в стране и как следствие этого разрушение основ ее государственности, заявил без обиняков:

«Мы к сепаратистскому движению равнодушны, нейтральны. Если Финляндия, если Польша, Украина отделятся от России, в этом ничего худого нет. Что тут худого? Кто это скажет, тот шовинист»[95].

Поддержав учителя, Сталин тем не менее, будучи по характеру осторожным и осмотрительным, в душе не разделял его радикализма и потому в докладе прибегнул к подобного рода оговоркам:

«Вопрос о праве наций на свободное отделение непозволительно смешивать с вопросом об обязанности отделения наций в тот или иной момент. Этот вопрос партия пролетариата должна решать в каждом отдельном случае совершенно самостоятельно, в зависимости от обстановки»[96].

Если для Сталина такая неопределенность в выражениях была вполне приемлемой, то Ленина, человека ясных и последовательных мыслей, подобные формулировки вряд ли могли удовлетворить. Во всяком случае, он настоял на принятии резолюции в следующей редакции:

«За всеми нациями, входящими в состав России, должно быть признано право на свободное отделение и на образование самостоятельного государства. Отрицание такого права и непринятие мер, гарантирующих его практическую осуществимость, равносильно поддержке захватов или аннексий»[97].

Но, подыгрывая центробежным националистическим силам и надеясь использовать их в случае необходимости для захвата власти в стране, большевики все же вынуждены были заботиться и о том, чтобы по достижении этой цели сохранить для себя по возможности территориально более крупную страну. Поэтому несколько позднее с их стороны стали предприниматься попытки создать привлекательный образ будущего пролетарского государства, базирующегося не только на принципе социальной справедливости, но и национального равноправия. В качестве главного аргумента, подкреплявшего эти благие пожелания, была использована идея перехода от унитарного государства к федеративному, хотя в теории все социалисты (начиная с Маркса) выступали против этого. Но подобный компромисс не особенно смущал прагматика Ленина, который, выступая в июне 1917 года на I Всероссийском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов[98], заявил: «Пусть Россия будет союзом свободных республик»[99].

Уже после Октябрьской революции принцип федерации был официально провозглашен в «Декларации прав трудящихся и эксплуатируемого народа» и закреплен в постановлениях, принятых III Всероссийским съездом Советов в январе 1918 года[100]. Однако это не могло остановить уже начавшийся развал бывшей империи, ослабленной многолетней войной и не прекращавшимися внутренними распрями, тем более что ранее, 2(15) ноября 1917 г., советским правительством в «Декларации прав народов России» было официально провозглашено право национальностей «на свободное самоопределение вплоть до отделения и образования самостоятельного государства»[101]. Большевики тогда попали в весьма противоречивую ситуацию. С одной стороны, оказавшись хозяевами страны, они хотели во что бы то ни стало остановить процесс ее распада, а с другой — не могли открыто отказаться от своих же лозунгов, этот процесс провоцирующих, впрочем, предложенная ими формула решения национального вопроса (добровольный федеративный союз народов России) была, наверное, единственно возможной в тот период практически полного бессилия центральной власти. Ведь не мог же Ленин, подобно русским националистам-великодержавникам, открыто ратовать за единую и неделимую Россию. Хотя, конечно, не исключалась возможность и определенных компромиссов: одно дело — лозунги и пропаганда, а другое — реальная текущая политика, которой в той или иной степени присущ макиавеллизм. Не исключено, что именно это обстоятельство и предопределило выбор Ленина в пользу Сталина, когда сразу же после захвата власти стал решаться вопрос, кого сделать главным (теперь уже не только в теоретическом плане, но и практическом) по национальным отношениям в советской республике.